Читать интересную книгу Достоевский о Европе и славянстве - Иустин (Попович)

Без сомнения, идея бессмертия связывает человека со всем, что есть бессмертного и возвышенного во всех мирах. Эта идея бесконечности наполняет чудной таинственностью суть жизни человека. И что самое главное, она связывает его в неразрывном соединении с Подателем жизни, из Которого струится жизнь в каждой твари и во всех мирах. "Лишь из одной веры в бессмертие души, — говорит Достоевский, — выходит весь высший смысл и значение жизни, выходит желание и охота жить" [255]. Вера в бессмертие души "есть единственный источник живой жизни на земле, — жизни, здоровья, здоровых идей и здоровых выводов и заключений" [256].

Бессмертия не может быть без Бессмертного. В Бессмертном — начало и конец бессмертия. Оно предполагает существование Бога как совершенную необходимость. Без Бога бессмертие не может ни возникнуть, ни существовать, ибо без Него оно было бы нереальным и абстрактным. "Бессмертие души и Бог — это все одно, одна и та же идея" [257], - пишет Достоевский. Без Бога личность и онтологически, и психологически, и феноменологически невозможна. Во всех своих проявлениях и свойствах личность человека обусловлена Богом. Можно установить неопровержимый принцип: без Бога — нет личности, или: без Бога — нет человека. Есть бессмертие души, ибо есть Бог; Бог есть, ибо есть бессмертие души. Одно предполагает другое, и одно доказывается другим. Если Бог в чем-либо, без сомнения, существует, то Он существует в бессмертии души. И если где-либо существует бессмертие души, то оно существует в Боге. Одно заключается в другом. Действительно, бессмертие в Боге, но и Бог в бессмертии, ибо Бог таинственным образом имманентен бессмертной сущности человека. Присутствие Бога в человеческой природе наилучшим образом проявляется в ощущении личного бессмертия. И когда это ощущение преобразуется в сознание, тогда самосознание становится самым надежным путем к богопознанию. Нет более сильного, лучшего и убедительного доказательства существования Бога, чем человеческая душа. Если существование Бога нужно доказывать, то нет лучшего доказательства, нежели существование бессмертия души. Если бессмертие не было бы имманентно человеческой природе, то ураган бунта Достоевского легко выветрил бы из человека идею о Боге. Но бессмертие имманентно человеческому духу, а поэтому и естественно, и логично, и неустранимо.

Во всем, что есть человеческого, присутствует Бог через бессмертие. Всякое возвышенное чувство и всякая мысль о бессмертии суть плоды таинственной деятельности Бога в бессмертном таинстве человеческой личности. Божественные силы незаметно пронизывают все, что есть человеческого, и тем самым в человеке идет процесс познания своей бессмертности до тех пор, пока бессмертие не станет душой его души и сутью его существа. Без Бога же все, что есть человеческого, утопает в смерти. "Если Бог есть, тогда я бессмертен"[258], - по праву говорит Достоевский.

Ощущение личного бессмертия побеждает в человеке сознание всего происходящего и тленного, разрушает темницу эгоистического одиночества, стирает грань между конечным и бесконечным, соединяет человека с Бессмертным и связывает его мизерное "я" с Вечным. "Размышляйте о человеческом "я", — советует Достоевский в одном письме. — Если мое "я" все осознало, т. е. всю землю и ее аксиому, то, стало быть, это мое "я" выше всего этого, по крайней мере, не укладывается в одно это, а становится как бы в сторону над всем этим, судит и сознает его. Но в таком случае это "я" не только не подчиняется земной аксиоме, земному закону, но и выходит из них, выше их имеет закон. Где же этот закон? Не на земле, где все закончено и все умирает бесследно и без воскресения. Нет ли намека на бессмертие души? Если бы его не было, то стали бы [259] Вы сами-то, Николай Лукич, о нем беспокоиться, письма писать, искать его? Значит, Вы с Вашим "я" не можете справиться, в земной порядок оно не укладывается, а ищете еще чего-то другого, кроме земли, чему тоже принадлежит оно" [260].

Ощущение своей бессмертности выделяет человека, как исключительное существо, из всего сущего на земле. Оно пронизывает человека от самых вершин его сознания до самых темных глубин его инстинкта. Хочет человек того или нет, но в основе этого ощущения бессмертности лежит невероятной силы жизнестойкость. Правда, человек намеренно и осознанно может парализовать это чувство, но никогда не сможет его полностью искоренить и уничтожить. Ни люди, ни демоны не в состоянии придумать смерть, которая бы смогла полностью умертвить в человеке ощущение бессмертия.

В этом отношении современный европейский человек как своеобразный культурный тип представляется характерным. В нем ощущение бессмертия парализовано почти полностью. Вероятно, потому, что люди решили: человек — слишком сложное, широкое и бесконечное существо, надо бы его упростить, сузить и уменьшить. Это легче всего сделать, если в нем парализовать ощущение своей бессмертности. И этому Европа способствовала всей своей культурой и цивилизацией.

