Читать интересную книгу Золотое руно - Роберт Сойер

Аарон остался стоять снаружи; ветер холодил его лицо. Он нажал кнопку на косяке, пробуждающую бога.

— Да, — ответил он тем же самым глухим голосом.

— Я бы хотел видеть миз Оппенгейм.

— У миз Оппенгейм не запланировано встреч на сегодняшний вечер.

— Я знаю, ты, груда металлолома. Я разговаривал с ней минуту назад.

— Здесь?

— Да, здесь.

— Вы мистер Россман, не так ли?

— Да.

— Я не думаю, что миз Оппенгейм захочет вас видеть.

— Вы можете ей сказать, что я всё ещё здесь?

Бог помолчал, по-видимому, обдумывая ответ.

— Да, — сказал он, наконец, медленно и тяжеловесно. — Я ей скажу. — Последовала ещё одна пауза; тишину нарушало лишь шуршание листьев на ветру. Бог, очевидно, общался со своей хозяйкой.

— Миз Оппенгейм приказала мне попросить вас удалиться, — сообщил бог.

— Нет.

— Тогда я вызову полицию.

— Идите к чёрту. Это важно. Прошу, попросите её ещё раз.

— Вы нас-той-чи-вый человек, мистер Россман. — У голосового чипа были проблемы с некоторыми длинными словами.

— Это так. Вы попросите её снова выйти ко мне, всего один раз?

Ещё одна долгая пауза. Наконец:

— Я попрошу.

Бог замолчал. Единственное, на что надеялся Аарон, было то, что Ева Оппенгейм находила общение со своим слишком покладистым домашним богом таким же раздражающим, как и Аарон. Через какое-то, довольно большое количество секунд дверь снова скользнула в сторону.

— По-моему, я выразилась ясно. Я не хочу вас видеть.

— Мне очень жаль это слышать, но я подумал, может быть, меня захочет увидеть мой природный отец. Ваш муж дома?

Лицо женщины окаменело.

— Нет, его нет дома, и нет, мой муж — не ваш отец.

— Но в базе данных по усыновления моим отцом указан Стивен Оппенгейм.

Аарон оглянулся. На посадочной площадке в нескольких десятках метров от дома взлетали в воздух листья. Легковой флаер, старенький на вид и даже кое-где помятый, осторожно заходил на посадку.

Флаер завис на высоте примерно ста метров, дожидаясь, пока маленький робот очистит площадку от накопившихся за день листьев. Аарону было видно, что в кабине только один человек, но лица его с такого расстояния он различить не мог.

Ева нервно взглянула в сторону флаера.

— Это мой муж, — сказала она. — Послушайте, вам нужно уйти, пока он не пришёл.

— Нет. Я хочу с ним поговорить.

Евин голос стал похож на лезвие бритвы.

— Никогда. Чёрт вас дери, убирайтесь отсюда.

Машина начала быстро снижаться. Высота двадцать пять метров. Двадцать. Пятнадцать.

— Почему?

Её лицо вспыхнуло. Её словно терзала боль. В уголках глаз появились слёзы.

Флаер опустился на посадочную площадку.

— Видите ли, Стивен Оппенгейм — это не мой муж, — сказала она, наконец. — Ваш отец был… — Она быстро сморгнула тяжёлую слезу. — Ваш отец был и моим отцом тоже.

Аарон ощутил, как у него отвисает челюсть.

Дверца флаера откинулась вверх, как птичье крыло. Наружу выбрался крупный мужчина. Он обошёл флаер сзади, открыл багажник.

— Теперь вы понимаете? — быстро произнесла Ева. — Я не хочу иметь с вами никаких отношений. Я не хотела, чтобы вы появились на свет. — Она качнула головой. — Ну зачем вам было сюда приходить?

— Я лишь хотел вас узнать. Только и всего.

— Некоторые вещи лучше не узнавать никогда. — Она взглянула в сторону посадочной площадки, увидела, что её муж шагает в их направлении. — А теперь, прошу вас, уходите. Он ничего не знает о вас.

— Но…

— Прошу вас!

После секундного замешательства Аарон повернулся и быстро зашагал прочь от дома. Муж Евы Оппенгейм приблизился к ней.

— Кто это был? — спросил он.

Аарон, который уже удалился на десяток метров, на секунду замедлил шаг и повернул голову, чтобы услышать Евин ответ:

— Никто.

Он услышал шипение закрывающейся дверной панели и финальный щелчок запирающегося замка.

20

Кирстен Хоогенраад сидела на пляже, широко раскинув ноги, и сгибалась в пояснице, пытаясь достать кончиков пальцев. Она попеременно тянулась то к левой, то к правой ноге. Ногти на пальцах рук и ног были выкрашены в бледно-голубой, под цвет её глаз. Одежды на ней не было — бо́льшая часть пляжа была нудистской, лишь небольшой участок, отгороженный фиберглассовыми глыбами, был выделен представителям культур, не одобряющих публичное обнажение. Однако на голове у неё была повязана бандана, чтобы длинные волосы не лезли в глаза.

