старого паркета, за каким-то чёртом крашеного, и чугунных батарей, века, кажется, девятнадцатого, видны даже сейчас. Вообще, страна донашивает многое: дореволюционное, лендлизовское и трофейное.
— Миша! — тётя Лена отыскала нас в комнате бабы Дуни, той самой маразматичной бабули, которая наконец выяснила, что мы всё-таки Савеловы, и, потчуя Егора дешёвыми карамельками без бумажек, пустилась в путанные стариковские воспоминания. Мальчик кивает, звучно обсасывает конфеты, и безо всякого стеснения гуляет по комнате, трогая вещи.
— Пошли кушать, — ласково сказала тётя Лена, и, когда я проходил мимо, поцеловала в макушку сперва сына, а потом и меня.
На кухне, как это водится, собрались все соседи, включая недовольного младенца. Блюда немудрящие, основа-основ — жареная картоха с колбасой на огромной сковороде, куча солений, и, гвоздь программы — шикарное сало с чесноком. Всякие мелочи, вроде ещё тёплого бородинского хлеба, гренок, домашней колбаски от соседей, не стоят отдельного упоминания.
Кухня огромная, с несколькими газовыми плитами и большими, обшарпанными столами, которые сейчас сдвинули вместе, застелив газетами. Под потолком, на верёвках, сушащиеся детские пелёнки, чьи-то кальсоны и рубахи. По углам всякая всячина, могущая, при ближайшем рассмотрении, привести в недоумение даже Шерлока Холмса. Но царит, разумеется, стол…
— Ну… — Митрофан Степаныч, самовольно взявший на себя, на правах старейшины, роль ведущего банкета, на миг запнулся, сосредоточившись на упрямой пробке беленькой, — за встречу, значит!
Коммунальное застолье, как оно есть, пошло по накатанной колее — с немудрящей едой, водочкой, путаными разговорами обо всём разом, воспоминаниями и женской суетой. Это ещё так… разминка! Вечером, когда все придут с работы, на огромной кухне соберутся все соседи, и уже всерьёз — с пирогами, буженинкой, которую обещала отложить знакомая продавщица из ближайшего гастронома, и разумеется, песнями!
— Лен, мы… — чуточку помявшись, начал было дядя Петя супруге, возящейся в раковине с посудой, оставшейся после застолья, и негромко разговаривающей с мамой, помогающей ей вытирать тарелки и расставлять их по местам.
— Да понятно, — кивнула тётя Лена, засмеявшись негромко, — когда ж иначе-то было⁈
Хмыкнув чуть смущённо, дядя Петя закурил с видом человека, совершающего что-то важное, и, зачем-то подмигнув мне, встал в двери с видом отпускника на курорте. Щурясь, он пускает кольца, вслушиваясь, как женщины составляют план набега на магазины, и весело переглядываясь с отцом, сидящим на табурете и допивающим чай вприкуску с какими-то хрустяшками.
— Вот тут выточка… — мама, не отпуская тарелку, показывает что-то на себе, и её, что характерно, понимают!
— Я с папой, — надувшись заранее, сообщает Егор, ковыряя пол носком сандалия.
— Как хочешь, — с деланным равнодушием отвечает его мама, — но мы с тётей Ханной хотели за мороженым зайти.
— Нет, — предупреждает она вопрос сына, — домой не донесу, растает по такой жаре!
— А… — на лице мальчишке нарисовалась мучительная борьба.
— Да мы всё равно долго гулять не будем, — подмигнул ему дядя Петя, — пива попьём, а потом здесь, во дворах посидим.
— Ага! — в жизни Егора снова всё хорошо, мороженое, с небольшим преимуществом, победило.
Я, оглянувшись на маму и услышав слова «крепдешин», и «я тебя покажу выкройки», решил, что лучше уж с мужиками…
… даже если без пива!