Но как бы ни было ощущение личного бессмертия ослаблено и парализовано, оно все же проявляется в европейском человеке или в виде космической тоски (Weltschmerz, мировая скорбь), или в виде страстной тяги к бесконечному прогрессу во всяком направлении. В конце концов, парализованное ощущение бессмертия страшным образом мстит своему злодею-создателю: лишает его жизненного смысла и приводит к идолопоклонничеству. И человек безустали создает идолов и богов.

Ужасна ирония жизни: как только человек парализует в себе ощущение своей бессмертности, перестает верить в свое бессмертие, он тотчас начинает создавать новых богов и идолов. Это нам Достоевский очень убедительно показывает на примерах своих мятежных антигероев, решительных смертников. Тут мы присутствуем при банкротстве всего человеческого в человеке, переживаем смертельный кризис всех богов и крушение всех идолов, созданных по образу и подобию европейского человека.

Боги Европы не могут отстоять свою божественность, тем более не могут решить проклятые вопросы Достоевского. Это маленькие божки для малых сих, в них веруют легковерные и маловерные. Но где же Бог, в Которого бы смог уверовать такой человек, как Достоевский? Есть ли такой Бог? И если Он есть, то в таком случае не подвергнет ли Его Достоевский самым соблазнительным искушениям, а возможно, и соблазнит и победит Его? Легко веровать легковерным, но как уверовать Достоевскому? Кто ответит на его ужасающий бунт? В роскошном пантеоне Европы много богов, но ни один из них не может решить вечные проблемы и не сможет смирить мятежную и бунтарскую душу Достоевского.

Гонимому ураганом бессмысленной трагедии этого мира Достоевскому необходим Бог, настоящий Бог, чтобы не сойти с ума от ужаса и отчаяния. Он ему более необходим, нежели Шекспиру или Канту, Толстому или Негошу. Более чем кому-нибудь другому, ему необходим Бог, Который был бы в человеке, был бы человеком. Ему нужен Бог, Который смотрел бы на мир глазами человека и не обезумел бы от ужасов. Ему нужен Бог, Который переболел бы всеми болями человека, страдал бы всеми человеческими страданиями и не впал бы в отчаяние, Бог, Который пережил бы смерть и не устрашился бы ее, Бог, Который жил бы в таком мире и не проклял бы его, Бог, Который смог бы осмыслить, оправдать, облаговествовать, омиловать и мир, и человека, и смерть, и жизнь.

Гонимый отчаянием, как неким страшным драконом, Достоевский с криком и рыданием бросился к ногам такого Бога — кроткого и благого Господа Иисуса. "Я из бунта вывел и доказал необходимость веры в Христа", — заявляет он [261].

Пресветлый Лик Богочеловека Христа воодушевил и навсегда покорил обезумевшего богоборца. Богоборец стал богоприимцем. Благой взгляд кроткого Иисуса проник в его мятежную душу: утихомирил бурю, укротил дух, покорил сердце, исцелил раны. Некогда носимый диаволом Достоевский становится носителем Христа. Свершилось великое таинство, решена проклятая проблема: Богочеловек — единственное, надежное и непогрешимое разрешение вековечных проблем: проблемы мира и человека, добра и зла, жизни и смерти. Он — единственный смысл мира и человека. Он — единственный смысл и цель истории, Он — единственная благая весть и оправдание жизни. Мятежного, не имеющего себе равных христоборца, сладостной стрелой любви Христовой, победил пресветлый Лик Богочеловека, "Его нравственная непостижимость, Его чудесная и чудотворная красота" [262].

Все в Достоевском сдвинулось, и открылись новые пути. Всем своим существом он ощутил, что Христос — нечто невыразимо новое и бесконечно драгоценное во всем том, что делает человека человеком. Вглядываясь в Лик Богочеловека Христа, он устремился мыслью к Божественной бесконечности, а его желания претворились в страстную тоску по Христу. Влекомый любовью к чудесному, он был обуреваем бескрайней радостью: пресветлый Лик Богочеловека, Который все более и более очаровывает и никогда не разочаровывает, становится единственным постоянным и непреодолимым очарованием во всех мирах. Влюбленный и бесконечно очарованный Им и спасенный Им от атеистического отчаяния и анархического безумия, Достоевский по-апостольски непоколебимо и по-исповеднически неустрашимо проповедует и исповедует истину: Богочеловек есть все и вся во всех человеческих мирах; Он — самая необходимая Необходимость на нашей планете; Он — единственный Спаситель от безысходного отчаяния и самоубийственного скепсиса; Он — единственный Логос, единственная логика, единственный смысл, единственная цель жизни во всех мирах.