Аарон лежал на животе рядом с ней и читал. Кирстен заглянула к нему в планшет. Сомневаюсь, что она смогла различить какие-то слова. Ортокератология улучшила её зрение до 6:6, но всё равно шрифт был слишком мелкий, а экран планшета, хоть и поляризованный, всё же давал достаточно бликов в свете потолочных ламп, чтобы делать чтение с того места, где она находилась, невозможным. Однако, я думаю, она заметила, что текст на экране был отформатирован в три узкие колонки. Продолжая разминку, Кирстен спросила у Аарона, выдыхая в такт своему упражнению:

— Что ты там читаешь?

— «Торонто Стар», — ответил Аарон.

— Газету? — Она прекратила разминаться. — С Земли? Это каким же образом такое возможно?

Аарон улыбнулся.

— Это не сегодняшняя газета, глупая. — Он взглянул на идентификационную полоску, светящуюся янтарным светом вверху страницы. — Она за 18 мая 74-го.

— Для чего тебе читать газету двух-с-половиной-летней давности?

Он пожал плечами.

— Все основные газеты есть у ЯЗОНа в базах данных. «Нью-Йорк Таймс», «Гласность», «Монд». Наверное, и амстердамские есть. А, Джейс, есть?

На обширном пространстве пляжа было мало удобных мест для размещения моих камер, так что я использовал передвижные, снаружи имеющие вид крабов. Я всегда держал по одной возле каждой группы загорающих, и та, что обслуживала Аарона, подобралась поближе.

— Да, — ответил я через её крошечный динамик, — «Де Телеграаф», полная подшивка с января 1992 года. Хотите, я загружу её на ваш планшет, доктор Хоогенраад?

— Что? — сказала Кирстен. — О, нет, спасибо, ЯЗОН. Я до сих пор не вижу в этом смысла. — Она снова начала тянуться к левой ноге.

— Это просто интересно, — сказал Аарон. — Тот год мы весь провели в центре подготовки в Найроби, и я как-то утратил связь с тем, что происходило дома. Время от времени я прошу ЯЗОНа раскопать мне старый номер за тот год.

Кирстен покачала головой, но улыбнулась, несмотря на физическое напряжение.

— Старые прогнозы погоды? Старые результаты футбольных матчей? Кому это интересно? Кроме того, из-за замедления времени эти газеты на самом деле уже на все четыре года отстали от того, что делается на Земле сейчас.

— Это лучше, чем ничего. Вот смотри. Здесь говорится, что «Блю Джейз»[19] уволили менеджера. Так вот, я этого не знал. Они к тому дню не выигрывали уже много недель. И потом первую же игру с новым менеджером, Мануэлем Борхесом, выиграли с разгромным счётом. Это же здорово.

— Ну и что? Какое это будет иметь значение, когда мы вернёмся?

— Я играл в городской лиге «Своей игры», я тебе никогда не рассказывал? Матчи проводились в торонтских пабах. Лига называлась «Канадская Инквизиция». Два дивизиона — «Торквемада» и «Леон Яворски».

— Кто и кто? — переспросила Кирстен, пытаясь голубыми ногтями на пальцах рук дотянуться до таких же на ногах.

Аарон шумно вздохнул.

— Ну, если не знаешь, кто это, то в лигу вряд ли попадёшь. Томас Торквемада был тем парнем, что стоял за жестокими методами испанской инквизиции.

— «Никто не ждёт испанскую инквизицию!» — сказал я с большим удовольствием, хотя динамик моего краба вряд ли справился должным образом с воспроизведением моего британского акцента.

— Вот, Джейс там был бы на своём месте. Именно этим каждый фанат викторин отвечает на упоминание об испанской инквизиции.

— Не хочу спрашивать, почему, — сказала Кирстен.

— «Монти Пайтон», — ответил Аарон.

— Ах, — осмотрительно сказала она, но я знал, что у неё не было ни малейшей идеи о том, что это значит. Она пододвинулась ближе к нему. Аарон воспринял это как разрешение продолжать.

— А Леон Яворски — это особый прокурор Департамента Юстиции на слушаниях по поводу Уотергейтского скандала, который привёл к отставке Ричарда Никсона. Никсон был…

— Тридцать каким-то президентом США, — прервала его Кирстен. — Кое-что я знаю и сама.

Аарон снова улыбнулся.

— Прости.

— Так какое это всё имеет отношение к чтению старых газет?

— Ты разве ещё не поняла? Когда я вернусь, я буду не в контексте текущих событий. Если меня спросят, какая гипнолента лучше всего продавалась в прошлом году в Великобритании, я не буду знать, что ответить.