— А вы почитайте описание керна! Один к одному с тем, который нам в ящики подбросили.
Зимогор открыл последнюю страницу полевой книжки и заметил надпись, сделанную другим почерком — размашистую, начальственную, — подошёл к окну и прочёл: «Анатолий Константинович, вы геолог, а не участковый врач, пишите разборчивее. С. Насадный».
В геологических кругах был известен лишь один человек с такой фамилией — питерский академик Святослав Людвигович Насадный, самый крупный в мире специалист по астроблемам…
* * *
Открытие таймырских алмазов, их содержание на тонну породы и запасы потрясали воображение всех, кто слышал эти цифры. Возникала реальная возможность прорваться и захватить мировой рынок, но не с ювелирными камнями, а с техническими, голод по которым ощущался всё сильнее, особенно со стремительным развитием новейших технологий. Серый, невзрачный алмаз становился дороже кристаллов чистой воды, ибо требовался повсюду — от простого надфиля до металлообрабатывающих станков высокой точности, а искусственные камни оказывались некачественными и слишком дорогими.
Тут же, в короткий срок, можно было стать монополистом и вытеснить «Де Бирс», выбрасывая на рынок технические алмазы не в тысячах карат, а в центнерах.
Но всё упёрлось в Божественный промысел: требовалось отделить зёрна от плевел, алмаз от вмещающей породы. Большеобъемная проба, отправленная самолётами в Мирный на алмазную фабрику, принесла горький результат: имеющаяся техника извлечения драгоценного камня абсолютно не годится для добычи, а ничего иного в мире нет и пока что не предвидится. Несколько оборонных КБ взялись за разработку оборудования и технологии, однако очень скоро посчитали, прослезились и забрели в тупик. В любой момент месторождению могли вынести приговор — законсервировать на неопределённый срок, а всем, кто мечтал вышвырнуть с мирового рынка «Де Бирс», наказали вести себя с этой компанией корректно и вежливо, иначе, мол, не продадим и якутские алмазы.
Насадный в те времена ходил мрачный и злой: получалось, что действительно, кроме зубила и молотка, нет больше инструмента для добычи. И от отчаяния, сидя на Таймыре, стал выписывать литературу со всего мира, выбирая из неё всё, касаемое разрушения крепких породных масс. Однако самый подходящий способ нашёл случайно и у себя дома: в экспедицию приехал геолог, который в студенчестве работал в Томском НИИ высоких напряжений. Оказалось, там какой-то местный учёный-чудотворец давно изобрёл электроимпульсный способ бурения скважин и даже шахт, но сидит без дела, поскольку вроде бы никому этого новшества не надо, а заявить широко об изобретении невозможно: все материалы засекретили.
Жуткого матерщинника, скабрезника и бабника Ковальчука академик в прямом смысле выписал из Томска, как раньше выписывали гувернёров из Франции. Тогда ещё ему было всё позволено и исполнялась всякая воля, если даже она исходила от мизинца левой ноги. Изобретателя срочно перевели из института в номерной город на Таймыре (название Астроблема использовалось для узкого круга). Ковальчук приехал с тремя листочками расчётов и одной статьёй, так нигде и не опубликованной. Однако же в течение месяца он собрал из добытых в Норильске конденсаторов генератор импульсных напряжений, самолично сварил породоразрушающий инструмент — эдакого стального паука — и начал долбить алмазную руду. В перерывах между экспериментами соблазнял и обихаживал поселковых женщин, нарушая сухой закон, пил казённый спирт, отпущенный со склада для протирки медных шаров-разрядников в генераторе, и блистал перед прикомандированными к нему учениками научной терминологией.
— Эту хреновину, — объяснял он, — привинтим к этой херовине через изолятор. Потому что это мальчик и девочка. Нельзя допускать любовного контакта. Затем пропустим напряг и вдарим по каменюке. Дальше или он пополам, или она вдребезги!
Несмотря на эту страстную, неуёмную стихию, у Ковальчука начало получаться. По крайней мере, способ разрушения твёрдых, монолитных пород был найден, однако вместе с ними всё ещё дробился алмаз, а вытаскивать его следовало целеньким, ибо мировой рынок давно определил цены на алмазную пыль, на крошку и на камешки в натуральной форме. Подолбив несколько месяцев подряд лавовые глыбы всухую, Ковальчук стал искать среду: дробил руду в воде, в керосине, в трансформаторном масле и даже в глицерине, однако так и не достиг положительного результата. Зато результат обнаружился в другом: семь одиноких женщин в посёлке забеременели и экспедиционный профком получил семь заявлений, в которых будущим папой назывался учёный муж Ковальчук и говорилось о том, что теперь молодой семье требуется отдельная квартира. Едва услышав об этом, изобретатель с помощью своей очередной возлюбленной из отдела кадров добыл трудовую книжку, ушёл пешком по тундре за семьдесят километров на ближайшую факторию и улетел оттуда самолётом на материк.
Больше его никогда на Таймыре не видели.
Но зато остался плод его удивительного, гениального ума: принцип разрушения сверхтвёрдых пород, на котором теперь можно было изобретать и строить установку, и искать среду, в которой бы при разрыхлении породы алмаз не дробился. Осталось пятеро учеников, боготворивших бежавшего кумира, и ещё набор словесных оборотов и выражений, например, «протереть шары» — то есть выпить…
Идея извлекать алмазы электроимпульсным способом в газовой среде у Насадного возникла, когда он увидел, как варят аргоном нержавеющую сталь. Два месяца он сидел в лаборатории, подбирая соотношения целого букета газов, пока не отыскал оптимальной пропорции и случайно не открыл принципы их ионизации.
В этом, как он считал, и заключался секрет его «ноу-хау»…
Когда установка была полностью готова, испытана и на столовском подносе лежала куча извлечённых алмазов, академик пригласил государственную комиссию. Это был уже восемьдесят шестой год, все ждали перемен, обновления и радости. Однако комиссия не аплодировала, на всё внимательно посмотрела, указала на недоработки, всё строжайше засекретила и удалилась, вручив вторую звезду Героя. Авторов у изобретения было двое, но Ковальчука разыскать так и не смогли, чтобы наградить орденом Ленина и Ленинской премией, хотя и подавали во всесоюзный розыск.
Ещё в течение двух месяцев Насадный устранял недоделки и производил перерасчеты, и вот наконец с готовым проектом, выполненным в единственном экземпляре, в середине апреля восемьдесят шестого года академик вылетел в Москву. На Таймыре ещё стояла глухая метельная зима, хотя на небосклоне к полудню появлялось солнце, и когда разбегались тучи, край белого безмолвия сверкал и переливался, вышибая слёзы из глаз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});