Читать интересную книгу Тигр Железного моря - Марлон Брандо

— Это небольшая зарплата, сынок. Я тут собираюсь ненадолго отлучиться и предоставляю тебя самому себе. Вот письмо, дающее тебе право управлять судном, пока я не вернусь. Смотри не заразись триппером и помни: шестидесятое масло вовсе не восьмидесятое.

— Черт, — буркнул Барни. — Где это ты раздобыл такие деньги?

— Получил небольшой задаток по одному делу.

Энни говорил правду: мистер Чун действительно выдал ему тысячу золотых соверенов. Энни внушительно объяснил Барни, что эти деньги — законная выплата по сделке, а вовсе не взятка или какие-то там чаевые. В китайском понимании это ставило человека в положение раболепствующего должника.

— Ты, Барни, знаток китайской психологии и должен понимать смысл каждого моего поступка.

Тут Барни полагалось зааплодировать, но он лишь осыпал Энни дурацкими, с подковыркой, вопросами. Энни отвечал то с легким отвращением, то весело, а то и раздраженно. Поэтому Барни скоро иссяк.

Барни принялся жаловаться на ожидавшие его одиночество и опасности, начал выпрашивал еще денег для того, чтобы заменить мембрану у главной помпы для откачки воды из трюма; мальчишкам нужно дать по нескольку долларов, а сестра Сока в Сингапуре собирается выходить замуж, и ей нужно отправить в подарок серебряный браслет… Энни достал еще пятьдесят долларов из тех, что лежали аккуратно свернутыми в его кармане. Он велел Барни доставлять шелк или первосортный чай в маленькие порты британских колоний, куда пароходы не любят заходить. И никакого чертова опиума, иначе — развод!

— И никакого чертова оружия, — подхватил Барни. — Ну, Энни, если ты опять попадешь в тюрягу, я, мать твою, прямо на этой посудине, моей посудине, отправлюсь домой, в Новый Орлеан, — и черт с тобой. И ты, мать твою, никогда больше не увидишь ни ее, ни меня.

— Остынь, Барни, я устал получать в школе плохие отметки и стоять в углу. А еще я уверен, что не хочу больше хлебать тюремную баланду. Мне надоели азартные игры, и моя голова сейчас занята совсем другими мыслями.

По мнению Барни, на горизонте появились проблески света.

— Энни, твои слова как бальзам для моего, мать твою, истерзанного сердца. А давай, мать твою, отправимся в Бомбей? Тканями загрузимся, а? Они легкие. И шхуна летела бы по волнам, а? Как летающие рыбы, а, кэп? И ветер как раз попутный, прямо в паруса, и мы бы по этому, мать его, морю делали бы не менее двух сотен миль в день!

Его глаза мечтательно затуманились, он до краев налил в кружку превосходного португальского вина. Энни всегда становился «кэпом», когда сердце Барни наполнялось сладостной мечтой о море.

— И, Энни, мать твою, никаких азартных игр? Это в первый раз за весь год я слышу от тебя здравые слова.

Энни посмотрел на него с теплотой:

— Да-а, я устал, Барни. Устал рисковать за кукиш с маслом.

— Энни, мы уже стары искать себе приключений на задницу. Мы распродадим товар и за какой-нибудь месяц получим тысячу. Вернемся в Рангун, задержимся там ненадолго, нас там уважают. К западу от Сингапура вообще лучше.

Энни молчал. Иногда Барни трогал самые тонкие струны его души. Это правда, люди к западу от китайских морей лучше относились к Барни, чем китайцы. Китайцы вообще не воспринимали людей с черной кожей.

Существовали необъятные пространства морей и океанов, которые Анатоль Долтри и Бернардо Патрик Гудзон могли преодолеть, не обмолвившись ни словом, за исключением тех важных моментов, когда нужно было уточнить, кто лучше дудит, Бикс или Льюис.[4]

Энни поборол минутную слабость.

— Тысячу долларов, говоришь? Такие деньги, Барни, лишат меня возможности жевать табак в свое удовольствие.

Он внимательно осмотрел синяк на костяшках пальцев левой руки — напоминание о долгах Фредди Олсона.

— А когда, мать твою, ты жевал его?

— Я, приятель, намерен вернуться к размеренной жизни торговца. А ты отправишься в Бомбей и отвезешь туда все эти ткани. И смотри, черт лысый, чтоб доставил их туда сухими. Я накажу агентам, чтоб проверили. И вот что, парень, к концу мая тебе лучше вернуться сюда. Повторяю, это в твоих интересах.

— Куда это ты, мать твою, намылился? А?

— Пока что не знаю.

