– Что с ней?!
– Алкогольная интоксикация, – очень весело ответил врач.
– Это…
– Это отравление, – опять порадовался он.
– И что теперь?
– Сделал все, что… нужно. Она проспит примерно сутки, а потом… – Он смерил Инну серьезным взглядом, в котором она уже не углядела никакой радости. – …берегите девочку, мамаша…
У «мамаши» так задрожали губы и руки, что врач, мгновенно отыскав необходимое в своей бездонной сумке, сунул ей в руки четыре таблетки и посоветовал:
– Примите две сейчас и две на ночь. И… знаете что… приведите-ка девочку ко мне… ну когда она придет в себя. – Врач перевел взгляд на Соколовского и добавил: – Вы, Альберт Сергеевич, объясните потом даме, что и как… в общем, где меня найти…
Берт кивнул и повел доктора к выходу. Возле скрючившегося у стены Кудеярова в американских трусах врач остановился и спросил:
– А с этим что? Может, поставить капельницу?
– Перебьется, – с презрением глядя на певца, буркнул Берт.
– Ну… гляди-и-ите… – с сомнением протянул врач. – На вашу ответственность…
– Разумеется, – охотно взял на себя ответственность Соколовский.
Когда он вернулся к Инне, она, глядя на него с такой надеждой, будто он теперь всегда будет решать ее проблемы, произнесла на одном выдохе:
– Я не могу оставить здесь Дашу на сутки… Женя… в смысле, Евгений, муж… он с ума сойдет, если… Понимаете?
Берт опять кивнул, подумав при этом, что последнее время ему слишком часто приходится кивать.
– Я сейчас подгоню машину к подъезду, – сказал он.
– Вы нас перевезете? – сразу поняла Инна.
– Придется… – без всякого выражения ответил он.
Когда Альберт с укутанной в кудеяровское одеяло Дашей на руках и бегущей следом вприпрыжку Инной подошел к собственной машине, возле нее его ожидал сюрприз. «Сюрприз» очень красиво опирался на бампер и имел длинные светлые волосы. Соколовский, скривившись от раздражения на себя и весь свет, вынужден был снова кивнуть, теперь уже приветственно.
– Открой дверцу, Жанна… – попросил он.
Жанна повиновалась. Альберт с большой осторожностью уложил девочку на заднее сиденье, предложил Инне место рядом с водительским, яростно захлопнул дверцы машины и обратился к Успенской:
– Слушай, Жанна! Да от тебя просто спасения нет!
– На сей раз я по делу, – ответила она, пытаясь сквозь стекло машины разглядеть Инну. – А это что еще за штучка с глазками на мокром месте? Новая…
– Какое у тебя дело? – перебил ее Альберт.
Жанна перевела глаза на него и сказала:
– Доренских ушел из журнала.
– Вот как?! – усмехнулся Берт.
– Догадываешься, почему?
– Думаю, что ты его заездила.
– Идиот! Он ушел к твоей Леночке! – крикнула Жанна.
– Разве она тоже держит журнал? – все с той же улыбкой произнес Соколовский, не желая показывать Жанне, сколь сильно уязвлен этим ее сообщением.
– Она для него держит… постель нараспашку, а не журнал!
– Что ж, Жанна, придется тебе искать нового фотографа, – бесцветным голосом отозвался Берт. – Боюсь, что такого класса, как Доренских, найдешь не скоро.
– И это все, что ты мне можешь сказать?!
– Все! – рявкнул ей в лицо Соколовский, сел в машину и рванул ее с места.
Лена уже отказала Альберту по телефону, но он все же надеялся при встрече переломить ситуацию. После сообщения Жанны он понял, что переломить ее вряд ли удастся. Даже такой ас, как Руслан Доренских, без серьезных оснований не стал бы увольняться из «Ягуара», куда все питерские мастера художественной фотографии стремятся попасть любыми способами. Чем же Доренских лучше его, Берта? Чем?
* * *
У Жанны Олеговны Успенской горел номер. Пылал синим пламенем. Игорь Большаков из «Курьера», который тут же явился на простывшее место Доренских (будто свечку держал над ним с Жанной при их последнем разговоре), сделал очень неважнецкие фотографии. Конечно, читатели могли сразу и не расчухать, но Жанна сразу увидела все огрехи.
