– По глупости? – ахнула Анхен. – Да ведь ходили слухи, что она утопилась!
– Ну вот, – развел руками Адольф-Людвиг. – Она утопилась. Сама. Она этого хотела!
– Но почему, почему она утопилась? – не успокаивалась Анхен.
– Да не знаю я! – раздраженно воскликнул Адольф-Людвиг. – И принц Оранский в своем письме написал, что он тоже не знает ничего.
– С ней там что-то произошло, – сокрушенно прошептала Анхен. – Я слышала о забавах принца Оранского. Может, она подверглась насилию, была обесчещена и не перенесла позора?
– Чепуха, – возразил Адольф-Людвиг. – Думаешь, твоя Флора была невинной девицей?
– Конечно!
– Да брось, я могу держать пари, что она давно утратила девственность. Поверь моему опыту: невинные девушки выглядят и говорят совсем иначе. Вот я, например, совершенно уверен, что мой приятель барон фон дер Шталле до сих пор не дал воли своей страсти к тебе. У тебя такой же глуповато-невинный вид, как и пять лет назад, когда я впервые тебя увидел. А твоя Флора была совсем другая…
– Да? – растерянно протянула Анхен. – Но мы постоянно находились вместе, моя матушка следила за ней так же, как за мной…
– Да брось, – дружелюбно махнул рукой Адольф-Людвиг. – Нехитрое дело – быстренько бросить палку и сделать из девицы женщину.
– Что ты говоришь?! – взвизгнула оскорбленная до глубины души Анхен.
– Да ничего особенного, – зевнул Адольф-Людвиг. – Перестань лить слезы, вот и все. Было бы по кому! Какая-то русская деревенская девка, ты ей слишком много позволяла, вот из нее и получилась потаскуха и истеричка, которая даже поручения моего выполнить не могла.
– Твоего поручения? – с ненавистью процедила сквозь зубы Анхен. – Ты хотел, чтобы она шпионила за русским принцем? Чтобы она выяснила его намерения относительно женитьбы на датской принцессе, о которой ты мечтаешь? И что теперь, когда нет Флоры? Кого из нас ты теперь попросишь разведать его планы? Вот я что тебе скажу: ни я, ни моя матушка не станем больше тебе помогать! И я буду счастлива, если русский наследник женится на этой Дагмар. Может, он будет с ней добр и сделает ее счастливой. А ты не умеешь быть добрым, не способен дать женщине счастья. Если ты не жалеешь даже мертвых, то не пожалеешь и живых.
– Кругом одни истерички, – раздраженно буркнул Адольф-Людвиг, вскочил с кресла и бросился вон из залы.
Анхен закрыла лицо руками и заплакала, не сдерживая себя. Смерть Флоры стала для нее большим горем. Зачем, зачем она поехала в Схевенинген? И Анхен, и баронесса пытались отговорить ее, но она твердила, будто хочет помочь Адольфу-Людвигу. Право, можно было подумать, что она вдруг отчаянно влюбилась в скандального претендента на баденский трон, однако Анхен отлично знала, что это не так. Она подозревала тайну сердца своей подруги… Однажды Анхен нашла под подушкой Флоры потертый литографированный портрет русского наследника… И когда Анхен принялась расспрашивать Флору о том, что это значит, та начала плакать, и слезы ее были так горьки, что Анхен отступила. Так и не узнала, почему Флора хранила под подушкой портрет цесаревича Николая. Вероятно, она вовсе не из преданности Адольфу-Людвигу решилась проследить за царевичем в Схевенингене. Что, если она не одолела искушения увидеть человека, которого любила?
Нет, этого не может быть, подумала Анхен. Ну с чего бы Флоре влюбиться в царевича Николая? Она и не видела его никогда в жизни, вот разве что позапрошлым летом, когда они все вместе ездили к дядюшке Анхен, курскому губернатору, и Флора была среди тех девушек, которые преподносили цветы наследнику престола. Ну и что? Это же мимолетная встреча…
Нет, печально покачала головой Анхен, она никогда ничего не узнает. Ни о любви Флоры, ни о тайне ее смерти. Никогда…
И она продолжала плакать, усевшись в то кресло, где недавно сидел Адольф-Людвиг. Наконец огонь в камине погас, догорели свечи, в комнате стало сумрачно. В окна бил дождь, налетевший откуда-то с севера, с тех морей, где окончила свою жизнь Флора. Анхен, всхлипывая, поднялась с кресла и подошла к окну. Дождевые потоки лились по стеклу, словно потоки слез. Она прильнула щекой к холодному, словно бы мертвому стеклу.
– Флора, – прошептала она. – Прощай, Флора…
Порыв ветра сотряс оконные рамы, пригнул к земле деревья, окружающие замок, взбунтовал волны Рейна, разметал тучи – и на миг слабый лунный луч проглянул в небесах, будто чей-то прощальный взгляд. А потом снова началась буря.
Девушка стояла на ступеньках и смотрела на приближающуюся карету. Рядом стоял король Кристиан. Этот день в конце августа выдался теплым, обычно в Дании в эту пору ветрено, холодно, и король был в одном мундире и треуголке, а девушка – в простом, легком белом платье с черным передником. Прическа тоже простая: тяжелая темная коса уложена в сетку.
Первым из кареты вышел граф Строганов, отвесил поклон, но девушка на него даже не взглянула, а продолжала смотреть на карету.
Но вот появился Никса – и лицо ее засияло такой счастливой улыбкой, что он не мог не улыбнуться в ответ. И несколько мгновений так и стоял, одной ногой на подножке, чуть пригнувшись, исподлобья глядя на датскую принцессу и блаженно улыбаясь.
«Это ты, – словно прошептал кто-то у него в голове. – Ты спасла мне жизнь, когда я полумертвый лежал на берегу моря».
Это была строка из «Русалочки», которую Никса часто читал в последнее время. Неудивительно, что именно эти слова вдруг всплыли в его сознании. Та постыдная ночь в Kurhaus произвела на него сильное впечатление, очистив плоть от томительных воспоминаний и тоски по русалке. А теперь принцессе Дагмар – он знал, он чувствовал это! – предстоит вылечить его душу, спасти его окончательно. Какая чудесная сказка, как гениально Андерсен рассудил: принцесса, живая и теплая, непременно должна одержать верх над призраком, посланницей потусторонних сил.
Эта мысль мгновенно промелькнула в голове, и Никса вышел наконец из кареты со счастливой улыбкой. Со стороны казалось, будто они с Дагмар отражают друг друга, потому что на их лицах сияло одинаковое выражение. И люди опытные сразу поняли, что присутствуют при рождении любви с первого взгляда.
Нет… Никса точно знал, что полюбил Дагмар гораздо раньше, чем посмотрел на нее, прежде, чем разглядел, что у нее карие глаза с необыкновенным выражением ласки и кротости, но вместе с тем очень проницательные, что она выглядит моложе своих семнадцати лет, маленького роста, необычайно грациозна и пропорционально сложена.
– Ваше высочество, – пробормотал Никса, едва сдерживая желание сказать: «Я вас люблю».
– Ваше высочество… – выдохнула в ответ принцесса, удивляясь, как ей удалось сдержаться и не воскликнуть: «Я люблю вас!»