Деревня была безлюдна. В городе в такое время, наоборот, полно народа, улицы наполнены ремесленниками, которые, переодевшись и смыв копоть и грязь, спешат в трактиры пропустить кружечку-другую после рабочего дня. А здесь — никого. Все сидят по домам. Только иногда вдоль плетня проплывет тень — наверняка к хижине Рабки, одинокой вдовой бабенки, торгующей самогоном, дешевым и кислым из-за примесей отвара «волчьего глаза» — ядовитой пунцово-алой ягоды, которая цветет все лето.
Вот и хижина Рабки, покосившаяся и низкая, пропахшая дурманно-кислым смрадом настолько, что, просто постояв рядом несколько минут, можно опьянеть.
Кай, стараясь дышать ровнее после долгого бега, обогнул вонючую хижину, снова остановился. Потом, поколебавшись немного, направился к деревенскому колодцу. Шероховатый камень, из которого был сложен колодец, белел в темноте неподалеку от кузницы, крытой почерневшим от дыма камышом. Подойдя к колодцу, Кай потрепал холодный крюк, на который вешали ведра. Пить ему не хотелось, да и не из чего было напиться. Кузница была темна — не тлели угли, и совсем не пахло дымом, только в окошке хижины, примыкавшей к кузнице, теплился огонек.
Кай осторожно прокрался к хижине, встал под окошко.
— Наторговал! — услышал он скрипучий женский голос. — Сколько раз говорили дураку: не ходи сам торговать, отдай господину Карлу, он с выгодой продаст, в барыше останешься! Чего ты суешься куда не следует? Ить вот единственный кузнец в округе, гномов поблизости нигде нет, был бы с умом — в золоте купались бы! Нет, своевольничает! Ну не умеешь ты торговать, не берись! Эту пару плугов за серебро сбыть можно было, а ты что принес?.. Медью взял! Дурак и есть…
— Так вишь, как оно… — отвечал низкий и гулкий мужской голос. — Я же не это… Карл, он, конечно, того, так я ведь…
— Тьфу, дурак! Орясина! Чтоб тебя хапуны сожрали, тупоголового!..
Кай едва удержался от радостного вскрика. Кузнец Танк вернулся! Два дня назад он уходил на дальние поселения, где, как ему говорили, мужикам плуги позарез нужны, — и вот вернулся! Мальчик бы прямо сейчас свистнул условным свистом, но по голосу жены Танка — горбатой Айны — легко было догадаться, что встревать в серьезный разговор не стоило. Айна для встречи непрошеного гостя могла и за ухват взяться. И тут даже Танк не посмел бы вступиться за Кая. Все Лысые Холмы побаивались кузнеца Танка, а он не боялся никого. Кроме собственной благоверной.
Стараясь ступать как можно тише, Кай отошел на несколько шагов, а затем вприпрыжку побежал домой. Завтра утром, чуть встанет солнце, он будет в кузнице. Тут уж Айна ничего не возразит. Чего ж ей возражать, когда Кай с охотой помогает Танку столько, сколько тот скажет, да еще и ничего не просит за работу?..
Окна хижины Бабани и Лара были темны. Но это вовсе не значило, что дома уже спят. Старики считали трату масла на освещение непозволительной роскошью, даже иной раз ужинали в темноте. Бабаня сейчас, наверное, как обычно, возлежит на своей скамье и ворчит, ни к кому специально не обращаясь, сама с собой. Лар пялит глаза в темноту и жует пустым ртом. А матушка, конечно, уже спит. Намаялась за день.
Кай вздохнул. Сколько раз он обещал себе, что будет больше помогать матушке, но все время находились дела важнее. Да и матушка ведь не часто просила. «Побегай, — говорила она, — успеешь еще спину наломать…»
Миновав дверь, он по привычке направился к козлятнику. Проходя мимо окошка хижины, услышал торопливый говорок Бабани. Так и есть — опять разворчалась. Кай досадливо поморщился и прошел бы мимо, но вдруг услышал голос матушки.
И остановился.
— Ну что вы, маменька, пустое болтают… Я же на глазах у вас каждый день, — говорила матушка голосом усталым и глухим. — Если всякого слушать…
— А и послушать иной раз добрых людей стоит, — тараторила Бабаня. — Добрые люди, они все видят. Уж ежели мне не первый и не второй говорит, что подолом машешь перед каждым встречным, так не зря, верно!
— Маменька, да как же это!..
— Ты, Анна, руками тут не маши, а меня послушай. Живем мы, сама видишь как. С хлеба на воду, да и хлеб-то не каждый день видим. Силы у меня уж не те, чтобы тебя, бабу здоровую, бессовестную, с пацаном твоим кормить. Он малый-то малый, а жрет не меньше большого. И работать не заставишь, вечно с Танком полоумным крутится. Попомни мое слово, варнаком, душегубом вырастет!
— Маменька, так ведь…
— Тише ты, — вдруг раздался гулкий голос Лара. — Дай сказать. Дело тебе говорят, так слушай.
У Кая сильно забилось сердце. По тону старика и Бабани он понял, что происходит что-то серьезное. Недоброе что-то начинается. Чего еще старики надумали?
— Баба ты в годах уже, — продолжала Бабаня. — Лет пять еще пройдет, на тебя уж никто и смотреть не будет. Сейчас самое время мужика справного найти, при деньгах, чтоб и с нас хоть немного заботы снять. Хороший-то парень, из семьи доброй, тебя вряд ли возьмет — хоть недолго ты у нас, да натуру свою бесстыжую показала…
— Маменька! — воскликнула снова матушка и, видимо, заплакала — голос ее прервался.
— Раз люди говорят, так оно и есть, — отрезала Бабаня. — Ни с того ни с сего никто языком трепать не станет. Да и я сама видела — мужики гогочут и свистят вслед, знать, повод даешь. Вон кто из наших по улице пройдет, небось не свистнут. Ты вот что, Анна, — тут голос старухи изменился, она заговорила с расстановкой, вкрадчиво. — Я уж покумекала, как быть, теперь за тобой дело. Ты господина Симона, графского мытаря, видала? Монетки у мужика водятся. За ним бы надзор еще хороший, чтоб опамятовался… Слышь, Анна?
Матушка долго молчала. Кай ждал, сдерживая взволнованное дыхание.
— Как баба за мужиком встанет, так никто про нее худого слова говорить не будет, — произнесла еще Бабаня. — Ты ж и нас пойми — тяжко нам, старым, вас кормить. Денег у него уйма. Вместо того чтобы пропивать, дом бы поставили хороший, нам бы помогали. Мы-то, чай, не чужие люди. Ежели б не мы, ты бы со своим кутенком с голоду давно померла бы. Ну что?
Матушка заговорила, и Кай с трудом узнал ее голос.
— Пьяница ж он, — сказала матушка.
— А тебе не принца ждать! — прорезался снова старый Лар. — Бери что есть да за добро не забывай благодарить.
После этих слов матушка опять замолчала. Бабаня трещала еще долго, и все одно и то же. Сердце Кая внезапно угомонилось и забилось не как раньше, а медленно и натужно, словно захолодело у него в груди. Он опустил голову и побрел в козлятник. Там, прижимаясь к теплым козьим тушам, сворачиваясь клубком, чтоб накопить тепла на всю ночь, он еще подумал: «Надо с Танком потолковать завтра. Может, что присоветует… Да что он может посоветовать?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});