Читать интересную книгу Может, оно и так… - Феликс Кандель

Начинает без спешки:

— Снимаем квартиру на двоих. Общая кухня. Кастрюли, сковородки, тряпки. Запахи чужого тела, чужой еды — у меня-то?..

Невесело усмехается, так ему кажется.

— У соседки бигуди по утрам. Огуречная маска на лице. Мексиканские сериалы со стонами-проклятиями. Готовит голубцы, кабачки, перцы с мясом, меня поучает: «Были бы деньги, всё можно нафаршировать».

— Замечательно сказано! — восхищается Финкель. — Восточная мудрость. Ближневосточная.

— Страхолюдина. Ходит с подскоком. Бурчит чего-то, пришепетывает. Ей бы метлу в руки — и полетела. Из форточки в небеса.

— Здесь нет форточек.

— Нет, — соглашается. — Здесь нет… Я для нее ни на что не годная, всё покупаю дороже, а она копит на Париж, даже завидно.

— Чему тут завидовать?

— Желаниям таким, незамутненным… Порой думаю: я к ней несправедлива. Мир должен быть на радость. Хоть кому.

— Мне на радость.

Молчит. Раздумывает.

— И мне. Кой-когда… Хотите знать, что сорвало с места? Пригодится для сценария.

— Я не пишу сценарии.

— А вы попробуйте. Эпизод для Феллини.

Морщит, должно быть, лоб, прикусывает губу:

— Теплоход уходил из Сочи. Бесшумно, неприметно, светлым неземным явлением. В ночь, в открытое море, весь в огнях: корабль Renaissance, круиз по островам-океанам. Женщины в вечерних туалетах, мужчины у бара, вальс над волнами. Господи, у людей музыка, вино, танцы, а я — позабытая, затерянная — глядела с темного замусоренного причала на уплывающее чудо…

— Тогда и решили?

— Тогда и решила: поплыву и я. К другому берегу. Как это сказано у сочинителя? Пусть поживет у нас. И имя ей Ломтик…

10

Ночь будет нескончаема.

Тени на потолке не порадуют, поспешая на тараканьих ножках.

Шепчущие, умоляющие, жалостливые и неотступные.

Вновь зазвонит телефон. Или почудится.

Не иначе, мама Кира. С острова Мальта. Из города Ла-Валлетта.

Скажет непременно: «Как дела?» — «Замечательны, — ответит Финкель. — Ая спит. У меня гостья». — «Так поздно?» — удивится мама Кира. «Так поздно». — «Эта? К которой поспешаешь?» — «Кого ты имеешь в виду?» — «Финкель, не лукавь». Перескажет новость папе Додику, потом спросит: «Останется у нас ночевать?» — «Осталась». — «Надеюсь, не в моей постели?» — «Нет. В моей». — «Даже так?» — «Так. Заснет под моим одеялом, подсмотрит стариковские сны». — «А ты где?» — «Такие вопросы мужчине не задают…»

Подошел к концу день четвертый, во время которого герои размышляли о том, как раздобыть желаемое или восполнить хотя бы потерянное…

Часть пятая

Ради чего станем жить?..

1

Осень неразличима в здешних краях — какая тут осень?

Страна переходит на зимнее время, а на улице теплынь, на небе ни облачка, вода в море — бульон с медузами, но холодит по ночам стены домов, тени удлиняются, замирают до весны цеплючие побеги, обреченно осыпается листва извещениями о потерях, щекочет обоняние мимолетное дуновение прелости, прозрачность на многие дали радует и печалит.

Арабская семья — муж с женой, бабушка с внуком — расстилают полотно перед оливковым деревом, трясут переплетение натужливых стволов под градом осыпающихся маслин, сбивают их шестами, ссыпают в мешок, взваливают на покорного ослика, а сами садятся в кружок на том же полотне, обмакивают лепешки в хумус, едят молча, истово, с уважением к тому, что нелегко достается.

Вот и ранний дождь, скромный поначалу, малыми каплями, не проникая в глубины земли, чтобы осмелеть, набрать силу, исхлестать струями иссохшую, истосковавшуюся по влаге почву, что жадно заглатывает ее под бурными ручьевыми потоками, впитывает взахлеб до глубоких корней, выгибаясь холмами в сладкой кошачьей истоме. Просыпаются источники подземных вод, пробиваясь через скальные породы; из ближних насаждений рвутся запахи зелени, отмытой от пыли; редкая изморозь истаивает без остатка к блеклому рассвету — пора включать бойлер, греть воду для душа.

Кучевые завалы над головой.

Тень под ногой.

Смута в душе, которую не избыть.

В доме напротив тоненько пиликает будильник: кому-то пора вставать, а кто-то еще не задремал, зависнув между полом и потолком. Долгими ночами можно сочинять письма на трех-четырех страницах — можно, конечно, но зачем? — надписывать на конвертах случайные имена-фамилии, рассылать по российским городам: «Главпочтамт. До востребования», ожидая нескорого возвращения с пометкой «Не востребовано», словно прибыло послание от далекого друга, готового на бумаге излить душу, передать на хранение в бережные руки.

