- Я, наверное, выйду, пройдусь. Вы продолжайте перевязки.
"Нужно с этим кончать. Нельзя убивать людей. Защитников... нет, вообще людей".
Около стола - большая коробка с ампулами морфия. Она открыта, потому что часто используем. И шприцы в антисептическом растворе тут же. Заслонился спиной от всех, взял горсть ампул, сунул в карман, взял шприц. Боюсь, что кто-нибудь заметил. Хотя они все отводят от меня глаза, им неловко на меня смотреть, как на преступника.
Вышел в коридор, переобулся в валенки. Лида вышла за мной.
- Только не утешать!
- Ты что-то взял. Покажи!
- Ничего не брал. Отстань от меня.
Перепрятать ампулы. Суну их в валенок, там портянки, не провалятся. И шприц. Надеть шинель.
Вот она, оказывается, какая улица днём! Я, кажется, её не видел очень давно. На работу - темно, с работы - ночь, обедать - спустился в подвал, там окна заделаны фанерой выше роста.
Хватит умиляться!
Да, хватит! Зашёл в ближайший двор. Пусто. Снял валенок.
Всё-таки часть ампул провалилась за портянки и разбилась. Вытряхнуть стекла. Осталось: раз, два, три... всего восемь... Мало! Вернуться? Взять ещё? Боюсь, что уже и так Лида сейчас у начальника. Задержат. Введу эти: "Мало, не умрешь. Струсил! " Жалобно оправдываюсь: нет, - не струсил, но, видишь, невозможно больше достать. А откладывать - не смогу. "Вводи! " По крайней мере, хоть усну... Высплюсь.
Отламываю кончики у ампул одну за другой, набираю через иголку в шприц. Семь с половиной кубиков. Нет, не умру. "Обрадовался, жалкий трус!"
Укол. Ввел под кожу, желвак растер. Теперь скорее бежать домой, пока морфий не успел подействовать. Свалюсь дорогой... А так, дома - спит, мол, устал.
Вот наш дом. Хозяйка открыла, удивилась:
- Что-нибудь случилось, Николай Михайлович?
- Нет, ничего.
Действительно, ничего. Ничего пока не чувствую. Даже спать не хочется. Та же картина крутится перед глазами.
Снимаю валенки и ложусь, не раздеваясь.
Закрываю глаза. Снова крутится этот фильм. Ага, начинает мешаться... Уснуть, просто уснуть, не надо снов. Хватит мне всего этого, хватит!
А может, он не умер? Приснилось всё?
Нет. Всё правда. Умер. Спать, всё равно спать: Куда-то проваливаюсь.
Просыпаюсь - уже тёмные окна. В соседней комнате горит слабый свет. На кровати кто-то сидит.
Кто это?
- Это я, успокойся, я, Бочаров.
- А мне показалось... Простите.
- Молод ты, Никола, горяч. Это хорошо. Нет, не рассказывай, не говори. Всё уже рассказали. Не знаю, отчего умер. Только одно - бывает поразительная непереносимость новокаина. И смерти такие вот: ужасные: бывают у каждого хирурга. Ты должен быть готов к этому. И ещё будет, не спастись.
Он говорил тихо, как убаюкивал. Голова была тяжелая, но всё ясно воспринималось. И так-то равнодушно, как чужое. Он рассказывал о всяких ужасных случаях. И у него были. Ни в одной профессии не бывает такой очевидной виноватости врача в смерти пациента, как у хирургов. Иногда - подряд несколько. Юдин говорил: "Не полосит" и уезжал на охоту.
- А мне сплошь "не полосит": Куда же деться?
- Ничего. Ты хорошо работаешь, поверь, я знаю. Просто ты вымотался. Нервы сдали. Нужно немножко побольше спать. На часок хотя бы.
Меня стало тошнить. Что-то обеспокоило Аркадия Алексеевича.
- Поедем ко мне: у меня переночуешь.
И увез к себе. На дрожках, они у крыльца ожидали. Зачем- то промывал мне желудок. Я давился от толстого зонда, не мог проглотить.
И я уснул на его кровати. Спокойно уснул, как праведник.
На следующее утро мы пошли с Бочаровым на вскрытие. Патологоанатом Туров был серьезен и аккуратен.
- На сосудах - артерии и вене - нет следов прокола, в кровь не попало. Плевра тоже цела. Значит, только повышенная чувствительность к новокаину. Но слишком уж быстро умер.
14. 1942 г. "Черепа". Резекция сустава.
3алкинд заболел, и я временно руковожу обоими отделениями. Приходится заниматься нейрохирургией, с которой был совершенно незнаком. Аркадий Алексеевич приходит каждый день, смотрит больных и даже оперирует. Я ассистировал ему три раза и теперь тоже "делаю черепа". Все раненые проходят рентген, их смотрит глазник и невропатолог. Здесь тоже есть свои проблемы, но мне они кажутся намного проще наших "бедер" и "коленок". Взгляд на "черепников" другой - повреждение мозга, человек без сознания, умер - значит, такое было тяжелое ранение, можно списать на войну. А у нас: подумаешь, в ногу ранен - почему бы ему умирать?
Военная нейрохирургия несложна. Однако трепанация черепа - это операция,делаем ее в операционной, со всеми правилам асептики. Помогает Лида Денисенко - отличная сестра. Она старшая здесь.
... ... ...
А в нашем отделении умирают.
Идет март месяц.
Да, у нас электричество и водопровод бесперебойно, да, рентген, да, лаборатория, лечебная гимнастика, физиотерапия. Вши - уже ЧП. Кормят отлично. Истории болезни с дневниками и эпикризом.
Всё это есть. А кризис нарастает. Поток раненых не только не ослаб, усилился. Хотя фронт, кажется, стоит.
Мы работаем планомерно и упорно.
"Коленки", инфекция коленного сустава - вот что мучает нас неимоверно. Установка юдинцев - при появлении гноя вскрыть сустав, наложить гипс - и порядок!
Черта с два! Раненый продолжает лихорадить, худеет, истощается, развивается тяжелейший сепсис через две-четыре недели. Если ногу не успеть ампутировать - смерть.
- Разве так можно, Аркадий Алексеевич?! Где же хваленый эффект? Нет этого эффекта. Миф!
Он молчит. Конечно, раненые тяжёлые, измученные холодами и бессонными ночами: Но нельзя же так, чтобы только третий ходил на своей раненой ноге!
Сказал ему, что буду искать свой метод. Он промолчал, он - мой авторитет, ничего не может предложить. Но в отделение к нам перестал ходить. Обиделся.
Надеяться не на кого.
Думаю, неотступно думаю о "коленках". Результат - я придумал новую операцию - вариант экономной резекции коленного сустава с сохранением связок. Чтобы оставить надежду на сгибание. Пошёл к Турову в морг и прорепетировал на трупе.
22 марта сделал эту операцию.
Парень Саша Билибин, ранен в колено, развился гнойный артрит. Артротомия, глухой гипс, - никакого толку: сепсис угрожает жизни. Можно ещё ампутировать и спасти. Не хочет. Предложил попробовать новую операцию. "Надеюсь, но не уверен". "Да, давайте, Николай Михайлович! - Вдруг поможет, а? Очень жалко ногу."
Если этот Сашка умрёт, уйду из госпиталя. Куда угодно. Уйду в медсанбат или в полк.
Аркадий Алексеевич пришёл через два дня после операции. Сашка явно не умирает от операции, но температура высокая, радоваться рано. Конечно, я рассказал Аркаше все, что было за время его отсутствия. Он был смущён.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});