другой — вас убьет излишество удушающей.
CXCVI
Убежденный в предположениях своих тем огнем, который упал с неба на двенадцать глав, я отправлялся ни медленно, ни быстро по той математической прямой линии, которую Галлер[309] мысленно провел от рождения до смерти. Я заметил, что она проходила в равном расстоянии от полюсов и вообще от всех крайностей... Климат был так умерен, что слова: жарко и холодно вывелись бы из употребления. Вправо видел я в разных положениях: добро, любовь, юг, душу, мечту, истину, свет, все, ум, восторженность, привлечение, оксиген, небо, утомительность от труда, всеведение и т. д.
Влево были: зло, ненависть, север, тело, действительность, ложе, тема, ничто, сердце, умение, отражение, азот, ад, утомительность от бездействия, невежество и т. д.
Но на этом пути так мало было людей, что я должен бы был томиться тоскою уединения, если б какое-то чувство душевного и телесного здоровья не заменяло мне все блестящие призраки, которыми была усеяна природа, лежащая от меня вправо и влево.
CXCVII
Сделав таким образом приложение жизни к геометрии и наскучив не только читателям, но и самому себе, я, однако же, сделал еще одно приложение, а именно: приложил руку к сердцу и произнес:
— О, сердце! скажи мне, я ли причина твоего страдания или ты причина страдания моего?.. будь вечно со мною согласно! соглашайся вечно со мною!
— Нет-с, соглашаться каждый раз
Меня рассудок мой не учит!
Поверьте-с, вечный отзыв: да-с!
Когда-нибудь и вам наскучит,
— отвечало мне сердце и забилось сильнее прежнего.
CXCVIII
На это я не только ничего не сказал, но даже ничего бы и не подумал, если б восторги соответствовали степенным летам.
Я был хорош, мне говорила
Про то искательность очей;
Но похвала не обольстила
Души доверчивой моей.
Я был любим, любил нередко,
Но никогда не ревновал
И на себе не испытал,
Что значит женщина-кокетка.
Кому же в этом честь отдам?
По склонностям, природой данным,
Не бывши постоянным сам,
Мне все казалось постоянным.
Бывало.....
Но и теперь, пускаясь в путь
За ловким, ветреным народом,
Я загляжусь на что-нибудь
И полюбуюсь мимоходом,
Хотя к степенному лицу
И это несколько некстати;
Но кто ж крылатому слепцу,
Властолюбивому дитяти
Забавных жертв не приносил?
Кого в грехи он не вводил?
CXCIX
Кто заслужил славу истощением сил своих, терпением и временем, тот человек опытный, тот нажил богатство ума; я уважаю, люблю его... хотя и кусок дерева, сгнивая, набирается света.
Но... обязанность зовет меня в этот пространный намет[310], где, как говорит г. Нахимов[311], возвышаются горы бумажные, текут реки чернильные и стада перьев с писком носятся по пространству стола.
CC
Ст. ад.[312]
Бумаги с августа, а нет уведомленья
О получении! За эти упущенья
Не вам, сударь, а мне приставят длинный нос!
Чинов.<ник>
Я написал давно уж начерно-с
И дал переписать... что ж делать с писарями!
(Пишет, диктуя самому себе вслух),
«Уведомыть... при сем... имею честь,
Что сума денег мною за номѣрами
2-м и 5-м, пущенная вами
От 23-го июля... двѣсти шесть
Рублей... получены». Вот-с кончено!
Ст. ад.
Прекрасно! Вас не учить казенному письму!
Вы пишете так четко, кратко, ясно,
Но вместо суммы вы поставили суму,
Ѣ вместо е, еры на место иже!
Скажите мне, любезный филолог,
Вы, верно, слышали, что канцелярский слог
Тем лучше, чем он ниже?..
CCI
Но вот Бехтыр-киой!
Пробили поход!.. Взгляните, лагерная команда, как саранча, обсыпала все палатки!.. кажется, она пожирает их. Взгляните, как исчезает город шатров!.. нет его! Весь штаб на конях. Все двинулось вперед! Бесконечные обозы потянулись по извилинам дороги... так скопленная и спущенная вода катится по желобу долины.
Тут видите вы разноцветные дилижансы, дормезы[313], кареты, коляски, дрожки, брички, таратайки, повозки, брашеванки[314], телеги, кухни, фуры, ящики... За ними следуют вьюки — на лошадях, на ослах, на плечах и, наконец, известные всему походному штабу два верблюда... Они везут калмыцкую кибитку. При них отправляются два степных оренбургских уроженца, да толстый Иоган, да бывший константинопольской миссии курьер.
Все это тянется по дороге от Кара-су чрез Махмуд-киой, Муссабей, Азанлар, Гелби-киой — к Базарчику.
CCII
Соединив несколько переходов в один, я уверен, что читатель не почувствует от этого ни малейшей усталости, как гренадер суворовский, который разделил расстояние от земли до неба только на два солдатских перехода. Я уверен, что, отправясь в этот путь, он сделал его в один переход.
Но, говоря об усталости, я из снисходительности если не к другим, то, по крайней мере, к самому себе, разделяю всякий труд на несколько частей и — для каждой части предназначаю особенный день; следовательно, вы можете себе представить, что солнце отправилось уже на другое полушарие, снабдив частию своего света наместницу свою луну.
Чудак Зороастр почитал солнце богом...
К нему мольбы его текли,
Не знал он мысли сокровенной:
Пусть солнце свет и дух земли,
Но солнце ль свет и дух Вселенной?
День XXVII
CCIII
Я сидел с книгой в руках... не помню, читал я или думал о ней... вдруг очутилось предо мной видение, светлое, как мысль об исполнении пламенных надежд и желаний.
Оно
— Конечно, любите вы чтенье?
Я
— Люблю ли?!.. я на небесах,
Когда в твоих, мой друг, очах
Читаю чувств изображенье,
Твержу, учу их наизусть!
Их смысл так сладок и приятен!
То привлекателен, как грусть,
То вдруг, как случай, непонятен!
Скажи мне... нет, не говори!..
Но прямо в очи мне смотри!
Я прочитаю...
Взяв на себя труд Шамполиона[315], я скоро раскаялся...
— Нет! — думал я, — разобрать египетский язык дружбы и любви есть египетская работа!... и — отправился в Булгарию.
CCIV
Остановись перед самым Базарджиком, на долине Табан-дере,