Читать интересную книгу Итоги № 40 (2012) - Итоги Итоги

Безусловно, он в курсе всех европейских тенденций и трендов. У нас сейчас мало таких образованных и, как принято говорить, прошаренных. Кирилл — прошаренный. Он много может сделать от ума, его почерк очень узнаваем. Ему хочется подражать, подражать и подражать — а ведь это и есть высшее качество художника. Его особую интонацию можно подцепить как болезнь или, наоборот, как какой-то антибиотик. И с ее помощью разобраться с действительностью.

Раньше все только и говорили: Серебренников — это эпатаж, у него все на эпатаже. Ну нет, явно же дело не в этом! По большому счету Кирилл работает в традициях русской гуманистической культуры, и нет у него ничего, что могло бы серьезно покоробить. Не бывает, чтобы он решился вывести на сцену что-нибудь голое, кровавое и отвратительное. Традиционный художник, чье творчество — предмет нашего современного новояза. Такое могут себе позволить даже Валентин Распутин или Василий Белов.

Спектакль «Отморозки» сделан по роману «Санькя». Это был настоящий шок. Когда работа закончилась и началось сценическое действо, впервые лет за 25 я, кажется, реально расплакался. Это было жесточайшее сердечное переживание. Думал: может, один я такой? Может, просто переживаю над собственным текстом? Но на спектакль пошли тысячи и десятки тысяч. Стало ясно: эта работа потом войдет в анналы, в учебники по сценическому искусству. Помню, как Кирилл придумал построить сцену из железных оград, которые используются на митингах. Каждая деталь, каждый сюжетный ход выдавали в нем профи экстра-класса.

Ведь прочтение «Саньки» как политически-радикалистского текста — это дикое сужение, поверхностный взгляд. Он прочитал эту вещь гораздо глубже, понял все смысловые пласты романа.

Иногда говорят, что сегодня художники ангажированы политикой. Надевают белые ленты — им надо тоже надеть. Высказываются в поддержку Pussy Riot — надо подать голос. Хождение художников на баррикады может быть искренним, нужным и важным, а может и рутинным. Я знаю мотивацию Дмитрия Быкова и Эдуарда Лимонова, которая выводит их на площади, как свою собственную. Это — настоящее.

У Кирилла общественный темперамент проявился с самого начала, задолго до «маршей миллионов». Это совершенно нормально. Художник — человек любопытствующий. И хождение на баррикады ему не противопоказано. Он смотрит на ситуацию со стороны людей штурмующих и штурмуемых, забегает посмотреть на нее в кабинет чиновника, бежит в автозак... В общем, все хочет испытать на своей шкуре. Это естественно. Но кроме этого нужен, как я уже сказал, неповторимый почерк. И он у Кирилла есть.

Играй, Артист / Искусство и культура / Кино

Играй, Артист

/  Искусство и культура /  Кино

Михаил Пореченков: «Я ведь могу сыграть все — горшок, цветок, человека, стол, записную книжку, даже шум толпы и плеск моря. Главное, чтобы мне это нравилось»

 

У Михаила Пореченкова не бывает простоев, он один из самых востребованных, узнаваемых и любимых российских актеров. Стабильно занят и в театре, и в кино. Телевидение готово его использовать как в сериалах, так и в качестве ведущего цикловых передач. Последние годы он пробует делать фильмы как режиссер и продюсер. Фантасмагория для детей «Сказка. Есть» потребовала пять лет напряженной работы. Завершив и выпустив ее на экран, Михаил Пореченков, сыгравший в ней плюшевого мишку, рассказал «Итогам» про детей, зверей и друзей.

— Михаил, сказки есть только в кино? В жизни все сложнее?

— В жизни все нормально. Вы про производство фильма? Просто у нас не было опыта, потому и были проблемы. Очень обыденные, житейские, финансовые, которые случаются чуть ли не у каждого, кто пытается заниматься бизнесом в нашей стране. Но мы с этим справились. Вообще фильм «Сказка. Есть» делали молодые режиссеры, дебютанты. Мы как продюсеры их только поддержали — захотели, чтобы молодые сделали кино для детей. А молодые — они амбициозные, хотят все сами: мол, не надо нам подсказочек. Ну ведь и мы тоже точно такие были.

— Российское кино в прокате, как известно, не приносит прибыли. Может, тогда и смысла нет его снимать?

