Читать интересную книгу Последний каббалист Лиссабона - Ричард Зимлер

Отсеченная рука не казалась настоящей. Но почему? Не потому ли, что разум отказывается верить в подобную жестокость?

И почему христиане не просто убивают нас, а отрезают части наших тел? Хотят ли они тем самым доказать, что мы не люди, заставить принять истинный дьявольский облик?

Возле пальцев отрубленной руки лежали синие головки любимых бразильских попугайчиков Калифы. Он называл их Ternura, Неясность, и Empatia, Сочувствие — по девизу ученых-талмудистов.

Тела Неясности и Сочувствия, судя по всему, украли из-за дорогих перьев. Скорее всего, они уже украшали шляпу какого-нибудь дворянина.

Я наклонился, чтобы подобрать руку и похоронить ее, но меня привлек хруст деревянных обломков двери за спиной. В передней, внимательно глядя на меня, стоял старый сапожник с противоположной стороны улицы. Худой, загорелый, он был одет в одну лишь залитую потом рубаху и грязные льняные штаны. Ему было около пятидесяти на вид. Тонкие руки, узкие угловатые плечи. Пучки спутанных седых волос торчали из-за ушей.

В одной руке у него был пробойник, в другой — киянка.

Я вытащил нож и выставил его перед собой. «Они снова вынудят меня драться», — подумал я. Не желая, чтобы он осквернил своим присутствием священные письмена Торы, я вышел в переднюю. Стоило мне сделать это, как он хрипло сказал:

— У тебя мало времени.

Я не ответил, подумав: «Почему христиане вечно хотят, чтобы еврей говорил с ними прежде, чем они нападут?»

Он почесал ручкой киянки лысину.

— Ты не понимаешь: я друг, — сказал он.

— Тогда брось оружие.

К моему вящему изумлению, он аккуратно сложил инструменты у ног.

Беспокойно морща лоб, он повторил:

— У тебя мало времени. Они идут сюда со стороны реки. Тебе надо возвращаться домой. Я пришел предупредить тебя.

— Зачем? — поинтересовался я.

— Скажем, господин Леви был моим хорошим другом.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Ну же, сынок, — сказал он, протягивая мне руку.

— Скажите, когда вы видели его в последний раз, прошу. Я должен знать.

— Вчера, — ответил сапожник. — Доминиканцы забрали его со всей семьей.

Он снова протянул руку и легко потрепал меня. Я невольно отшатнулся.

— А Диего Гонкальвиш? Он тоже был с господином Леви?

Он нервно оглянулся на дверь.

— Слушай, нам пора! Неужели не понимаешь?

— Вы видели Диего Гонкальвиша?

— Нет. Насколько я видел, его здесь не было. Возможно, его поймали. — Он пожал плечами и сердито продолжил: — Слушай, я ухожу. Ты можешь пойти со мной, а можешь ждать, пока они придут и заберут тебя. И можешь не сомневаться, наваррская карга проследит за тем, чтобы они поскорее тебя нашли. Это она открыла им дверь, чтобы они не слишком утомились, добираясь до господина Леви.

Он наклонился, чтобы подобрать киянку и пробойник. Страстное желание ударить его ножом в шею накатило на меня. Зачем мне было ранить этого добродетельного христианина?

Обладала ли ртуть, плескавшаяся в моих жилах, собственной волей?

— Идем, — сказал он, выпрямляясь.

В голосе его слышалась мольба, напомнившая мне об отце, призывающем меня к учебе. Из-за дома до нас внезапно донесся крик. Сапожник поднес к губам кривой палец, взывая к тишине.

Вдвоем мы выбрались на лестницу, как дети, задумавшие опасную проделку. Наваррская карга, как он ее назвал, стояла пролетом выше с выражением глубокого презрения на морщинистом лице. Сапожник поднял киянку и легонько стукнул себя по лбу, демонстрируя, что он сделает с ней, если она нас выдаст.

Мы спустились по лестнице бесшумнее кошки, преследующей добычу. Теперь я хотел найти Самсона и прочитать письмо, отправленное ему дядей. Я планировал добраться до Porta de Sao Vicente, ворот Святого Винсента, выйти из города и держать путь на северо-запад к его дому.

Снаружи в утренней дымке все еще беспокойно сновали ласточки. Ропот, доносящийся с запада, пронзали вспышки хохота опьяненных жаждой крови людей.

Сапожник указал вдоль улицы на восток, в сторону поднимающегося солнца.

— Иди с Богом, — сказал он, взяв меня за плечо.

Я поблагодарил его и побежал.

Не могу выразить, насколько притупилось мое здравомыслие после смерти дяди: любой еврей на моем месте понял бы, что доминиканцы запрут все выходы из города после первой же утренней молитвы.

