Он, вскрикнув, схватился за ушибленную ногу и запрыгал на месте. Это зрелище доставило ей удовольствие: подбоченившись, она наблюдала за его гримасами и прыжками.
— Вы забыли другую, не менее важную заповедь, милорд: юноши могут по-настоящему полюбить, лишь вступив в пору зрелости. Вы, милорд, еще не достигли этой поры.
Повернувшись спиной к Блэйду, который все еще тер ногу, она покинула поле боя победительницей.
Только войдя к себе в комнату, она вспомнила, что хотела расспросить его о разговоре с Джорджем.
Черт бы побрал этого ветреного типа. Нет, она, конечно, не права. Теперь, подумав, она считала виновницей Джоан. Впрочем, он ведь мог и убежать от нее.
— Тьфу, шут с ним. Он заслужил то, что получил.
Но через некоторое время ее стало одолевать беспокойство: какой же реванш Блэйд собирается взять у нее за полученный удар?
10
Измена никогда не будет в чести. Почему?
Потому что, если она будет в чести, никто не осмелится назвать ее изменой.
Сэр Джон Харингтон
Сославшись на головную боль, Блэйд избавился наконец от Джоан и вернулся к себе в комнату. Прижав лоб к спинке кровати, он громко стонал:
— Черт побери всех женщин!
Рене в это время чистил бархатную накидку Блэйда.
— Месье?
— Я доверился ей. Боже, спаси и сохрани. А что, если она проболтается одному из своих кузенов? Как я мог довериться ей?
— Госпожа Ориел? — Рене поглаживал накидку, сдувая с нее пылинки. — Но вы говорили, что она самая честная девушка из всех, кого вы знали, и самая умная.
— Да, но где уверенность, что она достаточно осторожна и осмотрительна?
— Думаю, милорд, хотя бы в том, что она все еще не уступила вам.
Блэйд поднял голову, бросив в сторону Рене недовольный взгляд.
— Вот как! Мой слуга потешается надо мной. — Он снова уперся лбом в спинку кровати. — Я должен ждать, но времени становится все меньше, а убийца по-прежнему на свободе. Сэр Томас убит, потому что знал некую тайну, и кто-то боялся, что он сможет кому-то ее открыть. Я в этом уверен. Если сэр Томас оставил об этом какое-либо упоминание, — Ориел единственная, кому он мог поведать, что держал у себя. Она сейчас хранительница его библиотеки и его вещей, а я помогаю ей разбирать их. Ты уверен, что в его личной комнате нет ничего подозрительного?
— Да, милорд. Может быть, вам попросить ее помощи?
— Это невозможно. Мне едва удалось убедить ее в том, что произошло убийство. А кроме того, как ты мне прикажешь действовать? Ввалиться к ней в комнату и заявить, что я один из секретных агентов королевы и не сможет ли она любезно разрешить мне порыться в вещах ее двоюродного дедушки? Если же сказать ей, кто я на самом деле, то под угрозой окажется ее жизнь. О Господи, ведь я это уже сделал.
Рене отставил работу и смотрел на Блэйда, как священник па кающегося грешника.
— Милорд, я никогда не видел вас таким обеспокоенным. Мы рискуем не больше, чем во времена ваших опасных миссий во Франции.
— Во Франции мне не приходилось беспокоиться об Ориел.
— А! — На лице Рене появилась улыбка. Блэйд стукнул по спинке кровати.
— Хватит скалить зубы.
— Слушаюсь, месье.
— Я сказал, хватит ухмыляться. Что ты себе вообразил?
— Ничего, милорд. Я только удивлюсь, что вы, проведя столько лет в окружении восхитительных француженок, ни одной из них не отдали своего сердца. У вас был такой выбор! Столько прекрасных и обворожительных аристократок! Но вы остались холодным и равнодушным.
Блэйд тихо выругался и направился к двери.
— Черт тебя побери! Я и сейчас не пылаю. А ухаживаю за этой девушкой, глупая твоя голова, по необходимости.
— Как прикажете, милорд.
— Я голоден и пойду на кухню, где пообщаюсь с простым и здравомыслящим народом — не в пример тебе.
Он спустился по лестнице на первый этаж, где размещались кухня и комната для прислуги. Рене совсем распустился. Вот что выходит, когда имеешь слугу, у которого сидел па коленях еще ребенком, — отсутствие почтительности. Но Рене не прав. Блэйда по-прежнему не волнует ни одна женщина и уж тем более такая невинная и бесхитростная, как Ориел Ричмонд. Видит Бог, он не поддался ее чарам, он равнодушен к ее вьющимся локонам и к ее наивным глазкам. Не так ли? Так. Иначе и быть не может. Представь, что она будет постоянно рядом. Или ты доконаешь ее, или она в конце концов доконает тебя.
Стоп! Он почувствовал удар.
Блэйд тряхнул головой и пришел в себя. Поглощенный мыслями, он ударился рукой об оконную раму в галерее и теперь чувствовал сильную боль в кисти. Потирая руку, он продолжил путь на кухню. Он уже несколько раз приходил сюда, немало удивляя тем прислугу. Дружба со слугами, поварами, рубщиками мяса, пекарем и пивоваром была необременительной и ни к чему не обязывающей. Он пел им песенки про героев-любовников и забавлял рассказами о прожженных француженках.
Когда он вошел на кухню, его лицо все еще хранило выражение недовольства. Кухня представляла собой огромное помещение — почти как большая гостиная, только вместо камина здесь располагались две большие печи. Это было царство горшков, котелков, кастрюль, сковородок, мисок, кувшинов, поварешек и другой кухонной утвари. Там уже толпились люди, хотя подготовка к вечернему застолью еще не начиналась. Посудомойки, горничные и слуги сгрудились у большого разделочного стола в центре кухни. Оттуда, из середины, раздавался голос, который, как сразу определил Блэйд, принадлежал бродячему торговцу.
— Белоснежно-белые, благоухающие перчатки, прекрасно сшитые рубахи и шнурки для юбок. Все, что душа пожелает! Гребешки из слоновой кости, ручные зеркальца для девушек, чтобы любоваться своим личиком.
Служанки со смехом рассматривали безделушки.
Блэйд подошел ближе. Торговец был одет в жалкое рубище-потертый кожаный мешок с прорезями для головы и рук — и обмотан шерстяными тряпками.
В этой необычной одежде он походил на неуклюжего медведя, только шея и узкие запястья, выглядывавшие из-под этой кучи тряпок, говорили о стройном телосложении. На голове у торговца — потертая вязаная шапка, из-под нее выбивались темно-рыжие, покрытые изморосью кудри, не потерявшие на этом жалком существе живого блеска.
Но больше всего привлекли внимание Блэйда темно-голубые глаза торговца, которые выделяли его и создавали впечатление, что они принадлежат другому человеку. Блэйд полез в шкаф за сушеным мясом и хлебом, а торговец тем временем продолжал потешать собравшихся.
— Да, девушки, я проделал путь на Север от самого Лондона, все население города веселилось, пело и плясало в день Рождества. А во дворце сама королева затеяла представления и даже маскарад, где можно было увидеть самые невероятные костюмы. — Он наклонился и подтолкнул локтем одного из слуг. — Все участники бала-маскарада держали в руках зажженные свечи — тысячи свечей! Никогда еще свет не видывал таких ярких одежд, столько блесток и серпантина! И скажу вам, я видел Ее Величество в роли распорядительницы рождественских увеселений.