– Ты посмотри, вот здесь тень падает так, будто у этой девчонки три подбородка! – ткнула она пальцем в одну из фотографий.
Игорь покрутил снимок перед носом, вынужден был согласиться, но тут же предложил другой вариант:
– А вот здесь – нормально! Вы посмотрите, Жанна Олеговна! Под подбородком нет никакой тени вообще!
– Да, под подбородком – нет, согласна! Зато у этой девахи – костяная нога, как у одной известной добренькой старушки! Не находишь?!
Игорь еще раз вгляделся в фотографию. На правую ногу модели падала пятнистая тень от тюлевой драпировки. Ножка действительно выглядела сморщенной и усохшей. Большаков тяжело вздохнул.
– Переснять, – потребовала Жанна и показала фотографу на дверь.
Она подозревала, что те снимки, которые Игорь нашлепает еще, будут ничем не лучше предыдущих. Но не это расстраивало ее больше всего. Читатели – не профессионалы. Они «скушали» бы эту костяную ногу за милую душу. И «скушают» все, что наляпает Игорек, пока она, Жанна, в конце концов не найдет другого фотографа. Она уже прикинула, что можно переманить Диану Духовскую из «Домашней услады». Дианка, конечно, не мужчина, но фотограф классный. За большие деньги, которые ей предложит Жанна, она запросто насобачится и на обнаженке, а все остальное у нее и так здорово получается. Гораздо больше престижа «Ягуара» Жанну Олеговну тревожило то, что она, по сути дела, осталась одна. Как ни крути, Берт ее не любит и не полюбит никогда, хоть она что… А Руслан, как ни горько это признавать, ее бросил. Предпочел ей другую, которую она же сама ему и предложила. Жанна не могла понять, почему он все-таки предпочел ей Кондрашову. Конечно, Елена – интересная особа, но она, Жанна, не хуже. Она лучше. Роскошнее. Неужели есть смысл рядиться в паленые джинсы и джемперочки с вещевых рынков, чтобы… Нет, глупости… Дело в чем-то другом…
Медленно наливаясь коньяком, Жанна лежала в собственной огромной ванне и размышляла над тем, что ее больше уязвляет: то, что ею продолжает пренебрегать Альберт, или то, что ее оставил Руслан. Алик – это Алик… Алик, кажется, существовал рядом с ней всегда. А так уж ли она его любит? Соколовский называет ее чувство к нему паранойей. Может быть, так оно и есть? Она, Жанна, преследует его с упрямством, свойственным душевнобольным людям. А что же? Прикажете простить? Она бы с радостью простила, если бы он ее любил… Да, собственно, и не в прощении дело… Они с ним оба виноваты… Или оба не виноваты? Но от того, что с ними случилось, не отмахнешься. Можно сколько угодно изображать из себя питерский гламур, но по ночам накатывает такая тоска…
А Руслан… он ее любил… Он любил, а она помыкала им, как хотела. Изображала из себя барыню, допустившую до собственного тела крепостного художника. И что теперь? Нет рядом художника! Нет любящего человека! Некому даже в жилетку… Жанна громко всхлипнула. Локоть, на котором она удерживала над водой расслабленное тело, соскользнул вниз. Пузатый бокал с остатками коньяка упал на пол и разбился, а Жанна с головой ушла под воду, вспененную душистым гелем. Вынырнув, она отфыркнулась, как собачонка, несколько раз чихнула и поняла, что надо делать. Она не отдаст этой Кондрашовой Руслана. Больно жирно ей будет: и Алик, и Руслан! Ладно, пусть забирает себе Соколовского. Все равно он – уже отработанный материал. А вот Руслан… Жанна еще сумеет перестроиться. Она уже и сейчас смотрит на него совершенно другими глазами. Пусть он больше не работает в «Ягуаре»! Наплевать! Пусть он лучше продолжает любить ее! Она даже может выйти за него замуж и уехать с ним… куда глаза глядят. А журнал? А пусть им целиком владеет Альберт! Как оказалось, вовсе не деньги и престиж в этом мире главное. Главное – это любовь…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});