Читать интересную книгу Чужое сердце - Джоди Пиколт

– Потому-то тюремное начальство и не смогло ничего объяснить: они заглядывали внутрь труб, когда нужно было заняться тем, что находится вокруг, – сказал Ахмед. – Да, в воде были обнаружены частицы, напоминающие алкоголь, но не во всех трубах. И как вы думаете, что растет возле тех труб? Рожь.

– Рожь? В смысле, такой злак?

– Ага. Оттого и возникла высокая концентрация спорыньи в воде. Это грибковое заболевание ржи. Я не знаю, что его вызывает, я не ботаник, но готов поспорить, это связано с недавними затяжными дождями. А в водопроводе была обнаружена тонкая трещина, через которую, в общем-то, и произошла утечка. Спорынья была первым химическим оружием в истории: ассирийцы использовали ее еще в седьмом веке до нашей эры для отравления водных запасов. – Он улыбнулся. – У меня два диплома, химика и историка Древнего мира.

– А эта спорынья, она смертельно опасна?

Ахмед пожал плечами.

– Ну, если принимать ее регулярно… Но поначалу она действует как галлюциноген, родственный ЛСД.

– Значит, заключенные на ярусе I могли быть не пьяны… – деликатно заметил я.

– Верно, – ответил Ахмед. – Судя по всему, у них был психоделический трип.

Я перевернул склянку с образцом почвы.

– То есть, по-вашему, вода была отравлена?

– Такова моя теория.

Но ведь Шэй Борн, сидя в тюрьме, не мог знать, что возле труб снабжающих ярус I водой, растет какой-то грибок! Ведь не мог же?…

Тогда я вспомнил кое-что еще. На следующее утро те же арестанты потребляли ту же воду, но вели себя совершенно обычно.

– И как же отрава могла исчезнуть из воды?

– А вот это, – сказал Ахмед, – я еще не понял.

– Существует ряд причин, по которым пациент со СПИДом в поздней стадии может резко пойти на поправку, – сказал доктор Перего.

Он работал не только экспертом по автоиммунным заболеваниям в медицинском центре Дармут-Хичкок, но и тюремным врачом, специализирующимся на ВИЧ-инфицированных пациентах. Он тоже знал о чудесном исцелении Люсиуса. Времени на формальную беседу у него не было, зато он охотно согласился поговорить со мной по дороге из своего кабинета на совещание в другом крыле больницы. Главное, чтобы я понимал: раскрыть врачебную тайну он не имеет права.

– Если пациент, к примеру, игнорирует медикаменты, а потом внезапно решает начать прием, язвы исчезнут и общее самочувствие гут же улучшится. Хотя мы берем кровь раз в три месяца, попадаются больные, которые отказываются сдавать кровь. И опять-таки: то, что кажется внезапным исцелением, на самом деле является плавной переменой к лучшему.

– Альма, тюремная медсестра, сказала мне, что Люсиус не сдавал кровь уже более полугода, – заметил я.

– Следовательно, мы не можем с уверенностью говорить о его вирусной нагрузке в последнее время.

Мы дошли до зала для совещаний, постепенно наполнявшегося врачами в белых халатах.

– Не знаю даже, что вы ожидали услышать, – с горькой усмешкой сказал доктор Перего. – Что он особенный… или же самый обычный.

– Я сам не уверен, – признался я и пожал ему на прощание руку. – Большое спасибо, что уделили мне время.

Доктор юркнул в зал, а я зашагал по коридору в сторону парковки. Я уже ожидал лифта, улыбаясь малышке в ходунках (один глаз ее закрывала повязка), когда вдруг кто-то коснулся моего плеча. За спиной стоял доктор Перего.

– Как хорошо, что я вас догнал. Найдется минутка?

Я проводил взглядом мамашу, заталкивающую ходунки в разверстую пасть лифта.

– Конечно.

– Будем считать, что я вам ничего не говорил, а вы меня не слышали.

Я понимающе кивнул.

– ВИЧ зачастую приводит к когнитивному расстройству – временной потере памяти и внимания. Это в буквальном смысле вид-. но на магнитно-резонансной томограмме: когда ДюФресне попал в тюрьму, его снимки указывали на необратимые изменения в мозге. Однако мы подвергли его магнитно-резонансной томографии еще раз – вчера. И увидели, что атрофия пошла на убыль. – Он какое-то время молча смотрел на меня, ожидая, пока информация переварится. – Физических доказательств деменции больше нет.

– И чем это может быть обусловлено?

– Ничем, – покачал головой доктор Перего. – Ровным счетом ничем.

Когда я пришел на свидание к Шэю Борну во второй раз, он спал. Боясь его потревожить, я уже собрался было уходить, когда он заговорил со мной, не открывая глаз.

– Я не сплю, – сказал он. – А вы?

– Вроде бы тоже, – ответил я.

Он привстал, свесив ноги с края нар.

