– Шахид? – не понял Финкельштейн, внимательно следивший за уходящим вдаль задымленным коридором. – Это еще что?
– Не что, а кто! Это тот, кто идет на смерть за Аллаха и свой тейп! А мой тейп – весь Советский Союз. Он меня учил и за меня кровь проливал, пока я учился и не был воином. И Юра – тоже из моего тейпа. Он меня много раз прикрывал и погибнуть за меня готов был. Аллах велит не обижать тех, кто тебя учит и прикрывает.
– Нияз, а как же…
– Движение на двенадцать часов! – рявкнул Микрюков, отталкивая к стене Дзахоева. Группа рассредоточилась, падая на замусоренный пол, и слаженно ощетинилась стволами в сторону опасности. К этому времени бойцы уже почти дошли до ведущей на второй этаж лестницы, один из пролетов которой обрушился вниз и перегородил коридор. И где-то в этом хаосе из бетона, пластика, покореженных балок и перекрученных лестничных перил таился противник.
Финкельштейн включил встроенный в шлем тепловизор. Вообще-то довольно бесполезная штука, когда враги – пресмыкающиеся. Сливаются с температурой окружающей среды, твари! Но вот если нужно отличить ящера от человека, тогда да. Биосканер в этом смысле плохой помощник, он-то реагирует на любую живую органику. Так, что там у нас? Ага, теплокровный, в самом центре завала. Прячется, гад. Человек? Если человек, то явно чужой, никаких отметок на забрале шлема нет, система опознавания, как им объясняли инструкторы, ошибиться не может. По крайней мере, пока жив обладатель боевого скафандра.
Замполит немного приподнялся, в нарушение инструкции комбата разгерметизировал шлем и крикнул на всеобщем:
– Эй, выходи! Стрелять не будем!
Молчание в ответ.
– Не дури, говорю, покажись! Сейчас ведь гранату кину! – хотя какая уж тут граната, если честно? Куда ее, собственно, кидать? Просто в основание этого завала? Так толкубудет ноль. Еще и назад отскочит, ударится обо что-то – и отскочит. А до залегших десантников от силы метров десять, даже меньше. И позади длиннющий, полностью простреливаемый коридор. Значит, им теперь ни вперед, ни назад. Или все-таки попробовать гранатами? В равной мере опасно и для прячущегося врага, и для них самих, слишком близко. Для них, пожалуй, даже опаснее. Во, попали, называется… совершенно идиотская ситуация!
Яша коснулся сенсорного клапана подсумка, выщелкивая в ладонь осколочную гранату. Придется рискнуть. Главное, кидать поприцельнее, чтобы ни в какую железяку не попасть. Приподнялся еще совсем чуть-чуть, пытаясь разглядеть….
В ответ завал вдруг разразился длинной очередью из электромагнитной винтовки, и Финкельштейна отбросило назад, протащив по полу почти метр. Броня скафандра, конечно, штука прочная, но в подобной ситуации при всем желании не спасет. Острые ограненные иглы, летящие в несколько раз быстрее звука, с легкостью прошили скафандр, выворотив на спине защитные пластины, и воздух внезапно закончился. Яша с хрипом пытался вдохнуть. Пытался – и не мог. Снова пытался – и снова не мог.
Он всегда считал себя атеистом, но сейчас в мозгу отчего-то билась только одна мысль.
«Боже, как же больно-то, как же больно-то, Боже!..».
Шарафутдинов приподнял винтовку и дал по завалу неприцельную очередь. Разрывные пули десантной безгильзовки крошили бетон, еще больше завешивая коридор пылью. В это время Микрюков вытащил штурмовую гранату и сбросил защитный колпачок Палец его уже коснулся кнопки детонатора, когда Нияз неожиданно закричал:
– Нет! Нельзя! Самих же накроет, слишком близко! Все погибнем! Я его сделаю! – и, не дожидаясь ответа товарища, вдруг рванулся вперед.
– Назад!!! – заорал Юра, уже понимая, что опоздал. Дзахоев бежал навстречу смерти, одной длинной очередью разряжая двадцатизарядный магазин подствольника и стараясь попасть в импровизированную амбразуру. В грохоте взрывов не было слышно ответных выстрелов, но Микрюков знал, что они были. И видел, как топорщится на спине товарища пробиваемая насквозь броня и как выплескиваются наружу крохотные алые облачка.
Но лейтенант уже преодолел последние метры своей жизни и рухнул на пол, почти добежав до завала. Коридор заволокло пылью и дымом. Прикрываясь этой завесой, Шарафутдинов с Микрюковым, не сговариваясь, рванулись вперед.
Финкельштейн лежал и смотрел голубыми, такими нетипичными для еврея, хоть и сибирского, глазами в потолок, под которым лениво клубился сизый дым от сгоревшей взрывчатки. И часто-часто моргал. От боли. Но сил вскрикнуть или застонать уже не было.
