Читать интересную книгу За секунду до взрыва - Екатерина Польгуева

Звонок на перемену еще не прозвенел. А ребят из нашего класса видно не было: кто-то гулял в парке, кто-то еще не пришел. Коридор третьего этажа был абсолютно пуст, только на подоконнике сидел Дед собственной персоной, читал книжку. Спокойный такой, невозмутимый. Будто ничего не случилось. Хотя да, у него-то как раз ничего не случилось, вот, даже заранее явился, хотя частенько опаздывал. Я подошла неслышно и только тут сообразила, что сумка с учебниками и тетрадями осталась дома. Да и зачем они мне сегодня, учебники!

Дед, видимо, все же услышал мои шаги. Оторвался от книжки, улыбнулся, потом удивленно вскинул брови – видок у меня, наверняка, был тот еще. Но спросить ничего не успел. Я ударила его кулаком – в челюсть, в нос, не знаю, рука съехала, удар получился несильным, скользящим. Дед оторопело отшатнулся, однако опять не успел ничего сказать. Сказала я:

– Так значит, «беженец из Синереченска Александр Извид». Зовут-то тебя хотя бы Александр? Элементарная логика подсказывает, что как-то иначе.

Он сразу все понял, закусил губы. И теперь ошибиться было просто невозможно: передо мной стоял Третьяков-младший, сын военного преступника, главнокомандующего сепаратистской армией РОСТ Родиона Третьякова.

– Марта, ты не думай… Меня и правда – Александр, Санька… Только давай здесь не будем об этом. Пойдем на улицу, в парк, до урока еще есть время.

Но, как оказалось через долю секунды, времени у нас уже не осталось. Потом мы несколько раз обсуждали, видел ли Черный Иосиф разыгравшуюся между нами сцену. И приходили к выводу, что нет. Да и в любом случае это уже не играло никакой роли. Как выяснилось, он давно следил за Дедом и еще в конце прошлого года нашел доказательства, что тот – сын Родиона Третьякова. И просто ждал подходящего случая. Этот январский день, когда директора Силика не было в школе и на хозяйстве находился один Помойка, показался ему вполне подходящим. И все же нет-нет да и подкатит горькая мысль, что это я выдала Деда. И себя тоже.

– Вот и попались, выродки собачьи, – негромко сказал он, схватив нас и впрямь как щенков своими железными руками.

Через минуту мы были уже заперты в глухой кладовке, в полуподвале. Кричи – не кричи, никто не услышит. Дергаться и кричать надо было раньше, когда он тащил нас вниз по лестнице. Но от неожиданности и меня, и Деда будто парализовало. И как назло, ни единого человека на этой чертовой лестнице: некому было даже поинтересоваться, что такое натворили обычно вовсе не хулиганистые семиклассники Даба и Извид.

Правда в конуре с пыльными щетками и какими-то древними инструментами мы все же попытались позвать на помощь, постучали в толстенную запертую дверь, в не менее толстые стены. Потом притихли, растянувшись на полу. В тишине и полумраке кладовки ощущение горечи и предательства вновь вернулось. И чувство это было сильнее и важнее мысли: что же теперь с нами будет. Я уткнулась носом в пыльную тряпку и заплакала.

Молчали мы довольно долго. Я тихо плакала. Первым заговорил Дед:

– Марта, ты, может, и не хочешь меня слушать. Но все же послушай, ладно? Я скажу самое главное. А верить или не верить… В общем, я скажу правду, а ты сама уже решай.

От такой наглости я даже перестала плакать:

– Правду? Ты?

– Да, я понимаю, ты сейчас думаешь, что все вокруг меня – одна сплошная ложь. Но на самом деле, это не так. Да, моя фамилия не Извид, а Третьяков, и отец мой не погиб, он – тот самый Родион Третьяков. А приехали мы с мамой не из Синереченска, а из Райана. Но все остальное правда.

– Если уж у нас сегодня день правдолюбцев, – сказала я, стараясь, чтобы голос мой был не хриплым от слез, а наполненным презрением, – так расскажи, зачем вы вообще приехали в Город?

– Не для того, о чем ты думаешь, – вздохнул Дед. Будто он знал, о чем я думаю. Но, как оказалось, он знал. – Нет никаких наводчиков с мобильными телефонами. И русских снайперов в центре Города тоже. На позициях, на линии соприкосновения, – там, конечно: и ваши, и наши. А здесь – зачем? Отец говорит, что сейчас не Вторая мировая. Где что находится, может по спутниковым картам в интернете каждый школьник определить. А что по-настоящему спрятано, пацан вроде меня или Витальки, которого в трамвае застрелили, не отыщет.

Какой еще Виталька? Наверное, так звали того мальчишку, убитого Белоглазым. Значит, Дед его знал? Но спросила я о другом:

– И ты всегда веришь тому, что говорит твой отец? К тому же ты так и не ответил, что вы делали в Городе.

