- Я бы предположил, - начал Генерал, - что двери могут содержать в себе разгадку причины нашего прибытия, но мне это кажется маловероятным.
- Мне совершенно ясно, - заметил Пастор, - что двери ведут в иные миры. Если мы попытаемся войти в них...
- Да говорю я вам, - перебил Генерал, - что двери - это ловушки. Только попробуй начать с ними возиться, враз обнаружишь, что обратной дороги нет.
- Очевидно, - сказала Мэри, - что жителей этого города весьма занимали иные миры. Мы располагаем не только дверями, но и графостатом. То, что в нем по-прежнему виднеется - наверняка другой мир.
- Вот чего мы не знаем, - проговорила Сандра, - это являются ли они реальными мирами, или это ландшафты воображения. Мне приходит в голову, что это своеобразный жанр изобразительного искусства - быть может, с нашей точки зрения несколько нетрадиционный, но не можем же мы заявлять, что познали все возможные виды искусства.
- По-моему, это полнейшая бессмыслица, - возразил Генерал. - Ни один пребывающий в здравом уме художник не заставит зрителя глазеть на свое творение через какую-то дыру! Он предпочтет повесить его на стену, где оно будет видно всем и каждому.
- Вы просто подходите ко всему несколько узколобо, - не согласилась Сандра. - Откуда вам знать, чего желает художник или какие он изберет средства? Быть может, взгляд сквозь глазок - единственный способ подвести зрителя к творению вплотную, заставить его сосредоточиться на произведении и забыть об отвлекающем от созерцания окружении? А настроения? Вы заметили, что каждому глазку присуще единственное, четко выверенное настроение - и каждое из них апеллирует к чему-то новому, к иной части эмоционального спектра? Одно это уже делает их истинным искусством.
- А я все равно не верю, что это искусство, - стоял на своем Генерал. - Я считаю, что это двери в иные миры, от которых лучше держаться подальше.
- Сдается мне, что мы кое-чем пренебрегли, - вмешалась в этот спор Мэри. - А именно - найденными Эдуардом и Юргенсом картами. Насколько я понимаю, ни одна из них не относится к месту нашего пребывания. Наверно, это карты некоторых из увиденных нами миров. В таком случае, должен иметься способ войти туда и вернуться обратно.
- Быть может, это и так, - согласился Генерал, - но они знали, как это сделать, а мы - нет.
- На картах могут быть показаны другие районы мира, в котором мы находимся, - предположил Юргенс, - а мы этого не знаем, потому что видели лишь малую его часть.
- Сдается мне, - Лэнсинг потянулся за картами, - что вот на этой показан тот район, в котором мы находимся. Да, вот она. - Он развернул карту и расстелил ее на полу. - Смотрите, вот здесь может быть наш город: покрытый крестиками район может быть общепринятым обозначением города, а вот это, пожалуй, дорога, которой мы сюда прибыли. А этот черный квадрат может означать таверну.
Генерал подался вперед, чтобы взглянуть на карту.
- Да, это может означать и город, а место, с которым он соединен вот этой линией - таверна. Но как насчет куба? Тут нет ничего похожего. Картограф вряд ли упустил бы куб из внимания.
- Быть может, карта была сделана до постройки куба, - подсказал Юргенс.
- Вполне возможно, - согласилась Сандра. - Я бы сказала, что куб построен недавно.
- Нам еще придется поломать над этим голову, - сказал Генерал. - А сейчас нам грозит просто заболтать друг друга насмерть, ведь каждый несет, что вздумается. Пожалуй, будет лучше, если каждый обдумает ситуацию самостоятельно, а потом мы снова потолкуем.
Пастор медленно встал.
- Пойду пройдусь. Глоток свежего воздуха может прочистить мозги. Никто не желает составить мне компанию?
- Пожалуй, я, - встал Лэнсинг.
Над площадью уже сгущались сумерки. Солнце уже зашло, надвигалась ночь. На фоне закатного неба темнели неровные силуэты полуразрушенных задний. Шагая бок о бок с Пастором, Лэнсинг вдруг впервые ощутил окружающий город ореол древности.
Должно быть, Пастор ощутил то же самое; он вдруг встрепенулся и сказал:
- Должно быть, сей город лишь вполовину моложе самого времени, и потому напоминает о нем. Будто на наши плечи ложится груз столетий. Время источило даже камни, и город стал един с почвой, на которой стоит. Вы заметили это, мистер Лэнсинг?
- Пожалуй, да. Тут ощущается нечто необычайное.
- В этих краях история свершилась, выполнила свое предназначение и умерла. И сей град стоит напоминанием о наполнявших его тварях земных, напоминанием, что сама история есть лишь иллюзия. Подобные места дарованы человеку, чтобы он мог обозреть сделанные промахи. Ибо сие есть мир промахов. Мне кажется, что здесь сделано множество промахов, куда более, нежели в прочих мирах.
- Может, вы и правы, - не зная, что на это сказать, ответил Лэнсинг.
Пастор умолк и зашагал вперед, заложив руки за спину и высоко вздернув подбородок, лишь время от времени озираясь, чтобы оглядеть площадь. Затем он снова заговорил:
- Надо поближе присмотреться к Генералу. Сей человек крайне безумен, но его безумие пронизано такой несокрушимой логикой и обаянием, что требуется немалая проницательность, чтобы обнаружить ее. Он упрям и негибок, его невозможно ни в чем убедить. Он заблуждается намного сильнее, чем любой, кого я когда-либо знал - и все это из-за его военного стиля мышления. Вы никогда не обращали внимания, насколько узколобы военные?
- В своем времени я почти не встречал военных.
- Ну, так оно и есть, уж поверьте. Они разумеют лишь один способ действий. Их умы ничто иное, как сборники уставов, и живут они согласно этим уставам. Они надевают на себя невидимые шоры, не позволяющие им зреть ни направо, ни налево, а лишь вперед. Я полагаю, что нам с вами следовало бы приглядывать за Генералом. Ибо в противном случае он доведет нас до беды. И вот в чем суть: ему необходимо быть вождем. Стремление к лидерству превратилось для него в фобию, вы наверняка заметили это.
- Да, пожалуй. Если припоминаете, я даже говорил с ним об этом.
- Итак, вы заметили. Кое в чем он напоминает мне одного моего соседа, каковой жил через улицу от меня, а в конце улицы обитал дьявол. Мы были добрыми соседями и не подозревали о близости дьявола, но он жил неподалеку от нас. Я полагаю, распознали его немногие, но я-то распознал, и подозреваю, что вышеупомянутый сосед распознал его тоже, хотя мы ни разу и не говорили об этом. Но суть в том, что сказанный сосед, даже распознав дьявола - а он распознал его, говорю я - сохранил с ним добрососедские отношения. При встрече на улице он желал дьяволу доброго утра и даже задерживался с ним потолковать. Я убежден, что в их речах не было ничего греховного - они просто останавливались, чтобы перемолвиться словцом-другим. Но неужто вы не разумеете, что зная, где сокрыт диавол, мой сосед не уподоблялся ему? Если бы я упомянул об этом в беседе с ним, указав, что ему не следует уподоблять себя означенному дьяволу - чего, разумеется, я не сделал - я уверен, что он уведомил бы меня, что он веротерпим, и не питает предубеждения ни против евреев, ни против черных, ни против папистов или прочих людей иного сорта; а не будучи предвзятым по отношению к упомянутым, он не может предвзято подходить и к проживающему по соседству диаволу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});