Пивная, то бишь обычный в общем-то ларёк с мордастым молодым продавцом, оказался неподалёку, минутах в пяти быстрой ходьбы. Взяв по две кружки и купив с рук воблу у какого-то мужичка неопределённого возраста, потрёпанного жизнью и алкоголем, они, оглядевшись в поисках свободного места за стоячими столиками, и не найдя их, отправились к пенькам в полусотне метров.
— Здесь даже лучше, — сообщил дядя Петя, обстоятельно раскладывая на пеньке воблу на газете, и организуя воскресно-алкогольный натюрморт, милый сердцу большинству мужчин.
— Но вообще… — он прервался, обсасывая рыбье рёбрышко, — чтоб в будний день столько народа? Давно такого не было!
— Стройки, — несколько невнятно отозвался отец, занятый спинкой.
— Ну… наверное, — неуверенно согласился дядя Петя, — хотя обычно они к обеду подтягиваются. Но да… не завезли чего, вот и подошли. А чего простаивать, в самом деле!
Я помалкиваю, раздирая рыбу на вкуснейшие волоконца и ностальгируя по пиву. Оно здесь пока ещё не испортилось, и (а я уже пробовал его в этом времени) вполне на уровне мировых стандартов. Не самых лучших, наверное, но меня бы устроило…
По первой кружке они выпили достаточно быстро, а потом уже начали цедить, смаковать, разбавляя пиво разговорами о войне. Но никакого, чёрт бы его побрал, трэша, а почти сплошь что-то забавное, хотя казалось бы…
— Мужики! — нерешительно окликнул их немолодой дядька в старом, давно вышедшем из моды, костюме, — Позволите присоединиться⁉
— А то вот… — он потряс промасленным газетным свёртком, с одуряющим запахом рыбной копчёности, — и даже разделать негде! Напасть какая-то, право слово!
Отец с дядей Петей переглянулись…
— Да я недолго! — заторопился мужчина, — Понимаю, что поговорить вам хочется, но сами видите…
Он повёл рукой, показывая, что чахлый скверик, и в самом деле, сегодня переполнен, и если просто выпить пива, привалившись спиной к стволу дерева и не теснясь, вполне возможно, то вот почистить рыбу, ну никак!
Смущённо улыбнувшись, дядька пожал плечами, показывая, что так бы он, конечно, не стал лезть… но сами видите!
Видим, да… Да и возраст у него, при ближайшем рассмотрении, явно за шестьдесят, и неплохо так. Но несмотря на возраст, язык не поворачивается назвать его стариком.
— Давай, — чуть нехотя согласился дядя Петя, подвигая газетный натюрморт на пеньке.
— Вот спасибо! — обрадовался мужчина, раскладывая свою газету и ловко разделывая копчёную рыбу, — Да вы угощайтесь! Знакомый прислал с Камчатки, с оказией.
— Благодарствую, — охотно согласился подобревший дядя Петя, не став отказываться или скромничать. Ну а мы с отцом, привыкшие к северной рыбе, взяли по чуть, просто из вежливости.
Пошёл обычный трёп за футбол и международное положение. Я в такие разговоры не лезу, да и не особо слушаю, хотя наверное, и надо бы…
— Отойду… — отставив кружку, сообщил дядя Петя, заторопившись за сараи. Проводив его глазами, наш новый знакомец усмехнулся, и, уколов меня глазами, наклонился к отцу и очень быстро сказал несколько слов на идише.
Я разобрал несколько слов, но по отдельности, без связки с другими, они совершенно бессмысленны…
… а отец явно всё понял, и весь напрягся, как перед прыжком. Ну и я… приготовился…
А этот… кто бы он ни был, несколькими глотками допил остатки пива, подхватил рыбу вместе с газетой, и снова — несколько слов на идише, от которых отца чуть отпустило.
— Вот так вот, — уже на русском сказал мужчина, вставая и подмигивая мне.
— Ну, счастливо! — он пожал руку отцу, мне, и снова подмигнул, — Ещё увидимся!
Десяток