Читать интересную книгу Больно не будет - Анатолий Афанасьев

— Куда уйдешь, друг?

— Куда-нибудь. Забьюсь в берлогу, как ты, и буду выть на луну. Все честнее.

— Я в берлоге не сижу, — с неожиданной обидой возразил Степан. — Я работаю на договорных началах.

Тихомиров издевательски хрюкнул, но ничего не сказал. «Какая жалость! — подумала Кира. — Какие до предела одинокие, покинутые люди... Пыжатся и надрывно шутят. Где их семьи? Где их собственные корни? Почему так тяжело проехалось по ним колесо судьбы? И ведь оба умные и, видно, порядочные, образованные люди. Спросить бы, да неловко спрашивать».

Но она спросила:

— Вы один живете, Степан?

Хозяин смутился под ее безгрешным взглядом, за него ответил Тихомиров:

— С кем же ему еще жить, валенку старому? От него давно все сбежали. Как он на договора переметнулся и зарабатывать мало начал, так от него все любимые и близкие отвернулись. Я же тебе говорил, Кира, это падший ангел. Он, как древние иноки, задумал святостью неправду одолеть. Да не в ту пору родился. Не сориентировался. Ему бы хозяйство и дом блюсти, раз бог особых талантов не дал, а он в горние выси воспарил. А там одиноко и скучно. Одиноко тебе, Степан?

Степан приосанился, грудку худенькую выкатил колесом. Он смотрел только на Киру. Зрачки его больше не прыгали, не суетились, заиндевели в голубизне белков.

— Я Петю люблю, — сказал он ей, — хотя он и беспощадный. Но вам я советую, Кира, держаться от него подальше. У него дар такой — чего не соврет, то охает. И обязательно ему необходимо всех под себя подмять. Ему бы в лесу жить со зверями. Ты не обижайся, Петя, я тебе правду говорю, любя.

— Правду? Да ну? Откуда же ты ее выкопал, эту правду? Плесни-ка лучше своей табуретовки, старый сатир. Это он перед тобой, Кира, выхваляется, добреньким да сирым прикидывается. Но его осудить трудно. Он от женской красоты и погиб. Я от водки, а он — от женщин. Верно ли, Степушка?

— Вам, Кира, с такими, как мы, вообще следует избегать знакомства, — печально заметил Степан.

— С какими?

— С увядшими и ничего толком не постигшими. Мы, Кира, бубны былых сказаний. Сейчас я с вами так говорю, а завтра иначе. Смуту можно в сердце ненароком внести. А со смутой жить нельзя. Петя правду сказал: мой жизненный строй порушила женщина. Да и то не женщина, а неспособность моя, неготовность женщину принять. Она мне явилась, а я ее не сразу и признал, думал — обман очередной нагрянул. Спохватился поздно — уж ни кола ни двора.

— А женщина та где? — с участием спросила Кира.

— Он ее утопил в проруби, — бухнул Тихомиров. — Проверял — ведьма она или нет.

Степан смотрел на приятеля, горестно щурясь.

— Эк тебя ломает. Выпей, друг, успокойся! День-то к ночи повернул.

Кира спросила:

— У вас можно откуда-нибудь позвонить?

— На кухне телефон. На кухне я его приладил, чтобы не трещал над ухом. Пойдем, покажу.

— Сиди! — приказал Тихомиров. — Без тебя найдет. Знаем мы, как ты телефон показываешь, душегуб. Иди, Кира, звони. В крайности, мы этого тигра свяжем.

На кухоньке было чисто, опрятно. Как в обыкновенной квартире — холодильник, стол, табуретки, газовая плита, только с потолка на стены свисали уродливые водяные подтеки. Телефон на подоконнике, не сразу и заметишь.

Трубку снял Гриша. И как же было приятно услышать его родной, приглушенный голос. Он всегда произносил «Алле!» так, будто собирался выведать государственную тайну.

— Гриша, голубчик, ты меня ругаешь, да?

— Это кто?

— Это твоя бедная, несчастная женушка, Гриша. Узнай меня, любимый!

— Вы, наверное, ошиблись номером, гражданочка. Я одинокий, холостой мужчина. Всегда готовый на сумасбродства.

— Гриша, пожалей меня. Я в такой компании жуткой оказалась. Двое мужиков, один жену утопил, а второй Тихомиров. Помнишь Тихомирова? Я тебе рассказывала. Меня на его место прочат.

— И ты уже на его месте?

— Нет, я у него в гостях. Вернее, в гостях у его друга. Представляешь?

— Я рад за тебя. Ты домой сегодня приедешь?

Кира оглянулась, какой-то шорох ей померещился.

— Не сердись, Гриша! Это такие несчастные, пожилые люди. Мне сначала было их очень жалко. А сейчас уже немного скучно. Они однообразные.

— И что вы делаете втроем?

— Гриша — это сказка. Мы едим вяленого угря. Такая вкуснотища. Хочешь, я тебе привезу кусочек?.. Гриша, ты слушаешь? Ты где?

Она не видела, как Новохатов вытянул перед собой руку и сжал пальцы в кулак, вгрызаясь ногтями в ладонь.

— Гришка, ну что ты молчишь?! Ну ладно, я сейчас приеду. Не сердись, милый!