– Всегда или не всегда, но мне отец никогда еще не врал. А в Городе мы налаживали связи с разными людьми, которым не нравится, что происходит в нашей стране. Отец сказал, что не может посылать на такое опасное дело чужих людей, а свою семью прятать. К тому же язык… Для мамы государственный – родной, а я одинаково хорошо на обоих разговариваю. И знаешь что? Я не хотел сюда. Я хотел воевать: стрелять – и убивать, убивать, убивать этих сволочей, – лица Деда я в полумраке не видела, но голос его стал страшным.

– Почему? Почему убивать?

– Лучше тебе не знать!

Он помолчал, а потом заговорил уже спокойно:

– Не думай, что это я навел на Штаб. И не стал бы, и не смог бы. В Заозерье я и правда ходил одному старику продукты, – он помялся, – и всякое другое передавать. А тебя взял из-за катка. А Штаб – как бы я его вычислил? Знаешь, я из-за этого даже с отцом поругался после.

– Как это поругался? Вы с ним по интернету, что ли, переписываетесь о таких вещах?

– Да нет, мы сумасшедшие разве, по интернету? Он седьмого в Городе был.

– Ни фига себе не сумасшедшие! Его ж все ищут.

– Ха, пусть попробуют поймают! Хренушки им. И он уже не первый раз ведь приезжал. Помнишь, ты плакат «Разыскивается» увидела и завозмущалась: «Развесили по всему Городу, а что ему тут делать?» А я еще сказал, кто знает, и что он не трус. Потому что он как раз недели за две до того приезжал, надолго. Обычно на пару часов, а тут – несколько дней с нами пробыл. Хотя не из-за нас больше, наверное, а по делу. Но может, и из-за нас.

– Так что там со Штабом?

– Отец на Рождество приехал, поздно уже, вечером, седьмого числа. Они же по-православному празднуют, – Дед смешался. А я вспомнила его неприятие Бога, когда мы были в церкви у отца Мартина.

– Вот, я отца и спросил, что пятого января разнесли-то, а то никакой точной информации. Он сперва: мол, много будешь знать, плохо будешь спать. А потом сказал, что важная точка в Заозерье. Я поначалу даже и не понял. А тут ты позвонила, сказала, что Александр ваш в армию отправился, потому что Штаб разбомбили – и все погибли, и Люк, и Фродо, и Басис, и еще Мартин Смеос, который с листовками. Я его немного знал.

Я даже не удивилась, что Дед был знаком с Мартином. Я уже ничему не удивлялась.

– Тогда я начал орать на отца: зачем они их всех поубивали, они же были хорошие. А Мартин – вообще… А тот полковник контуженный? К тому же нас с тобой они не тронули, а могли бы.

– А он?

– А что он? Говорит, что это одна из двух точек, координировавших стрельбу по их позициям в Заозерье. И по Железнодорожному… Что теперь они и вторую точку уничтожат, потому как видел бы я, как ваши сегодня поселок разворотили. А на нескольких неразорвавшихся снарядах было написано: «Веселого Рождества». И что в Железнодорожном тоже хорошие люди живут, тебе ли не знать, – Дед снова умолк.

Я не выдержала, спросила, боясь услышать в ответ страшное:

– А как там мальчишки?

– Мальчишки? А, ты о Павлике и компании. Мальчишки-то живы.

– Слава богу! – кто не жив, я решила не уточнять. – Ты говорил, что не хотел в Город, а хотел на фронт и убивать. А теперь уже не хочешь? – меня подмывало снова спросить, почему Деду так хотелось убивать, но я не рискнула, как не рискнула спросить, кто такой Виталька.

– Не знаю, теперь – не знаю. После Райана все казалось так просто: где свои, где чужие. А здесь, в Городе, стало не так. Разве ты, или Томас, или Милка – враги? Или директор Силик. Я сперва думал, он просто добрый слабак. А оказалось, он с самого начала знал, кто я такой. Это он предложил нас за одну парту посадить. Сказал мне перед уроком: «Сядешь вон к той девочке».

Обида и злость вспыхнули во мне с прежней силой.

– Значит, и это – обман, наша дружба. И давно ты знаешь про Силика?

– Да все с того же седьмого января. Только почему же обман… Разве дружить нас кто-нибудь заставлял? Просто так получилось, а могло сложиться иначе.

Дед был прав, и злость начала угасать, только почему-то снова захотелось плакать, но я сдержалась, спросила:

– Так кто же мы такие? Вот ты, Дед, говоришь: «ваши», «наши». А потом вдруг «наше государство». А какое для тебя наше: Республика или РОСТ? Или, может, вообще Россия? И если не Республика, значит, и Силик, и мой брат, и даже я, хоть ничего и не знала, – предатели родины?

– Я тоже об этом думал, – отозвался, наконец, Дед. – Но это не контрольная по математике, Марта. Нет у меня для тебя ответов. Тут у каждого свои, наверное. После Райана и после той вашей записи, в трамвае, где Витальку… В общем, Республика никогда уже не будет моей. Для таких, как Силик, – даже не знаю, может она для него никогда своей и не была. Но все равно: он, или Александр, или ты – разве вы все сделали что-то плохое для Республики? По-моему, вы, как раз наоборот, ее спасаете. Только сейчас все это не важно.