не менее в океаны ринулись совсем другие персонажи. Речь не о том, что несчастным ящерам некуда было деться (хотя давление хищников вовсе не стоит сбрасывать со счета, как я говорил). Океаны, по крайней мере в раннем триасе, были весьма лакомым куском. Пермско-триасовое вымирание в первую очередь ударило именно по морям. Как всегда в подобных случаях, верхние ярусы пищевых цепочек (те, кто преимущественно ест) страдают особенно сильно, а нижние и средние уровни (те, кого преимущественно едят) страдают меньше и восстанавливаются относительно быстро. Выходцы с суши стали заселять моря активнее некуда: там было кого есть, места же едоков были вакантны. Это не отменяет сказанного о том, что панцирные организмы находились под особым прицелом: все-таки именно охота на них была бывшим сухопутным в первое время особенно по плечу.
В океаны переселяются различные обитатели пресных рек и озер, в том числе пресноводные костистые рыбы (наступление не столь успешно, как позднее в кайнозое, но оно идет). Даже некоторые земноводные и наиболее архаичные из лепидозавров, клювоголовые, предпринимают попытки освоить океаны. Но тем самым горячим завроптеригиям, о которых я говорил выше, они, разумеется, уверенно проигрывают, это еще раз к слову о том, что мы чего-то не понимаем, говоря о выгодах холоднокровности при обитании в теплых водах. Исключением из этого потока устремившихся в океаны существ остаются синапсиды, к тому времени доэволюционировавшие до терапсид, и архозавры. Странно, если учесть, что именно наши предки в начале триаса все еще остаются одними из наиболее распространенных наземных позвоночных. Ни одному тетраподу не удалось повторить того грандиозного успеха, который сопутствовал в раннем триасе листрозаврам (о чем я упоминал выше). Но дело даже не в листрозаврах как таковых. По подсчетам Памелы Робинсон (они отчасти устарели, но все-таки показательны), в начале триаса число родов звероподобных и завропсидных рептилий составляло соответственно 36 и 20. Преобладание, конечно, не столь значительное, как в поздней части пермского периода, когда, согласно Робинсон, число родов зверообразных доходило до 170, а завропсиды насчитывали всего 15 родов, но все же заметное. Даже в середине триаса еще сохраняется паритет: 23 рода наших условных родичей против 29 родов существ с рептильным строением. И ведь в наше время, в кайнозое, экологические ниши, которые в океанах заняли плацентарные млекопитающие, гораздо разнообразнее тех, которые первое время в мезозое занимали ящерообразные жители морей. Среди них, видимо, почти не было крупных растительноядных (таких как современные сирены — дюгони и ламантины). Робкое исключение — атоподентатус (Atopodentatus unicus), но он такой, кажется, один на весь мезозой.
Небольшое, но важное отступление, хотя нас и охватывает гордость, когда мы узнаем, что мы-то (млекопитающие) вон чо, а они-то («завры») вообще ничо. Дело не только в том, что мы такие продвинутые, разнообразные и во всех эконишах успешные. Все-таки высшие сосудистые растения осваивают моря только в конце мелового периода (первопроходцами стали европейские морские травы Thalassocharis). Что-то подобное флоэме (проводящей сосудистой ткани) у некоторых бурых водорослей также развивается или уже в кайнозое, или в самом конце мезозоя[107]. В общем, это не только мы так хороши, но и океаны в мезозое были еще не столь богаты растительной пищей. Но ведь не существовало тогда и вторичноводных фильтраторов, подобных современным усатым китам. Здесь число исключений больше: все-таки был один фильтратор среди непосредственно завроптеригий: плезиозавр мортунерия (Morturneria seymourensis). И конечно, фильтраторы встречались среди мезозойских амниот, неокончательно переселившихся в океан. Но очень специфические фильтраторы. Это были птерозавры, как минимум один из них — птерозавр птеродаустро (Pterodaustro guinazui). И его способ питания не подтолкнул его к переселению в море — он занимал скорее ту же нишу, что сегодня фламинго (с учетом разницы размеров и конструкции мезозойского летуна, конечно).
Летучие существа пониженной плавучести
Кстати, об освоении морей. Среди многочисленных мезозойских птерозавров не появилось, кажется, ни одного вида, который отказался бы от полета в пользу полуводного образа жизни (эдакого четвероногого мезозойского пингвина). У птерозавров могли быть те же проблемы с освоением океанов, что и у многих других архозавров, но для них могли быть существенны и другие сложности. Учитывая трофическую связь многих птерозавров с водоемами вообще и океанами в частности, о них стоит сказать отдельно. Среди них действительно были плавающие, возможно, даже ныряющие. Давным- давно, в мезозое, жила полуводная протоблоха Saurophthirus[108]. Жила она, скорее всего, на ком-то с очень кожистыми крыльями. Конечно, не обязательно это должен быть птерозавр, может быть, это был какой-то динозавр. Да, авторы, исследовавшие недоблоху, указывают, что она идеально приспособлена именно для того, чтобы удерживаться на кожистых крыльях, но такие крылья в мезозое встречались все-таки не только у птерозавров: попадались и перепончатокрылые динозавры. Возможно, вообще приспособление этих насекомых к пребыванию в воде не было связано с жизнью существ, на которых они паразитировали, а возникло в результате обретения очень специфического жизненного цикла (их личинки могли обитать в воде). Но все эти оговорки только ради напоминания: в действительности все может оказаться не так, как на самом деле. Скорее всего, это паразиты, жившие на птерозаврах, много времени проводивших в воде. Тем не менее птерозавр, отказавшийся от полета в пользу мореходства, нам не известен.
Кажется, летучие ящеры косвенно все-таки подтверждают, что моря мезозоя были весьма теплыми и то разнообразие, которого достигли мезозойские морские ящеры, никак не связано с температурой морей. Как мне подсказала в одной из дискуссий Лидия Каташук, в тропическом климате морскому пернатому гораздо выгоднее быть кем- то вроде фрегата — животным, способным к долгому парящему полету, а не к плаванию. Особенно показательно, что фрегаты, морские птицы, происходящие от вполне способных к плаванию предков (их родичами являются бакланы и пеликаны), в результате приспособления именно к жизни над морем — длительному парящему полету над океаном — способность к плаванию полностью утратили.
Дополнительную сложность птерозаврам доставило, видимо, то, что основной маршрут их эволюции шел в сторону увеличения размеров. Разумеется, и среди птерозавров были крошки, такие как выше упоминавшийся анурогнат (Anurognathus ammoni) — практически летучая мышь юрского периода (и по внешнему виду, и, видимо, по образу жизни). Но в целом они шли к увеличению размеров, а большие размеры для любого летающего позвоночного означают и облегчение скелета. В меловом периоде, когда птерозавры были представлены уже исключительно бодрыми здоровячками с размахом крыльев около 10 метров и более, переход к жизни в воде стал для них, видимо, в принципе невозможен.
Оговорюсь, все-таки и