Читать интересную книгу Страсти по адмиралу Кетлинскому - Владимир Шигин

Все это помогло следствию ограничить крут подозреваемых, а затем построить обвинение против восьми матросов, отвечавших за погреба или дежуривших в ту ночь.

Историки В.Я. Крестьянинов и С.В. Молодцов в книге «Крейсер «Аскольд» по этому поводу пишут. «Как было установлено следствием, взрыву предшествовали разговоры о взрыве крейсера Матросы вспомнили, что в конце марта 1916 года матрос С. Тимофеев, уезжая с «Аскольда» на Салоникский фронт, якобы сказал: «Счастливы, что уезжаем, а то поднимемся на воздух». Вспомнили на следствии и о Ляпкове, и о комендоре Бирюкове, который неоднократно в пьяном виде, разойдясь, хвастал, что взорвет крейсер, к чертовой матери.

В ночь взрыва на верхней палубе дежурили 4 часовых, вахтенный начальник, 2 вахтенных, 2 сигнальщика и 5 дневальных, а всего на корабле 26 человек. Поэтому посторонние пройти на крейсер незамеченными никак не могли. Тем более попасть в погреб мимо офицерских кают, где дежурили вестовые и находится дневальный. Дверь погреба была закрыта на замок, о чем свидетельствовал дозорный, а ключ хранился в ящике у часового. Найденный же в погребе ключ оказался поддельным.

Развод дневальных вахтенного отделения на дежурство в ночь с 19 на 20 августа проходил в полночь. Разводящий, унтер-офицер Н.Д. Бессонов, дойдя до фамилии Г.С Терлеева, спросил его, куда он хочет заступить. Терлеев попросился дневальным на бон. Некоторые дневальные обратили на это внимание. Обычно вахтенный унтер-офицер никогда не спрашивал, кому и куда хочется. Терлеев объяснил, что он заранее просился на бон, так как учился кататься на велосипеде, которых всегда было много на берегу.

Кроме этого, следствие установило, что дежурных дневальных Шестакова, Захарова и Сафонова в момент взрыва на своих местах не оказалось. В то же время дневальный Редикюльцев удостоверил, что перед взрывом в носовом гальюне находились несколько человек, одетых по форме дневальных. Что не было на месте Захарова и Шестакова, утверждал Пивинскии. Отсутствие Сафонова в машинном, отделении засвидетельствовал лейтенант Кршимовский. Выяснилось, что днем 19 августа, накануне взрыва Бешенцев и Захаров (хозяин погреба, в котором произошел взрыв) работали в погребе.

Захаров протестовал против показаний Ливийского, говоря, что он, как разряда штрафованных, не может давать показания и, кроме того, мстит ему, Захарову, за то, что был выдан команде как вор, и команда расправилась с Пивинским своим судом. Пивинский же утверждал, что Захаров — «самый скверный человек на крейсере».

Проведенная экспертиза установила, что 75-миллиметровый патрон можно взорвать с помощью шнура-фитиля для зажигалки. Кусочки такого фитиля были найдены подведенными к двум патронам на месте взрыва. У Бешенцева во время обыска нашли фитиль от зажигалки, оказавшийся короче, чем продается, на 20 см и которым он никогда не пользовался.

Следствию картина представлялась такой: унтер-офицер Бессонов распределяет дневальных по местам. Гальванеры Бешенцев и Захаров поджигают фитили. После этого все участники уходят на бак, как наиболее безопасное место, откуда они могли при взрыве легче всего спастись.

В конечном итоге, следственная комиссия пришла к выводу, что Захаров, Бешенцев, Шестаков, Сафонов, Терлеев, Бессонов, Ляпков, Бирюков, с помощью Андреева сбежавший с крейсера за три дня до взрыва, «достаточно изобличаются» в том, что «из личных выгод, сговорившись с неизвестными лицами, имеющими цель взорвать крейсер, устроили поджог в погребе боеприпасов». Комиссия постановила привлечь этих 8 человек в качестве обвиняемых к суду».

* * *

Следствие подошло к своему логическому концу, Найденову и его помощникам, в принципе, все уже было ясно.

На основании изложенного следственная комиссия пришла к заключению, что Захаров, Бирюков, Шестаков, Сафонов, Терлеев, Бессонов, Ляпков и Бешенцев достаточно изобличаются в том, что, войдя при посредстве сбежавшего с корабля комендора Андреева в сношения с неизвестными лицами на берегу, поставили себе целью взорвать корабль со всем личным составом, из личных выгод устроили поджог трех 75-миллиметровых унитарных снарядных патронов, из коих от поджога взорвался только один снаряд. Далее шло перечисление статей устава о наказаниях и постановление о привлечении указанных восьми нижних чинов в качестве обвиняемых. При этом главных обвиняемых было четверо: матросы Д.Г. Захаров, Ф.И. Бешенцев, Е.Г. Шестаков и А.А. Бирюков.

Подписано заключение материалов расследования было 8 сентября 1916 года. Подписали его четверо: Найденов, Петерсен, Ландсберг и Булашевич.

