Разговор всё больше крутился вокруг филологии, ибо Васина мама была доктором этой науки и преподавала на том же филфаке, и по всему было видно, что русский в Сорбонне преподают углублённо и со знанием дела. Чувствовалось, что в преподавании принимают участие и выходцы из России. А то откуда бы нашим французским девицам знать, например, что в штофе помещается 1/10 ведра водки, а шкалик – это
100-граммовая рюмка.
И тут, когда уже подали кофе "летте" (т. е. с молоком и слава богу без лимона) эта самая Пиаф, вытаращив глазки на маманю, спрашивает: "А что такое "спиз…ть"? Ну, немая сцена в духе
"Ревизора", Васина мама в отпаде, а он что-то там мямлит. Тут уж я решил взять в руки ситуацию и на хорошем французском, доставшемся в наследство от бабушки "голубых" кровей, стал объяснять, что это нехороший синоним слова "украсть". Почему-то привёл в пример французское ругательство "la bite encadre", в переводе на русский -
"вагина в рамочке". Дело в том, что я тогда составлял словарик матерных слов и выражений во французском языке, который, кстати, у меня тоже вполне благополучно спиз…ли в институте.
Вот такая история приключилась. До конца недели мы ещё проваландались с француженками, сводили их в этнографический музей, ещё куда-то, встречали рассвет на Ленинских, теперешних Воробьёвых, горах и побывали у них в гостях в боксе университетского общежития на тех же Ленинских горах. Иногда появлялось ощущение, что девочки не прочь были готовы углубить, так сказать, наши отношения. Но, будучи с Васей уже закоренелыми "гомо советикус", мы на это не пошли и, гордые от своей сознательности, проводили их с вокзала в родной
Париж, оставшись платоническими друзьями.
Но чтобы быть совсем честным (а быть таким я дал зарок самому себе перед написанием мемуарных очерков), скажу, что мы с Василием были отмечены (устно) руководством Международного студенческого совета МГУ за отлично проведённую операцию по приёму француженок (а мы и не заметили отеческого догляда за нами). Мы даже были поощрены
(материально) в виде компенсации издержек принимающей стороны.
Правда, мы немного поломались, но денежки всё же взяли – это ж не иудовские сребреники, а наши родные советские рубли.
Довольное нами начальство под отчёт о проделанной работе продолжило поручать нам опеку иностранных студентов. Запомнились три индианки, только приехавшие поступать в МГУ, гордо неприступные и одержимые идеей поскорее выучить русский. Они, помню, попросили купить им шальвары, а то поддувал под сари холодный московский ветерок. Мы с Васей не придумали ничего лучшего как прикупить в
"Военторге", что напротив Ленинской библиотеки, пару солдатских кальсон. Девочки были в восторге от "шальвар", носили их постоянно, часто забывая завязывать нижние кальсонные завязочки.
Апогеем одиссеи этой специфической общественной нагрузки явилась работа с двумя сенегалками, прекрасными своими классическими фигурками и красотой Нефертити, но иссиня-чёрными как смоль. На них мы с Васей всё же сломались, прости, Господи и КПСС, наши грешные души. Под напором чёрненьких красоток рухнула стена нашей идеологической девственности и оказались мы в их кроватках всё того же бокса общежития на Ленгорах. Это было, доложу я вам, нечто неописуемое, т. е. по выключении света и спешного раздевания описывать, кроме белков глаз и белоснежных зубов, было нечего. Всё приходилось делать наощупь, и это всё было восхитительно.
Вершина
С рукописного листка, найденного средь конспектов по диамату от
1965 года:
Удивительно, как только уживаются в моём соседе по институтской общаге, Кирилле Левиофантове, а попросту Кирюхе, две пламенные страсти, к альпинизму с туризмом и алкоголю. Собираясь на очередное восхождение и укладывая в рюкзачок айсбари и пару бутылок "Гжелки", он в предвкушении гармоничного слияния этих двух своих увлечений всегда бодро напевает: "Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не блевал".
А ещё всем рассказывает, и ведь знаю, врёт, как сивый мерин, что как-то на Памире его с очередной заоблачной вершины пришлось снимать вертолётом бригаде местного отделения МЧС. По просочившимся слухам, дело было не на Памире, а в селе Кокошкино под Саратовом и стаскивали его, изрядно при этом помяв, местные мужики с верхушки фонарного столба, под которым он с такими же раздолбаями-альпинистами "расстелил поляну". На спор взлез-то мастерски, а там, от страха намертво в провода вцепившись, так и застрял.
На каникулы отправился в кругосветный круиз на каком-то огромном теплоходе и за такие деньги, что на полтора Жигуля бы хватило. Так что вы думаете, там учудил? Засел в каюте с такими же сдвинутыми по фазе дружбанами-туристами пульку расписывать. Да так они нарасписывались, что ни разу даже на берег не вышли, положив на все
Римы с Лиссабонами, как говорится, с прибором. Да и приборы им не понадобились, их из каюты на принятие пищи силком вытащить не могли.
Все удивлялись, в чём душа держится.
А они, оказалось, в преферанс играли по системе "один плюс один", то есть за очко один еврик плюс стакан виски. В конце подсчитали, все остались при своих и победила дружба. Только весь выигрыш ушёл на виски, пришлось пассажирам по подписке скинуться горемыкам на обратный путь. Но провожали их как героев.
Слава есть слава и, даже несмотря на сломанный в упомянутом несколько выше эпизоде нос, ходит Кирюха по институту гоголем, а вокруг на цирлах табуном девицы наши вьются и заглядывают в ожидании новых героических легенд в его щербатый, со снисходительной ухмылкой рот. И при всём при том учится этот олух царя небесного не сказать, чтобы плохо. И чем он преподов берёт, одному этому царю и известно.
Сборы
Не знаю, как сейчас, а в мою бытность студентом к военной дисциплине относились весьма серьёзно, на кафедре нам в головы вбивали информацию об армиях потенциальных противников, а тогда их во вражеском капиталистическом стане было не на одну лекцию.
Летом регулярно проводились военные сборы. Первые, с принятием присяги, были, помню, в Вышнем Волочке и на них чуть не произошло смертоубийство. На стрельбище мы под бдительным оком наставника обучались стрельбе из пистолета. И вот студент Рубик из солнечной и тогда ещё советской Армении, помаявшись с пистолетом, вдруг наставил его на широкую грудь отца-командира и, нажимая на спусковой крючок, говорит: "Глядите, товарищ майор, не стреляет".
Майора спасли мгновенная реакция и прыткие ноги, которые его и подвели – рухнул он после рывка в сторону как сноп подкошенный.
Думали инфаркт, ан нет, через минуту оклемался, и тут мы услышали такое, что пером не описать. В казенном изложении, была дана нелестная характеристика самому Рубену, его родственникам до третьего колена и его солнечной родине, а заодно и всем нам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});