Радостью хочется поделиться с каждым.

Страдание — неделимо, способное привести к очищению или к одичанию с озлоблением.

По телевизору показывают: косматое облако с темным обводом заваливается за гору Хермон, провисая под тяжестью градин. Снег опадает в Галилее, завороженный притяжением к земле, кружит пышными, приметными хлопьями, из которых хочется свить нити, соткать ткани, пошить свадебные наряды. Там, в Галилее, туманы обвисают до крыш, градины скачут по черепице, стынет вода под льдистой коркой, стекленеют лепестки роз, седеют травы под утро в точечном бисере, роспись узорчатая на стеклах машин, — воспоминания осаждают комнату, в которой не схорониться, не заблудиться без возврата во снах.

Окликнет старец в дверях синагоги: «Мужчина, тебе плохо». Ответит: «Мне хорошо». — «Подойди. Прими слово». Ответит: «Я знаю все слова». — «Моего ты не знаешь». Ответит: «Я не верю в твое слово». — «Я верю. Этого достаточно».

2

Дедушка с внучкой завтракают на кухне: ей молоко с кукурузными хлопьями, ему бутерброд с сыром.

Ящерка повисает без движения на оконном стекле. Суматошится муравей, озабоченный пропитанием огромной семьи, заползает на чашку со сколом, обжигая лапки, Ая его укоряет:

— Зачем тебе кофе? Такому маленькому?..

После завтрака приходит Ото-то, и они принимаются за дело. Выкинуть из дома излишнее, отобрать вещи, которым нет места в подступающем дне, — неотложная их забота. Мама Кира и папа Додик гуляют по Мальте, помешать не в состоянии, Ая и Ото-то бегают по квартире, выискивают, несут к дедушке на окончательное решение.

— Тапочки?

— Оставить.

— Они же драные!

— Выкинуть.

— Шапка?

— Чья?

— Ничья!

— Выкинуть.

— Коврик?

— Чей?

— Твой!

— Оставить.

— Горшок с кактусом?

— Отнести на балкон.

— Там и так много!

— Отдать Ото-то.

— Вазочку с трещиной?

— Ему же.

Ото-то берет с удовольствием, утаскивает к себе, усердием переполнен: чем больше вещей в доме, тем легче что-то найти.

Ая сомневается:

— Нам не нагорит?

— Они не заметят, — обещает Финкель, ибо вещей в доме немало, а мама Кира подбавляет и подбавляет после каждого путешествия. Шкафы пучит от одежды, статуэтки теснятся на полках, картинки покрывают стены туалета, забавные фигурки на магнитах облепляют дверь холодильника — Финкелю тесно посреди чрезмерного обилия, к новым вещам долгое у него привыкание, но папа Додик не перечит, и мама старается вовсю.

«Что такое? — сокрушается мама Кира. — Пропадают вилки. Чайные ложки исчезают. Ситечко не отыскать». Дедушка с внучкой переглядываются: «Ложки мы не трогаем. И вилки. Ситечко — тоже не мы». — «Телевизор бы еще выкинуть, — мечтает дедушка, — но они обнаружат».

Выходят из дома, видят реб Шулима под нависшими апельсинами, в глубинах своей отрешенности. Финкель проверяет привычно: четыре, всё еще четыре, к вечеру запишет:

«…у реб Шулима черная точка в глазу; хлопотливая букашка зависает на краю зрения, чтобы сорваться с места, шустро перепорхнуть на дерево, с дерева на дом, с дома на облако. „К этому привыкают, — успокоил глазной врач. — Перестают замечать“. Но он привыкать не желает. Сказала та, чье прощение не вымолить: „Живешь не в себе, Шулим, живешь рядом, будто отстегнутый. Лишь бы не отвечать за себя, не отвечать за меня, годы перетерпеть — тихой тенью по стеночке“. — „Я звал, но ты не пришла“. — „К кому было приходить, Шулим? К тому, кто снаружи, или к тому, кто внутри?“ — „Хотелось как лучше“. — „Как лучше, хотелось и мне…“»

Женщина разместилась в будке, распирая ее изнутри, торгует лотерейными билетами, и остается гадать, как она втиснулась в тесное пространство.

— Ставлю ему бутылку — выжрал. Ставлю другую — то же дело. Дак с моих доходов не напасешься.

Топчется у окошка мужичок с неизбывной жаждой в груди, спрашивает старого знакомого:

— На взлет?

— На прогулку, — отвечает Финкель. — Город раскидистый, есть на что посмотреть.

— Может, и мне с вами?.. — размышляет мужичок. — Дала бы на автобус.

— Заработай сперва, — отвечает неласково из будки.