Не успела Лала и порог переступить, как Ариадна, ослепительная в бело-голубом матросском костюме, провела ее в детскую, где спала чудесная малышка.
— Вот! Voila la bebe! [7] — произнесла Ариадна на смеси скверного английского с французским. — Я чуть не умерла при родах. Больше никаких детей. Я сказала Самуилу: теперь я заслужила пожить немного для себя! Она непослушная, неблагодарная, неуправляемая девчонка. Если вам удастся ее хоть немного обуздать, миссис Линтон…
— Льюис, Одри Льюис, мадам.
— Да-да… что ж, она в вашем распоряжении.
Лала закрыла дверь, склонилась над кроваткой и с восхищением вгляделась в спящую девочку. Ей самой исполнилось тогда восемнадцать, девочка была не намного младше ее. Врачи в Лондоне сказали Одри, что она не сможет иметь детей, поэтому она мгновенно, всей душой полюбила Сашеньку. Малышка, похожая на пухлого ангелочка с серыми глазками и белокурыми волосами, с не по годам упрямым и бесстрашным выражением лица, открыла глаза и улыбнулась Одри. Они сразу подружились.
И ребенок и гувернантка настолько нуждались друг в друге, что Лала заменила Сашеньке мать, стала ей настоящей матерью. А как они катались на лыжах и санях зимой! Как ездили на автомобиле, а летом на даче собирали грибы-ягоды! Как смеялись!.
Цейтлины постоянно переезжали: из Одессы в Петербург, оттуда — в Баку и Тифлис. Ездили поездом — первым классом. Во время этих переездов Лала выучила русский язык.
В Баку они останавливались во дворце, который отец Цейтлина построил на манер французского замка; они прогуливались по набережной, поросшей камышом, где бродили вооруженные телохранители в фесках, умело управляясь с берданками. В Одессе они жили в гостинице «Лондонская» на Приморском бульваре, как раз над знаменитой Потемкинской лестницей.
Лала все свободное время проводила в кафе на Дерибасовской. Но сердце англичанки покорила Грузия.
* * * В Тифлисе — весна, в чарующем Тифлисе, в столице Кавказа, что стоит на полдороге между нефтяными скважинами Цейтлина в Баку на Каспии и нефтяными танкерами в Батуме на Черном море.
В Грузии Цейтлины арендовали особняк разорившегося грузинского князя. К дому вела мощеная тропинка вдоль крутых склонов Святой горы.
Сюда частенько захаживали русские полковники и армянские миллионеры. Ариадна приветствовала их смехом, стоя на балконе в зарослях виноградника, в темноте поблескивали ее жадные белые зубы и темные глаза.
Ариадна больше в детскую не заходила. «Льюис и ребенок путешествуют с багажом», — говорила она.
Но сам Цейтлин, несмотря на занятость, бывал в детской и, казалось, предпочитал заглядывать туда чаще, чем в будуар супруги, где было полно офицеров и чиновников в сюртуках и цилиндрах, в сапогах, мундирах с погонами и орденскими лентами. В те дни детьми принято было восхищаться в гостиных и тут же уводить, но Цейтлин души не чаял в своей Сашеньке, он снова и снова целовал ее в лобик.
— Мне пора идти работать, — извинялся он. — Но ты такая сладенькая, милая Сашенька. У тебя щечки как персик, так и съел бы!
Как-то вечером, в редкий выходной, Лала надела свое лучшее платье, взяла зонтик и пошла прогуляться по главному проспекту мимо белого дворца наместника, где, как она слышала, Ариадна шокировала жен офицеров своим низким декольте и безумными танцами, от которых на ее плечах выступал пот. На улицах Тифлиса пахло сиренью и ландышами. Она, направляясь к Ереванской площади, миновала театры, здание оперы, особняки.
Лалу предупреждали, чтобы она была осторожна на площади. Вскоре она поняла почему: на шумных, грязных боковых улочках было не протолкнуться среди турок, персов, грузин и воинственных горцев в самых ярких и диких нарядах. Носильщики и водоносы волокли свои тележки.
Офицеры прогуливались с дамами, но ни одна женщина не совершала моцион одна. Не успела Лала и шагу ступить, как ее уже окружила разноголосая толпа мальчишек и коробейников, все наперебой предлагали свои товары: ковры, арбузы, тыквенные семечки, лобио.