Он положил трубку. Она представила, как он мечется по квартире очумевший. Но в чем она виновата перед ним? Не стоит себя обманывать — виновата. Она не просто так поехала к Тихомирову. Какое, к черту, сострадание! Ее странно влечет к нему. Это дико признавать, но это так. Ее тянет к этому багроволикому сумасброду, у которого нет ни будущего, ни настоящего. Что же это? Какие низкие струны ее души задеты? И почему обязательно низкие? Может, ее собственная судьба просквозила перед ней в его облике как предостережение. Наступит срок, и она сама, пропащая и всем чужая, будет нелепо метаться из угла в угол, не находя покоя и пристанища. Обязательно так и будет. Она очень ясно представила себя в грязной хламиде, стоящей около булочной с протянутой рукой. К ней подходит Гриша, к тому времени ученый с мировым именем. С ним его детишки от новой жены. Он ее, конечно, не признает, преуспевающий и гордый, прикрикнет на своих карапузов, чтобы они не лезли к старушке, от которой могут нахвататься блох. Она его окликает: «Григорий Петрович, вон вы какой стали неузнаваемый!» Гриша вздрагивает. Он не может поверить тому, что видит. Потом с воплем: «Прости, любимая!» — шлепается в грязь на колени. Ребятишки висят на нем и на ней, как гроздья. Сколько их — пять или шесть? Прохожие их обступают. Кто-то, недреманный, вызвал на всякий случай милицию. Она говорит Грише: «Что ж теперь, прошлого не воротишь. Будь счастлив, если сможешь!»

Из комнаты доносилось бренчание струн и скрипение голосов. Кира заглянула. Мужчины сидели рядышком на тахте и пели. Степан подыгрывал на гитаре. Тихомиров ссутулился и сморщился. Он пел, как спал, чуть шевеля губами. Они оба были точно в забытьи. Они перенеслись памятью в давнее, несбывшееся, навеки дорогое. Выводили знакомые, смутные тихомировские строки, защемившие Кирино сердце, как в мышеловку: «...и мы идем туда, куда глаза глядят. Ее глаза в мои, мои глаза в ее. И долго-долго так, покуда минет ночь. Она идет в меня, а я иду в нее».

Кира присела на краешек кресла и взялась подпевать тоненьким голосишком. Они и внимания на нее не обратили, только Тихомиров приоткрыл на мгновение веки, убедился, что все в порядке, и снова занедужил, глухо завыл...

Кира в первый и последний раз была с Тихомировым. Он умрет в воскресенье от разрыва сердца. Придя на работу, она увидит в вестибюле его портрет в траурной рамке. На портрете он окажется худощавым и с застенчивой улыбкой.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Гриша Новохатов ринулся к Кременцову. Он шел пешком и спрашивал у прохожих, где находится улица, записанная у него на бумажке. Каждый раз заглядывал в эту бумажку заново — никак не мог запомнить адрес: улица Цветная, дом 6, квартира 4. Бумажку он то держал в кулаке, то засовывал в карман пальто и один раз перепугался, решив, что обронил адрес. Он шарил во всех карманах, и в пальто, и в пиджаке, бумажки не было. Его пот прошиб на морозе. Только что он показывал бумажку очередной женщине с хозяйственной сумкой, которая посоветовала ему проехать пару остановок на автобусе, — и вот ее нет. Ни женщины, ни бумажки. Он стоял посреди города, обметаемый сухим, колким снегом, и беспомощно озирался. Прошел несколько метров назад, шаря взглядом по тротуару. Нет бумажки! А без бумажки он как без рук. Надо опять бежать в паспортный стол. Но это же смешно, это нелепо. Иванцова подумает, что он маньяк. Она может вполне не дать ему адрес вторично. И он бы на ее месте не дал. Гриша Новохатов захотел курить, но и сигареты обнаружил не вдруг. Все карманы оказались пустые. Потом он нашел коробок спичек, бумажку с адресом и сигареты — все вместе лежало в боковом кармане пальто. Он его не раз обшаривал. «Вот так-то! — подумал Гриша самодовольно. — Голыми руками нас не возьмешь». Мимо прошел молодой человек в ватнике, с непокрытой головой. Гриша его окликнул и спросил, как пройти на улицу Цветную. Молодой человек удивился.

— Вы стоите на Цветной. Это она и есть. А какой дом?

— Сейчас, — Гриша заглянул в бумажку. — Дом номер шесть. Это где?

Парень ткнул пальцем.

— Вон тот, с аркой.

Нереальность наслаивалась на нереальность.

— Но как же так? — заспешил Новохатов. — Я только что спрашивал у женщины, она сказала, надо ехать на автобусе.

Парень, удаляясь, крикнул:

— Можно и на такси доехать. Но дом-то вон тот!

Новохатов зашел в подворотню и закурил. Отсюда он видел угол дома, который ему был нужен. Теперь он все понимает. Несколько дней назад, когда на него обрушилась беда, он ничего не понимал, но теперь прозрел. Последнее время Кира была возбуждена сверх меры и что-то от него скрывала. Он не придал этому значения, слишком был погружен в свои собственные переживания. Он предположил, что у жены обычное женское недомогание, и спокойно ждал, пока болезнь себя исчерпает. Будь он чутче и внимательнее, можно было бы предотвратить удар. Кира попала, бедняжка, в страшное приключение, при ее доверчивости это вполне возможно. А какого рода это приключение, скоро выяснится. Она, конечно, ждет от него помощи.