Сообщить своему компаньону Энни счел возможным только то, что он, возможно, отправится в Тяньцзинь. Конечно же, это было неправдой. Тем не менее Энни знал: Барни, конечно же, уже слышал о маршале Сунь Чуаньфане, находящемся в Тяньцзине. А отсюда до Пекина — рукой подать: пять дней на пароходе вдоль берега. Там Сунь занимается экипировкой дивизии русских белых офицеров, бежавших из России, и, возможно, ведет важные переговоры с Японией. К тому моменту, когда до Барни дойдут слухи (а они рано или поздно дойдут) о том, что Энни отправился в путешествие на борту «Чжоу Фа» в должности радиста, он сочтет, что Энни ввязался в очередную мерзкую авантюру с торговлей оружием, поставляемым с Филиппин. Таким образом Энни и сохранит свое реноме. Если же мысли Барни направить в нужное русло, то они придут к тому выводу, который соответствует тайным планам Энни. Барни почувствует удовлетворение от своей проницательности и, возможно, бороздя китайские моря и бросая якорь в грязных бухтах, не станет доискиваться истины.

Опустошая вторую бутылку, Энни наклонился через стол к Барни, который теперь впал в сентиментально-плаксивое состояние, и сказал:

— Барни, я хочу, чтобы ты сделал одно очень важное дельце. Ты слышишь меня, дружище?

Барни подпирал кулаком подбородок, резко очерченный, словно вытесанный топором из черного дерева, его увлажнившиеся глаза неотрывно смотрели в сторону ослепительно ярко горевшего маяка, который угрожающе нависал у них над головой и безжалостно вырывал из темноты притаившиеся у горизонта свинцовые тучи.

— Я женюсь на той милашке с острова Самоа, — произнес Барни. — Ее зовут Сара Бами. Она сладкая, как мед, и мягкая, как масло. Такая нежная. Кожа у нее гладкая, что попка младенца. И сияет. А изо рта пахнет молоком. Ох, какая нежная!

Уважая чувства Барни, Энни выдержал паузу и вновь заговорил:

— Это одно маленькое дельце, но делать его нужно регулярно, Барни. Я рассчитываю на тебя. — Энни похлопал Барни по руке, безвольно лежавшей на столе. — Я надеюсь, что каждый день, примерно в это самое время, ты будешь проверять радиосообщения, транслируемые гонконгским телеграфным агентством, через которое я обязательно пошлю тебе весточку. И я очень хочу, чтобы в первую неделю июня ты был от Гонконга на расстоянии одного дня плавания. Ты должен будешь подобрать меня там, где я сообщу. Я на тебя рассчитываю. Бернардо, я свою жизнь отдаю в твои руки. Я сделал ставку. Но шансы мои очень невелики, так что не подведи меня, а не то я разыщу тебя, парень, и расстреляю из пулемета.

— Твою жизнь, мать твою? Твою долбаную-передолбаную жизнь? Да какого черта она стоит, а? Да она и пяти центов не стоит. Какие, к черту, ставки, ты, парень, лучше сразу откажись, иначе нам из этой китайской задницы ни в жизнь не выбраться, так и будем здесь погибать. А я домой хочу!

Вечером следующего дня Энни забрали на набережной у храма Ма Кок Миу — морской богини А-Ма, и отвезли на борт «Тигра Железного моря», который стоял на якоре недалеко от берега, напротив фабрики фейерверков. Энни захватил средних размеров чемоданчик и пару одеял, скрученных и упрятанных в клеенчатый мешок, а через руку у него был переброшен черный непромокаемый плащ.

На джонке кипела жизнь. К ней было привязано с полдюжины сампанов, которые загружались самым необходимым. Не успел Энни ступить на борт, как рядом с ним лебедкой подняли люльку с металлическими ящиками очень знакомой формы. Наметанный глаз сразу определил, что в ящиках снаряды для пушки «шнейдер». На ящиках даже был знакомый трафаретный знак китайского военного склада в Фучжоу. Над водой, угасая, разносились звуки, сливающиеся в один монотонный напев. Это были скрип колеса сампана и голос священника из храма А-Ма. Помощники священника запускали фейерверки и ударяли в гонг, возвещая о снисхождении богини. Священник — шиан-ку — «слуга богини» — был облачен в желтое одеяние и остроконечный головной убор. Он сидел лицом к воплощенной в дереве А-Ма, или, как люди танка называли ее, Диньхао, царицы моря и покровительницы рыбаков (именно поэтому ей воздавали почести и платили дань). Статуэтка А-Ма было собственностью джонки, и сейчас ее возвращали на судно после церемониальных молебнов, проводимых в храме. (Все это стоило мадам Лай немало денег, но затраты воспринимались ею как необходимые и естественные.) Двухфутовый ящик, в котором находилась Диньхао, покрывала красная ткань, развевавшаяся под слабыми порывами морского бриза. Энни уловил принесенные ветерком запахи ароматических палочек, их жгли на борту церемониального сампана в соответствии с моментом — огромный «Тигр Железного моря» отправлялся в дальнее плавание.