– Вот это да. Мне снилось, что меня ударило молнией и у меня появилась сверхъестественная способность находить что угодно и где угодно. Тогда правительство заключило со мною сделку: найду Бен Ладена – отпустят на свободу.

– А мне как-то приснилось, что у меня есть волшебные часы. Переведешь стрелки – и попадешь в прошлое. Мне всегда хотелось быть пиратом. Или викингом.

– Какое кровожадное желание! А вы ведь священник.

– Но родился-то я не в рясе.

Он взглянул мне прямо в глаза.

– Если бы я умел перемещаться во времени, я бы отправился на рыбалку со своим дедом.

Я слегка оторопел.

– Я тоже часто рыбачил с дедушкой…

Забавно все-таки, как двое мальчишек вроде нас могут начать жизнь в одной точке, а потом сворачивать в противоположные стороны и стать в итоге совершенно разными людьми.

– Моего деда давно уже нет с нами, но я все еще по нему скучаю, – признался я.

– А я не был знаком со своим, – сказал Шэй. – Но должен же у меня быть дедушка, правда?

Я недоуменно уставился на него. Как же бедолаге жилось, если даже воспоминания приходится выдумывать?

– Где ты провел детство, Шэй?

– Свет… – ответил Шэй, пропустив мой вопрос мимо ушей. – Как рыба понимает, где она находится? Ведь на дне океана все постоянно меняется. Если ты вернулся, а все уже другое, разве это место осталось прежним?

Дверь на ярус отворилась, и на помост вышел надзиратель с металлическим табуретом.

– Возьмите, отче, – сказал он, ставя табурет перед камерой Шэя. – На случай, если вы тут надолго.

Я узнал его: это был мужчина, который искал меня в прошлый раз, когда я беседовал с Люсиусом. Его маленькая дочь страдала от страшной болезни, но потом выздоровела – и он был уверен, что к этому причастен Шэй. Я поблагодарил и дождался его ухода, прежде чем продолжить разговор.

– Ты когда-нибудь казался себе такой рыбой?

Шэй посмотрел на меня так, будто это я не мог поддержать простейшей беседы.

– Какой еще рыбой?

– Ну, той, которая не может найти дорогу домой.

Я знал, к чему веду – к истинному спасению, вот к чему, – но Шэй сбил меня с курса.

– У меня было множество жилищ, но только один дом.

Он сменил несколько приемных семей, уж это-то я помнил еще посуду.

– И что же это за место?

– Там, где моя сестра была рядом. Я не видел ее с шестнадцати лет. С тех пор как меня посадили в тюрьму.

Я помнил, что он когда-то попал в колонию для несовершеннолетних за поджог, а вот о сестре ничего вспомнить не мог.

– А почему она не пришла на суд? – спросил я и тут же осознал, какую грубую ошибку допустил: откуда мне было это знать, если я там не присутствовал?

Впрочем, Шэй ничего не заметил.

– Я попросил ее не вмешиваться. Не хотел, чтобы она кому-то рассказала о моем поступке. – Он замешкался. – Я хочу поговорить с ней.

– С сестрой?

– Нет. Она и слушать не станет. Со второй. Она будет слышать меня, когда я умру. Будем слышать меня каждый раз, как ее дочь заговорит с ней. – Шэй поднял глаза. – Помните, вы говорили, что нужно спросить, хочет ли она принять мое сердца? А что, если я сам спрошу?

Привести Джун Нилон на свидание с Шэем было не легче, чем перетащить Эверест в Колумбус, штат Огайо.

– Не уверен, получится ли…

С другой стороны, личный контакт с Джун, возможно, поможет Шэю понять разницу между человеческим и божественным прощением. Возможно, если сердце убийцы окажется в груди ребенка, всем станет понятно, как добро – в буквальном смысле – растет из злодейства. И биение пульса Клэр успокоит Джун гораздо лучше, чем все мои молитвы.

Возможно, Шэй действительно разбирался в вопросах искупления лучше, чем я.

Сейчас он стоял у стены, поглаживая железобетон и словно считывая историю всех прошлых узников.

– Я попытаюсь, – сказал я.

Какая-то часть меня считала нужным сказать Мэгги Блум, что я был одним из присяжных, вынесших приговор Шэю Борну. Одно дело – скрывать правду от самого Шэя, совсем иное – подвергать риску судебное дело, которое готовила Мэгги. С другой стороны, я обязан был примирить Шэя с Богом, пока он жив. Стоило же мне открыться Мэгги – и она тут же велит мне убираться прочь и найдет ему другого духовника, к которому не сможет придраться ни один судья. Я долго, рьяно молился об этом, и пока что мне удавалось сберечь свою тайну. Господь хотел, чтобы я помог Шэю. По крайней мере так я увещевал себя, чтобы не признать очевидного: я тоже хотел ему помочь, ведь однажды я уже отказал ему в помощи.