Между водоносом-персом и мальчишкой-грузином вспыхнула драка, чеченец выхватил кинжал. Было часов семь вечера, но стояла дикая жара. Только Лала поддалась панике, как толпа расступилась и девушку втянули в фаэтон.
— Миссис Льюис, — сказал Самуил Цейтлин, одетый в английский спортивный пиджак и белые брюки, — очень смело, но и очень безрассудно с вашей стороны прийти сюда одной. Хотите посмотреть армянский базар? Одинокой даме там небезопасно, но очень интересно. Поедете со мной?
Одри заметила, что он держит трость с набалдашником в виде головы волка.
— Благодарю, но я лучше вернусь к Сашеньке.
— Мне отрадно, миссис Льюис, что вы так печетесь о моей единственной дочери, но с ней ничего не случится, если она часок побудет с Шифрой, — сказал Цейтлин. — Согласны? Тогда давайте прогуляемся. Со мной вам нечего бояться.
Цейтлин помог ей забраться в фаэтон, и они окунулись в вертеп. Грузинские мальчишки предлагали грузинскую еду, персы в фесках разливали воду из бурдюков; мимо прогуливались русские офицеры в галифе и мундирах с золочеными пуговицами; черкесы с саблями и патронташными сумками соскакивали со своих гнедых лошадей. Кричали водоносы: «Холодная вода! Холодная вода!», пьянил запах свежего хлеба, готовящихся овощей.
Цейтлин повел ее по крутым аллеям и темным уголкам базара, где пекли лаваши, армяне продавали ковры, татары — шербет; в задних комнатах сновали закутанные женщины, иногда они становились на колени на персидские ковры и молились Аллаху; старик еврей играл на шарманке.
Когда они гуляли, Лала взяла Цейтлина под руку — это показалось вполне естественным. В маленьком кафе у лотка с пряностями он купил ей ледяного шербета и бокал белого грузинского вина, прохладного, благоухающего, играющего на солнце.
Вечерело. Раскаленные улицы пахли горячими хачапури и армянским шашлыком, с балконов доносился звонкий женский смех, по мостовой цокали копытами лошади, было людно и таинственно. В темноте к ней прижимались мужчины. От выпитого вина кружилась голова.
Она промокнула платком лоб.
— Наверное, нам пора возвращаться домой.
— Но я вам еще не показал старый Тифлис, — запротестовал он, ведя ее вниз к подножию холма по маленьким извилистым улочкам со старыми домиками, окруженными пышными зарослями кустарника, с покосившимися балконами, оплетенными старым виноградом. На улицах не было ни души, будто они с Цейтлиным оказались в каком-то другом мире.
Коротким массивным ключом он отпер старые ворота. Появился старик сторож с окладистой бородой и дал Цейтлину фонарик.
Они оказались в заброшенном саду, утопающем в густом темном винограднике и зарослях жимолости, которая, казалось, источала дурманящий аромат.
— Я намерен купить этот дом, — сказал Цейтлин. — Напоминает замок из готического романа, правда?
— Да-да, — засмеялась она. — Мне на ум приходят женщины-призраки в белом… Как называлась эта книга Уилки Коллинза?
— Пойдемте в библиотеку. Вы любите книги, Одри?
— О да, месье Цейтлин…
— Зовите меня просто Самуилом…
Они вошли в вымощенный булыжником дворик, весь увитый виноградными лозами, достигавшими балконов. Цейтлин распахнул деревянные двери в холодный коридор, украшенный бронзовыми гравюрами. Они оказались в темной комнате с высокими потолками, декорированной деревянными панелями и темными кружевными шторами. Цейтлин зажег свечи в бронзовых канделябрах, и Одри увидела, что это библиотека, отделанная карельской сосной. Полки ломились от книг, еще больше громоздилось их на полу в центре комнаты, образуя стол, на них можно было сидеть, как на стульях. Стены был украшены удивительными диковинками: головами волков и медведей, старинными картами, портретами королей и генералов, чеченскими саблями, средневековыми мушкетонами, порнографическими открытками, социалистическими брошюрами, православными иконами, бюстами — дешевка вперемешку с бесценными экземплярами. Что ее обрадовало больше всего — тут стояли книги на разных языках: русском, английском, французском.