Связь с Центром поддерживалась на определенных частотах. Центр отвечал на своих собственных частотах. Затем обе станции меняли частоты и позывные для вечерней работы.
«Обычно я передавал свою информацию в час ночи,
– писал Фут. -
Если условия передачи были хорошими, а радиограммы – небольшими, мне удавалось закончить работу уже через пару часов. Если же, как это сплошь и рядом случалось, радиограммы были длинными, а атмосферные условия – плохими, я должен был терпеливо дожидаться. пока атмосфера придет в норму, и только тогда начинать передачу радиограмм. Часто в подобных ситуациях мне приходилось засиживаться за своим передатчиком до 6 часов утра, а раз или два – до 9 часов. Такая продолжительная работа нарушала все меры предосторожности в отношении радиоперехвата. Но это был шанс для передачи наших разведывательных данных, и Центр шел на риск, несмотря на неоднократные предостережения с моей стороны и со стороны Радо».
По мере продвижения немцев к Москве поддерживать связь с Центром становилось все труднее и труднее. Совершенно неожиданно, предупредив только вышестоящее руководство и никак не проинформировав своих агентов, с которыми поддерживалась радиосвязь, Центр покинул Москву и переместился в Куйбышев46. Такое перемещение чуть не погубило швейцарскую группу.
«19 октября,
– писал Фут, -
Центр прервал передачу на половине сообщения. Я и Радо по ночам вызывали Центр, но в ответ – ни слова. Радо был в отчаянии и поговаривал о переходе к англичанам. И вдруг однажды ночью в урочное время – после шести недель молчания – Центр откликнулся. Как ни в чем не бывало он закончил передачу телеграммы, прерванную полтора месяца назад».
Информация, которую Центр получал от своей сети в Швейцарии, была очень важна. Росслер снабжал советский Генеральный штаб ни больше ни меньше, как ежедневными боевыми приказами немцев. Советскому командованию это давало возможность совершенно точно определять, какие силы противостоят их войскам. Насколько в Москве верили этой информации, показывает случай, когда там использовали сообщение «Люси», в которое вкралась ошибка или которое было сфальсифицировано (как это случилось, неизвестно до сих пор). В сообщении говорилось о передислокации немецких войск и, по словам Директора, «это обошлось нам в несколько сотен тысяч убитыми под Харьковом и привело к тому, что немцы дошли до Сталинграда».
Как и в случае с разведывательной группой Зорге и «Красным оркестром», шифр, который применялся для засекречивания передаваемых в Москву сообщений, так и не был вскрыт противником. Немецкая радиоконтрразведка и швейцарская полиция перехватили сотни шифрованных сообщений Радо, но не смогли прочесть ни одного из них. Немцы установили абсолютно точно, что радиопередачи велись из Швейцарии. Однако там они не имели права производить аресты, а швейцарская полиция, у которой было на это право, на первых порах не желала предпринимать какие-либо активные действия против антифашистской группы. Однако в конце концов давление со стороны Германии заставило полицейских действовать более решительно. В октябре 1943 г. швейцарцы напали на след двух радиопередатчиков. 20 ноября в 1.15 ночи Фут принимал очень длинную радиограмму из Центра. Вдруг раздался сильный грохот, и комната заполнилась полицейскими. Фута арестовали, и последнее звено, связывавшее разведывательную сеть «Люси» с Центром, было ликвидировано. Сеть перестала существовать, выполнив задание Центра. И хотя до капитуляции Германии оставалось еще целых полтора долгих года, исход войны не вызывал сомнений – будущее сулило полную победу СССР.
Страны-союзницы СССР во время Второй миро вой войны были постоянными объектами его разведывательной деятельности, а окончание войны позволило эту деятельность активизировать. Наибольших успехов Советский Союз достиг, завербовав так называемых «атомных шпионов» – Клауса Фукса и Аллана Мэя, но советские мастера разведки не брезговали и «мелкой рыбешкой». С началом «холодной войны» советские агенты стали вербоваться еще более интенсивно. Разведывательная сеть СССР покрыла весь мир. Для того чтобы руководить этой сетью и получать сведения от агентуры, требовалось создать развитую систему надежной связи. Чаще всего центрами разведывательной сети СССР служили советские посольства, через которые, в частности, осуществлялась связь агентов с Центром.