– Не надо, потерпите, товарищ старший лейтенант! – шептал Микрюков, непонятно зачем ощупывая руками пробитый в нескольких местах нагрудник скафандра. Он не был медиком, но отлично понимал, что замполит живет последние секунды.
Шарафутдинов же склонился над Ниязом. Чеченец погиб мгновенно, одна из выпущенных в упор пуль-стрелок буквально разорвала его сердце. Но, говорят, мозг человека живет еще семь минут. И человек еще успевает подумать перед погружением во тьму о том, что настоящий нохча не воюет с женщинами и детьми. Настоящий вайнах спасает женщин и детей. Шахид – это тот, кто погиб за Родину и Аллаха [2]. А Родина – это наши женщины и наши дети. Тот же, кто убивает женщин и детей – тот не шахид и не нохча. Лежать ему в могиле со свиньей. Ифрит тот, кто детей мучает, а не человек.
Пока подбежавший отец Евгений безуспешно пытался реанимировать лейтенантов переносным кибердоком, прекрасно сознавая тщетность своих действий, Шарафутдинов и Микрюков выволокли из-под завала стрелявшего. Вернее, то, что от него осталось. Стрелок оказался человеком. Совсем еще молодым парнем, с такой же робкой щетиной, как и на лице покойного Яши. Одна из гранат Нияза, срикошетив от балки перекрытия, вошла ему в живот и там взорвалась. Он тоже погиб мгновенно.
Больше в здании никого не было. И ничего особенного не было. Какая-то аппаратура – и все. Административный корпус, как выяснилось позже.
Нияза и Яшу похоронили в одной могиле. Братской. Вместе с десятком других погибших в этом бою десантников. Таково было неожиданное для многих решение комбата – похоронить героев в земле планеты, ради свободы которой они отдали свои жизни.
Их личные вещи, найденные в карманах поддетых под скафандры бронекомплектов, отец Евгений отдал Крупенникову уже после возвращения на корабль. Да и что их там было, тех вещей? Потрепанная Яшина записная книжка с оторванным вольфрамовой стрелой уголком и несколькими бурыми пятнами крови, да зеленый национальный платок Нияза…
После короткого салюта православный священник отслужил отпевание.
По всем погибшим «за други своя» невзирая на национальность и вероисповедание…
А как же по-другому-то?!..
На этом битва за Агрой не закончилась. Прекрасно понимая, что каждый потерянный час играет на руку противнику, Крупенников с Харченко и оставшимся на борту «Мечты» Лаптевым приняли решение немедленно объединить штурмовые отряды и объединенными силами ударить по основной цели, главному Экспериментальному центру. Десантники Ильченко и Махнова были измотаны боем, но, во-первых, оставалась еще третья группа, командовал которой сам комбат и которую он оставил в резерве, изменив свое первоначальное решение, а, во-вторых, нельзя было снижать темп наступления. Никак нельзя. Категорически.
Поэтому десантников спешно погрузили в захваченные Ильченко транспортные гравилеты и отправили на восток. Трофейные транспортники взлетали с непредусмотренной конструкцией нагрузкой, но это было единственно возможное в данной ситуации решение. Технику пришлось бросить, поскольку перевезти ее было просто нечем. Впрочем, в распоряжении комбата еще оставалось полтора десятка бэтээров и БМД третьей группы, заправленных и с полным боекомплектом.
Штурмовать третью, последнюю базу ящеров комбат отказался. Расположенная в невысоких местных горах, она наверняка была неплохо подготовлена к обороне. Да и о том, что произошло с лагерями «1» и «2»,там уже, конечно, знали и были готовы встретить нежданных гостей.
Особого тактического смысла в захвате лагеря он тоже не видел: на сделанных с орбиты снимках виднелись все те же загоны для тысяч рептилий и укрепленный городок охраны, причем ящеров здесь содержалось куда как больше. Кроме того, пленные, которых допросили грубо, но эффективно, в один голос утверждали, что «лабораторных объектов» на территории «тройки» нет. Слишком далеко расположен лагерь, как от главного экспериментального центра, так и от двух его «филиалов», и нет никакого смысла возить «материал» для опытов на такое расстояние. А вот основной репликационный центр по «производству» рептилий находился именно там.
После недолгих колебаний Виталий принял, пожалуй, единственно возможное решение, направив в сторону базы пилотируемый компьютером бот с десятикилотонным «подарком» на борту. Размениваться на мелочи времени больше не было. Да и погибшие товарищи взывали к возмездию. Те, кто кормит своих «собачек» человеческим мясом, не вправе рассчитывать на гуманность и снисхождение победителя, разве нет?