Ночь втекает в Аккерман со степи. Её первая, сумеречная волна гасит светлые стены. Тень высокой цитадели опрокидывается в крепостной двор, наполняет его и затем изливается в город.
Окна в моём номере посерели. Полуденная жара растопила приготовленную на подоконнике свечку. Осталось желтое сытое брюшко, мышиный хвостик.
Маясь от июльской долгой жары, мы к вечеру ещё раз сходили в крепость, повторно наметили место встречи. Мне хотелось больших подробностей. Я должен был точно знать, что, когда делать.
Сандуляк бурчал:
– Если хочешь насмешить Бога, расскажи вслух о своих планах.
Он был суеверен. Не то чтобы его пугала пресловутая черная кошка, – сам я считаю эту примету абсолютно разумной, – а сущая тьма другого. Что было даже удивительно при его свободе мышления.
Такой душевной фактурой он обязан жене.
– Как вам нравится: «На ночь нельзя говорить про зубы, о детях и чулках!»
– А о чулках, почему?
– «Утром будут стрелки», – уверяла жена.
Я перестал на него обижаться. Бравый солдат Швейк произнёс самую гениальную фразу XX века: «Всё шло хорошо, пока в дело не вмешался Генеральный штаб!»
Ни Сандуляк, ни я не затронули один деликатный момент: представим, мотылёк пойман – а дальше?.. По-видимому, Игорь Петрович полагал, что я счастлив уже самим фактом диковинного приключения. Возникшая недоговоренность раз за разом портила разговор. Разговор вяз в мутной перспективе поимки.
Когда я выходил из гостиницы, навстречу по ступенькам поднималась группа японцев. У них было много оборудования для съемок…
* * *
…Мы стояли в десятке шагов от приманки. Едкая концентрация заметно ослабла, и теперь клок ваты сочился каплями аромата. Он был невыразимо приятен. Это была сублимация счастья.
На горизонте тлела, но никак не разгоралась обещанная синоптикой буря. В крепости, окрестностях, чаше лимана стояло безветрие, духота и тяжелая влажность. Юными годами я отчаянно играл в карты, после института работал в Гидрометеослужбе и до сих пор удивляюсь: картёжники не предсказывают погоду, а синоптики плохо играют в карты.
Фонарь, на который я так рассчитывал, и в самом деле оказался не нужен. Рябая Луна застыла у стен, словно зевака. Тень от стены превратилась в зубастую хищную челюсть.
– Да где же он! – шептал Сандуляк.
Моего ночного спутника продолжало трясти нервное напряжение.
Он хмыкнул:
– Японцы! Вот вам ещё… Им сообщили, в городе о мотыльке знает кто-то ещё. И много знает!
Сандуляк сунул руку в карман, скрипнул коробок, он присел на округлый камень и начал жевать кончик спички.
Присел и я; в каком-то шаге стена обрывалась, в двадцати метрах ниже, на дне рос метровый бурьян.
– Не знаю, в курсе ли вы: сегодня, 26 июля, День парашютиста.
Сандуляк вяло поддержал тему:
– Знаете, что делают, если у человека не раскрылся парашют?
Я пожал плечами:
– Нет…
– Дают новый!
– Смешно.
Чтобы сбить у него волнение, я начал расспрашивать про феромоны.
– Для одного грамма феромона капустницы британцам потребовалось сто тысяч самок!
Он раздраженно посмотрел на меня:
– Что с того?..
– Как что?.. Сто тыы-сяя-ач живых бабочек!
– Вновь говорю: ну и что! Или мозгов было мало – или бабочек много!
– У вас гром и молнии в голове. Непрерывно.
– А вы, дорогой мой, никак не составите себе труд изредка думать. Я пять лет не могу поймать один-единственный экземпляр, а вы исторгаете печальную радость про целых сто тысяч. Подсказку желаете?..
– Ваша подсказка, господин Сандуляк, потребует две других!
– Я взял за основу предыдущее звено.
– Где звено? Или в чём?..
– В размышлениях!.. Знаете, я просыпаюсь утром и сразу испытываю желание заорать: «Дважды два теперь не пять, а чёрт знает сколько!»
– Не трогайте чёрта! Он, вы сами заметили, весьма информированный субъект.
Я подумал, запах приманки – знакомый… Корень какого-то болотного растения. Запах запомнился, когда я бродил по пойме. Итак, я нашёл место, где была съедена зелень. Одно растение гусеница пальцекрыла погрызла до самых корней. Приманка с феромонами и бледно-розовый корень – по запаху идентичны. Но само название растения пока не вспоминалось.
– Мы есть то, что мы едим, – верно?
– Молодца! Ваше хорошо дрессированное любопытство роет с перерывами на обед. Но в правильном направлении. Авиценна, алхимии гений, написал про этот корень: «с противным запахом, к которому примешивается легкое благоухание».
– Противное… благоухание. Опять средневековая крутизна.
Сандуляк вздохнул:
– Вспомните свою беседу с браконьером в селе Маяки. Что именно он говорил про свою бабку. Она собирает на пойме…
– Аир!.. Болотный аир – его корень!
– Это золотой ключик, – сказал Сандуляк. – Остальные ингредиенты можно найти в аптеке: пищеварительные ферменты, спиртовая вытяжка…. Щепотка толчёной валерианы.
Сандуляк был прав – надо только шевелить головой. И сейчас я неожиданно понял очередную простую вещь:
– Мальчик Санеевых был намазан мазью от комаров на основе корня аира!
Сандуляк всплеснул руками:
– Сегодня у меня именины сердца!
– В крепость мотылёк прилетает совсем неспроста.
– Мне, наверное, пора облегченно вздохнуть, – пробурчал Сандуляк. – Но я подожду. Вопрос: в крепость, но куда? Конкретно?
– В цитадель!
– Как это вы чудесно сказали! Про мою голову, – это я имею в виду. Гром и молнии… Я восхищен. Воистину, лесть слаще секса. Гром и молнии – это предельно жёстко организованный процесс. С обязательным результатом. Буря без последствий – не буря. Итак, мотылёк раз в год, чаще – сколько, сейчас это абсолютно не важно, – прилетает в цитадель крепости Аккерман. Что есть цитадель?
– Наиболее укрепленное место, штаб-квартира, там хранится боезапас, сокровищница…
– Цитадель в турецкой крепости!
– Место проживания паши. И… Его гарем! А гарем есть женские штучки: благовония, мази.
Сандуляк охотно продолжил:
– Запах которых стойко держится в самой красивой – угловой – башне до наших дней.
– Вы создали некий подобный состав.
– Создал… Какое мощное слово. С претензией на сотворение мира. Внутри себя я говорю: «намешаю, добавлю, разбавлю». Как досадно, что ваше «создали…» звучит в темноте. Впрочем, через четыре часа гарантирую вам подъем солнца вручную.
– В любом случае, феромоны для мотылька являются изобретением.
– Приятно слушать, да не в любом. А только при наличии пойманного экземпляра.
Высказавшись, Сандуляк заметно успокоился.
Посмотрел на часы:
– Медленно, но неотвратимо приближаемся к финальной сцене.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});