Читать интересную книгу Маскарад лжецов - Карен Мейтленд

11

КАНУН ДНЯ ВСЕХ ДУШ

Еще одну ночь мы провели в холоде и сырости под деревьями, но на следующий день вроде бы проглянула надежда. Лес вновь сменился возделанными угодьями; мы видели на полях нескольких послушников, которые брели по щиколотку в жидкой грязи с видом таким страдальческим, словно они во исполнение епитимьи совершают пешее паломничество. В бороздах стояла вода. Боронить можно было не раньше, чем она высохнет, а поскольку дождь не переставал, все указывало на то, что это случится не раньше Рождества.

Однако ясно было, что мы на монастырской земле, а где монастырь, там и странноприимный дом с сухими постелями, очагом, едой и обществом, чтобы коротать долгие зимние вечера. Мы приободрились и прибавили шаг. Даже Ксанф словно заразилась нашим радостным чувством и побежала резвей без всякого понуждения.

Тут мы обогнули поворот дороги, и Родриго попросил всех остановиться. Он догнал Зофиила и, схватив Ксанф под уздцы, развернул ее вместе с фургоном в придорожную рощицу.

Мы в тревоге огляделись — снова стражники? Однако Родриго подозвал нас движением руки.

— Что делать с ним? — спросил он, указывая на забрызганного грязью сказочника, устало прислонившегося к фургону. — Если привести его в монастырь связанным, сразу станет ясно, что это скрывающийся беглец.

— И что? Так и есть! — отвечал Зофиил.

— Мы в неделе ходьбы от города. Вдруг здесь еще не слышали о преступлении?

— Родриго прав, — с жаром вмешалась Адела. — Если в монастыре ничего не знают, мы можем привести Сигнуса с собой, как свободного. Ты сам говорил, что держишь его связанным только для того, чтобы нас не обвинили в укрывательстве.

Зофиил мотнул головой.

— Вы забыли про стражников. Они ехали в эту сторону и наверняка заглянули в монастырь с расспросами о беглеце.

— Может, они ехали по другому делу, — заметил Родриго.

— А может, нет. Ты предлагаешь поставить нашу жизнь на кон — угадаем или не угадаем, за чем ехали стражники? Теперь я понимаю, у кого Жофре перенял страсть к азартной игре. Рискуй, коли хочешь, Родриго, но деньгами, а не нашей свободой.

Родриго, сверкнув глазами, шагнул к фокуснику. Мне пришлось вмешаться.

— Есть лишь один способ это выяснить. Вы оставайтесь здесь, а я схожу один. Расспрошу про стражников и про то, есть ли вести из города. Если в монастыре ничего не знают, можно идти с Сигнусом, пусть только он спрячет крыло и не показывает плащ — больно уж цвет заметный. Жофре или Осмонд могут одолжить ему рубаху и котарди. Если хорошенько примотать крыло к телу, подумают, что он просто однорукий. Мало ли увечных приходит в монастырь за подаянием? Никто его не заметит.

— А если там знают про убийство? — спросил Зофиил.

— Тогда дождемся темноты и постараемся проехать мимо монастыря незамеченными. Днем не получится — слишком нас много.

— По-твоему, я откажусь от сухой постели и горячей еды ради спасения этой твари? — возмутился Зофиил.

— Нет, я слишком хорошо тебя знаю, но ты можешь отказаться от теплого ночлега ради награды за голову беглеца. Если Сигнус потребует убежища в монастырской церкви, то плакали твои денежки.

Каждый, обвиненный в преступлении, мог потребовать убежища в церкви, если успевал добежать до нее и позвонить в алтарный колокол. После этого он в течение сорока дней должен был сделать выбор: сдаться светским властям и предстать перед судом или согласиться на пожизненное изгнание. К порту, указанному судьей, несчастный шел босиком, с непокрытой головой, держа в руке деревянный крест-посох, что, впрочем, не всегда спасало его от мести со стороны родственников жертвы.

Зофиил фыркнул.

— Быть изгнанником до конца жизни — и это если он доберется живым до порта! Не поверю, что наш птенчик готов несколько недель кряду стоять по колено в воде, умоляя корабельщиков взять его с собой. Да ни один шкипер не возьмет человека, который не может ни оплатить, ни отработать путешествие, — разве что решит продать нашего друга богатому чудаку, собирающему диковинки для своего зверинца.

— Сигнус может предпочесть верной смерти слабую надежду. В безвыходном положении люди хватаются за соломинку.

Монастыри, как ульи, вечно гудят от слухов и сплетен. Жизнь монахов и послушников монотонна, как чтение часов, и они стараются ее разнообразить, выспрашивая новости у мирян, переступивших порог обители. Не помню монаха, который не остановился бы посудачить, так что отыскать словоохотливого собеседника не составило труда.