— В принципе есть два пути. Самый простой выход на кассу — много жестокости. Путь, который не считается с детской психологией. Мы же хотели сделать тонкое, доброе, умное кино. И думаю, что не напрасно. Беда, что индустрии кино у нас нет. Только частное производство, сделанное на коленке. И продюсеров нет, которые развивают идею, работают с историей и т. п. Есть директора картин. Они просто по старинке достают деньги на фильм. У нас мало кинотеатров. У нас много чего нет вообще. Именно поэтому у нас большое поле для деятельности — надо развиваться, строиться. Хотя есть ограничения: мы не говорим по-английски, не можем делать мировые премьеры. Ну так давайте совместные проекты делать. Можно же снимать недорогое кино. Один из моих любимых актеров — Колин Фаррелл. У него есть прекрасный фильм «Залечь на дно в Брюгге». Сколько он стоил? По их меркам копейки. Мы все же какие-то медведи в берлоге, нас трудно расшатать, растолкать. Хотя я думаю, что скоро начнем снимать интересные совместные проекты. Все наладится. А пока… Вот скажите, стоит ли дом убирать? Он же снова замусорится. Можно, конечно, и в грязи жить. Но если хотите, чтобы в доме был порядок, убирайте. Это вечный процесс. Снимайте кино, работайте в театре, честно делайте свою работу — и все будет нормально.

— Вы говорили, что взялись за сказку, потому что у вас пятеро детей. Почему никто из них не появился на экране? Ведь Варвара снималась с вами в фильме «День Д».

— Одного артиста в доме предостаточно. Варе уже 14 лет, она увлеклась иностранными языками. Девятилетний Миша играет в хоккей, семилетняя Маша занимается балетом, а младшему Пете два года, его интересуют машинки.

— А старший сын Володя, с которым вы познакомились, когда он уже был взрослым... Где он сейчас?

— В армии.

— Как? Вот прям взяли и сдали парня в армию?

— Нет, он сам пошел. Я человек мягкий, ни на чем не настаивал.

— Могли бы ведь устроить в хорошем месте.

— Он не захотел протекции. Я уважаю его выбор. Вернется — посмотрим, что дальше делать. У него есть достижения в спорте. Этого точно у него не отберешь. А вот что делать в жизни, он еще не выбрал. Я переживаю. Но он выберет.

— Вы сами долго выбирали. Или это просто были какие-то препятствия судьбы?

— Никаких препятствий, так и должно быть. Это же советское еще время было, 86-й год, когда я поступал в таллинское военное училище. Родители сказали: нужна обеспеченная профессия, всегда при деле, дисциплина. Но на самом деле, я уверен, был голос свыше: мол, молодой еще, как он после десятого класса в театральный пойдет, у него за плечами ничего нет, жизни не знает. Сегодня, когда я вижу ребят, поступающих после школы на актерский, думаю, что после выпуска им еще лет пять болтаться на шестых ролях, чтобы хоть какое-то мясо нарастить. А я в 22 года пришел в ЛГИТМиК. И уж тогда поступил, как нож в масло, как ракета в небо, как пушечное ядро — не вошел, а влетел. Меня остановить никто не смог бы. За мной были училище и армия. Я не боялся ничего.

— Даже не готовились?

— Как же, я занимался на курсах. Их вел Толя Сливников, замечательный артист, мастер эпизода. Он у Германа в фильме «Мой друг Иван Лапшин» играл и много где еще. Вот у него на курсах и состоялось мое первое публичное выступление. Я читал какие-то стихи, очень стеснялся. Но я знал, как нужно проявлять волю и характер. И боролся с собой. А на первом туре в ЛГИТМиКе уже совсем было легко. Но для этого четыре года нужно было посидеть в военном училище.

— Серьезные университеты. А вам там было интересно?

— Ну конечно. В 18 лет везде интересно. Пацаны. Армия. Да, было сложно сначала и даже страшно. А потом все встало на свои места. Я с удовольствием вспоминаю то время. И рад, что мне дали возможность попробовать многое в этой жизни, чтобы я потом знал: главное — занять сторону правды. Кроме того, надо же с себя где-то ракушки сбивать, которыми обрастаешь в течение жизни. Поэтому нужно ходить в церковь, нужно читать правильные книги.

— Какие именно книги?

— Это от возраста зависит. В юности я любил Ремарка, Хемингуэя. Но все время было ощущение, что истина где-то рядом, а я никак не могу ее сформулировать. А потом как взял «Жития святых», так и увидел все, о чем мне другие книги пытались сказать.