Ошибкой было и то, что я бежал. Звук шагов выдал меня старым христианам.

Больше сотни их стояло возле ворот Святого Винсента. Стоило им увидеть меня, и в мою сторону, словно стрелы, взметнулись клинки.

Я остановился, желудок сжался от страха. Даже теперь ощущение неумолимого приближения рока заставило меня вытянуть вперед руку в поисках изгороди или стены.

Разумеется, я схватил воздух, затем инстинктивно нащупал нож. На какое-то мгновение я оказался на грани самоубийства. Это было бы просто: в те дни я все еще верил в существование Бога и не боялся смерти. Умирания. Но не чудесного путешествия в Небесное Царство. Последняя молитва, один удар ножом — и я был бы свободен. Мысль была: «Лучше я своими руками освобожу свою душу, чем это сделают люди с распятиями».

Конечно, они не могли наверняка определить по внешности, был ли я новым христианином. Но если бы они раздели меня, соглашение с Богом сделало мое вероисповедание очевидным.

Жажда жизни оказалась сильнее. Или, быть может, я слишком сильно желал найти Иуду.

Я развернулся и бросился бежать, словно у меня не оставалось иного выбора. Гнались ли за мной? Я не мог сказать: все чувства утонули в бешеном ритме пульса. Представьте себя рядом со свинцовым колоколом, неистово звонящим в минуты урагана. Так билось мое сердце и рвалось из груди дыхание.

Все, что я могу вспомнить теперь — это спуск по бесконечным лестницам, запах собственного ужаса. Следующая картина, отпечатавшаяся в памяти — колокольня. Я оказался перед фасадом церкви Святого Мигеля, в каких-то двух сотнях пейсов от дома.

Без предупреждения колокольня завалилась на бок. Меня отшвырнуло назад, спиной на мостовую.

Хотя мне не хватало воздуха, боли я не чувствовал — только недоумение. Голова словно оказалась внутри стеклянной амфоры. Как будто рука Господа, не предупредив, переместила меня в пространстве.

Перед взором возникла водяная лилия в песках, внезапно вспыхнувшая ярким пламенем. Позже я понял, что некоторое время был без сознания, и, очнувшись, зацепился за краешек мира сновидений, влившийся в поток привычных мыслей. Даже в тот момент этот образ — пылающая лилия — показался мне важным, Божьим даром, способным спасти меня. (Смысл этого видения я осознал, иллюстрируя Книгу Эсфирь уже в Константинополе: Господь видел таким Лиссабон в дни той роковой Пасхи.)

Слева, в паре метров от себя, я увидел мужчину в плаще: он стоял на коленях, придерживая раненое плечо. Я понял, что, должно быть, он набросился на меня из-за угла и толкнул, но и сам пострадал при этом.

Двое долговязых парней в потрепанной одежде бежали ко мне по наклонной улице. Они были похожи друг на друга как две капли воды, с коротко остриженными черными волосами. У обоих в руках топоры: я чувствовал, что они собираются развалить меня как деревянную колоду.

Следом за ними мчалась неистовая толпа мужчин и женщин. Все казалось смешением шума и ветра, тени и контура.

Я не успел понять, в какой момент парни с топорами слились воедино. Потом до меня дошло очевидное: после падения двоилось в глазах.

Холодная сталь, сверкающая на солнце, может заставить тело взяться за оружие. Я мгновенно поднялся, хватаясь за нож.

Извилистые аллеи и улочки нижней Альфамы давно запечатлелись в моей памяти, и я свернул на запад как раз в то мгновение, когда мой раненый противник поднялся на ноги. За несколько секунд я добрался до лестницы, ведущей на площадь Кантины. С верхней ступени можно было без труда спрыгнуть на крыши домов соседнего квартала. Я точно приземлился и промчался вверх и вниз по четырем крышам на следующую аллею. Меня преследовали трое. У двоих из них, ближе ко мне, были мечи. Третий был монахом, у которого вместо оружия был посох.

— Держите Marrano! — пронзительно визжал он. — Принесите мне его договор с дьяволом!

Из этого я сделал вывод, что он требует в качестве трофея мой орган. Наученный воспринимать мир с точки зрения символики, я, разумеется, задался вопросом, не хотят ли доминиканцы раз и навсегда лишить нас возможности размножаться.

Аллея была пуста. Спрыгнув вниз, я перелез через низкую стену, окружавшую двор сеньора Пинту. Как я и предполагал, дверь на кухню была выломана. Дом напоминал руины. Через кухню я выбрался на угол улиц Святого Петра и Адики. Дом Фарида был на другой стороне улицы. Я одним прыжком вскочил на стену, спрыгнул во двор и вбежал в нашу кухню.