Стражники и впрямь останавливались в монастыре, но они не искали беглого сказочника. Одна из лошадей потеряла подкову, и монастырского кузнеца попросили ее заново подковать. Стражники, воспользовавшись случаем, потребовали еды и эля. Оказывается, они везли вести из Лондона.

Страшные вести. Двести человек за день умирают в городе только от чумы. Кладбища не вмещают покойников. В самых бедных районах роют общие могилы. Старый монах вздрогнул, перекрестился и добавил шепотом, словно боясь накликать беду:

— Землю, говорят, даже не освящают; до чего жалко бедолаг.

— Кому стражники везли эти горестные известия? — Мне не верилось, что гонцов отправили просто сеять панику по стране.

Старик удивленно поднял глаза.

— Они везли не эти известия. Про то, что творится в Лондоне, рассказал один из стражников, когда я его спросил. У меня там родные, брат с семьей. Племянники и племянницы, теперь, наверное, уже даже и внучатые, храни их Господь. Конечно, принимая постриг, мы должны отбросить все земные связи, но кровь не водица... — Он беспомощно развел руками.

— А что стражники?

— Ах да. Их отправили призвать ко двору одного знатного лорда. Некий рыцарь ордена Подвязки скончался от чумы, и ему нужна замена: на зимнем празднестве в Виндзоре рядом с королем должно быть двадцать четыре рыцаря этого ордена.

— Король собирается веселиться на Рождество, невзирая на вести из Лондона?

— Виндзор — не Лондон. Двор живет как обычно. У короля скоро будет новый Круглый стол, за которым он соберет рыцарей.

— Может, он верит, что рыцари ордена Подвязки защитят его от чумы и добудут ему победу во Франции.

Старый монах взглянул пристально, словно высматривая в моих глазах издевку.

— Рыцари дают обет святому Георгию; он убережет их от стрел небесных и вражеских.

— Но ты сказал, что одного из них небесная стрела уже поразила?

Монах важно поднял палец.

— Даже король не может читать в сердцах человеческих. Быть может, этот рыцарь был недостойный или нарушил обет. Чума — бич Божий, которым он изгоняет из храма распутных и нечестивых. Мы все должны молить святого и праведного угодника Божия Бенедикта о заступничестве. Ты не забыл, что завтра День всех душ? Сегодня будет служба о тех, кто в чистилище. Ты ведь помолишься с нами, брат? Если бедных лондонцев хоронят в неосвященной земле, им особенно нужны наши молитвы.

Если стражников не заботил беглец, то уж тем более не думали о нем немногочисленные путники, нашедшие приют в монастырских стенах. Говорили о дожде, наводнении, чуме и собственных дорожных тяготах, рассказ о которых вновь заставлял вспомнить про дождь. Итак, убедившись, что Сигнус надежно примотал и спрятал под одеждой крыло, а также предупредив его, чтобы не вздумал рассказывать сказки — не ровен час, это напомнит кому-нибудь о преступлении в городе, — мы все, мокрые, продрогшие, изголодавшиеся, вошли в монастырь.

Путников было немного, и мы могли выбирать себе место для сна. В монастыре по крайней мере можно рассчитывать, что постель будет чистая и без блох. Эль тоже оказался добрым, а вот накормили нас скудно: жидкой похлебкой с ломтиком хлеба и, разумеется, без мяса — день был постный. Поднялся ветер, дождь стучал по толстым стенам, и мы почти все радовались, что сидим у жаркого огня.

Адела достала шитье. Они с мужем обменялись заговорщицкими улыбками и кивками, после чего Осмонд встал и начал рыться в вещах. Он выпрямился, пряча что-то за спиной, и поманил к себе Наригорм, а когда девочка подошла, с поклоном вручил ей деревянную куколку. У куклы были искусно вырезанные уши и нос, раскрашенные глаза, улыбающийся рот, розовые щечки и волосы из бурой овечьей шерсти. Даже руки двигались на шарнирах. Чудесная игрушка.

— Адела подумала, что тебе одиноко без других детей, не с кем поиграть, вот я и сделал малыша, чтобы ты его нянчила.

Адела расцвела улыбкой.

— А у меня есть лоскутки, можешь сесть со мной, я покажу, как сшить ему чепчик для тепла, такой же, как я шью моему.

Наригорм, крепко сцепив руки за спиной, смотрела на них обоих без всякого выражения.

— Куколка твоя, бери, — подбодрила Адела. — Будешь ее кутать, укачивать, как настоящего младенчика. Заодно и поучишься. Ты же станешь мне помогать, когда у меня родится маленький?