В посольстве СССР в Канаде криптографические ключи, которыми пользовался шифровальщик Игорь Гузенко, хранились в специальном опечатанном портфеле. Этот портфель каждую ночь клали в стальной сейф, находившийся в одной из восьми комнат отдельной квартиры. В этой комнате были двойные стальные двери, а окна защищены металлическими щетками и стальными ставнями. Сама комната находилась на втором этаже отдельного крыла посольского здания, которое, в свою очередь, было обнесено очень высоким забором.
В советском посольстве в Австралии, где Владимир Петров шифровал разведывательные сведения, полученные от агентов КГБ, ключ от сейфа с шифрдокументами хранился в опечатанном восковой печатью конверте в главном посольском сейфе. Шифровальный отдел посольства располагался в четырех комнатах. Две из них, наружные, использовались посольством для своей обычной работы по зашифрованию и расшифрованию дипломатической переписки, а в двух внутренних потайных комнатах шифровались разведывательные данные. В столе старшего шифровальщика, стоявшем в наружной комнате, Петров видел четыре револьвера. В обоих посольствах были печи, где за ненадобностью уничтожались секретные материалы.
В 60-х годах в посольстве СССР в Вашингтоне всегда наготове были специальные химикаты, которые за несколько секунд уничтожали толстую кипу бумаги. С помощью этих химикатов избавиться от секретных бумаг можно было значительно быстрее, чем путем их простого сжигания в печи. Насколько серьезно в СССР относились к вопросам обеспечения безопасности, показывает следующий случай. Накануне нового 1956 г. советские дипломаты предпочли, чтобы их посольство в Оттаве сгорело дотла, но не допустили канадских пожарных на его территорию, чтобы те случайно не увидели посольские шифры и коды.
Документы, подлежащие отправке в Москву, фотографировались на пленку и посылались дипломатической почтой в непроявленном виде, чтобы они засветились, если почтовое отправление будет вскрыто посторонним лицом. Такой процедуре подвергались и все материалы, поступавшие в посольство. Когда из Москвы доставлялась фотопленка, она проявлялась, с каждого кадра печатался один увеличенный снимок, а затем негатив уничтожался. В свою очередь, после того как Москва подтверждала получение фотопленки из посольства, все подлинники в нем немедленно уничтожались. Фотопленка, предназначенная для советских органов государственной безопасности, запечатывалась в конверт, на котором проставлялись буквы «П. М. В.» (Палата мер и весов).
В конце 50-х годов для транспортировки непроявленной пленки стали использоваться запираемые контейнеры. При попытке вскрыть такой контейнер на хранимую в нем пленку автоматически впрыскивалась кислота. Новые шифровальные ключи пересылались дипломатической почтой. Они помещались в конверт с фамилией шифровальщика. Затем этот конверт запечатывался и клался в другой конверт, адресованный лично послу. Ключи представляли собой одноразовые шифрблокноты, которые использовались для засекречивания переписки советских зарубежных представительств – дипломатических, государственной безопасности, военных, торговых и партийных. Все телеграммы, поступавшие в советскую дипломатическую миссию, выглядели совершенно одинаково – они представляли собой длинную последовательность групп из пяти цифр. Старший шифровальщик расшифровывал самую последнюю группу и получал, скажем, 66666, что в один день обозначало принадлежность сообщения ГРУ, в другой – КГБ, а в третий – торговому представительству.
Донесения разведчиков писались на русском языке открытым текстом с использованием шпионского жаргона: слово «упаковка» означало шифрование, «открытая упаковка» – открытый текст, «банк» – тайник и т. д. Кроме того, в подобных письмах широко применялись клички. Например, в Канаде советский военный атташе полковник Заботин имел кличку Грант, Аллан Мэй – Алек. Насколько эффективна была эта предосторожность, видно из доклада канадской комиссии о деятельности советской разведывательной группы. В нем говорилось о том, что члены комиссии так и не смогли установить личности агентов, фигурировавших под псевдонимами Галя, Гини, Голия, Грин и Саренсен, хотя со всей определенностью было выяснено, что они являлись агентами Заботина.
Шифровальщик переписывал сообщение, заменяя в нем имена на клички, а наиболее секретные места – на специальные обозначения (№ 1, № 2 и т. д.). В таком виде письмо фотографировалось. Секретные места, замененные номерами, шифровались отдельно с помощью одноразового шифрблокнота. Полученный цифровой шифртекст, записанный на обычной бумаге, вместе с фотопленкой пересылался дипломатической почтой.