Несмотря на то что обвиняемые не сознались и заявили о своей готовности дать новые объяснения своим поступкам, капитан 1-го ранга Иванов 6-й 9 сентября утвердил заключение комиссии и предал указанных 8 матросов суду Особой комиссии.

Уже зная о своем переводе в Россию на адмиральскую должность и получив телеграмму, что его сменщик уже в пути, Иванов 6-й засобирался домой. Теперь он ждал только приезда сменщика, чтобы как можно скорее покинуть палубу неспокойного крейсера. При этом больше всего Иванов боялся, что сменяющий его Кетлинский задержится где-нибудь в дороге и ему самому придется решать вопрос с выносом приговора матросам-диверсантам, ибо кто знает, как это обернется для него в будущем. А потому в последние дни своего пребывания на «Аскольде» Иванов 6-й откровенно затягивал созыв суда. Тактика Иванова оказалась совершенно правильной, и он в нетерпении, дожидаясь приезда Кетлинского, так и не созывал суда, чтобы самому не утверждать заранее предопределенного по законам военного времени приговора диверсантам.

Следственное производство по делу о взрыве на крейсере «Аскольд» было закончено 10 сентября 1916 года и было представлено на заключение командиру крейсера Иванову военно-морским следователем Найденовым

Капитан 1-го ранга Иванов на рапорте Найденова наложил следующую резолюцию: «Рассмотрев следственное производство, предаю суду Особой комиссии… привлеченных в качестве обвиняемых нижеследующих чинов: Захарова, Бешенцева, Терлеева, Шестакова, Ляпкова, Бирюкова, Сафонова и Бессонова… В силу телеграфного предписания морского министра списываю с корабля и предлагаю отправить в Россию всех нижних чинов, так или иначе скомпрометированных или причастных к фактам, изложенным в постановлении и рапорте». Это было последнее, что сделал Иванов 6-й на вверенном ему корабле.

В тот же день, 10 сентября, в Тулон прибыл капитан 1-го ранга Кетлинский и в тот же день принял дела и обязанности командира крейсера у Иванова. Вообще-то для приема корабля 1-го ранга полагалась как минимум неделя, но Иванов, буквально бежал с «Аскольда», отправившись попутным транспортом в Александрию, а оттуда в Россию и оставив ничего не знающего и не понимающего сменщика один на один со всеми проблемами. Назвать порядочным поведение капитана 1-ю ранга Иванова в данном случае сложно, он откровенно спасал свою репутацию, свалив все содеянное им с больной головы на здоровую.

Известно, что летом 1917 года Иванов 6-й был уже контр-адмиралом, командуя на Балтике шхерным отрядом и Або-Аландской укрепленной позицией.

Если говорить, что, узнав об истинной ситуации на крейсере, Кетлинский был в недоумении, это значит не сказать ничего. Думаю, что новый командир пребывал в полном шоке, только сейчас наконец-то поняв, какую злую шутку с ним сыграли и морской министр, и сбежавший старый командир «Аскольда». Не знаю, как такая ситуация называлась в начале XX века, но на современном языке это называется коротко и цинично — подстава.

Глава девятая.

СУД. ПРИГОВОР. КАЗНЬ

Итак, морской министр адмирал Григорович решает произвести замену командиров на крейсере «Аскольд» в самый напряженнейший момент на этом корабле. Разумеется, что решение о замене Иванова на Кетлинского было принято значительно раньше, еще до попытки взрыва корабля. Однако логика подсказывала, что по справедливости Григоровичу следовало бы дать именно старому командиру разгрести свои «авгиевы конюшни», а только потом уже отправляться в Россию за адмиральскими эполетами. Возможно, мне возразят, что все диктовалось военным временем. Может быть, все обстояло именно так, но, учитывая обстоятельства самого назначения Кетлинского на должность командира «Аскольда», невольно возникает подозрение, что за лихорадочной торопливостью отправки Кетлинского в Тулон именно после попытки взрыва, крылась изощренная месть морского министра любимчику адмирала Эбергарда.

В результате этой весьма изощренной интриги ничего не подозревавший Кетлинский, едва прибыв на крейсер, сразу должен был решать проблемы, о наличии которых еще сутки назад он даже и не подозревал. Я просто уверен, что, выезжая во Францию, капитан 1-го ранга Кетлинский полагал, что все вопросы, связанные с попыткой взрыва на корабле (если министр вообще удосужился ему об этом рассказать), последующим расследованием и судом уже решены до него. По крайней мере из воспоминаний адмирала Григоровича следует, что он ни в какие тонкости этого весьма серьезного вопроса вновь назначаемого командира не посвящал. Уверен, это было сделано специально, чтобы удар по «любимцу Эбергарда» получился более весомым. Если это так, то месть Григоровича вполне удалась. Удар по Кетлинскому был действительно нанесен весьма неслабый. Теперь именно он должен был утверждать (т.е. конфирмировать) решение корабельного суда и, следовательно, нести всю ответственность за чужие ошибки и просчеты. Что касается капитана 1-го ранга Иванова, то он, несомненно, был безмерно счастлив тому, что столь легко отделался от грозивших ему серьезных неприятностей, и прежде всего от участия в утверждении неизбежного смертельного приговора участникам диверсии.