Но революционные события 1917 г. в России оказали глубокое влияние на положение в Румынии. В российской социалистической печати, в свою очередь, развернулась кампания в пользу его освобождения. В адрес Временного правительства России направлялись многочисленные письма и телеграммы с этим требованием. Это побудило министра иностранных дел П. Н. Милюкова обратиться к премьер-министру Румынии И. Брэтиану с соответствующей просьбой.[148] Брэтиану ответил отказом. Освобождению «помогли» русские войска, явочным порядком выпустившие Христиана из-под ареста как раз в тот день, когда в России впервые легально проводилось празднование 1 мая.
В этот же день Раковский произнес на митинге страстную речь в Яссах. Он говорил вначале на румынском, а затем на русском языке. Речь шла о задачах российской революции, ее значении для пролетариата Румынии. Он заявил, что народ не может больше доверять правителям, которые довели страну до национальной катастрофы.
Российский посол в Румынии Мосолов, пребывавший в Яссах, телеграфировал в Ставку 2 мая: «Вчера, 1 мая нового стиля, состоялся с ведома румынских властей большой митинг ясского русского гарнизона… Затем манифестанты при соблюдении полного порядка двинулись по улицам города с красными флагами и щитами с надписями на русском и румынском языках и с музыкой. Шедшие войска столпились на площади, куда привезли на автомобиле только что освобожденного нашими солдатами из-под ареста Раковского… С площади солдаты увезли Раковского по направлению к Унгенам».[149]
Тем же вечером Раковский отправился поездом в Одессу. Здесь он выступил с балкона здания, в котором разместился Центральный исполнительный комитет Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области (Румчерод), вновь призвав активно бороться против войны.[150] Действовал он быстро и энергично. Отлично понимая, где решаются судьбы революционных событий в России, он тотчас же отправился в Петроград.
Хотя Раковский не только не входил еще в большевистскую партию, а по многим вопросам принципиально с ней расходился (главным несогласием было решительное отрицание революционного выхода из войны путем превращения «империалистической войны в гражданскую»), его активная антивоенная пропаганда скоро начала раздражать Временное правительство, которое стало угрожать Раковскому высылкой из страны. Даже старый друг Плеханов, ставший теперь заядлым патриотом, через свою газету «Единство» напоминал, что он иностранец и не должен злоупотреблять гостеприимством России.
Летом 1917 г. кампания против Раковского приняла широкие масштабы. Что было особенно опасно, в нее включился Владимир Львович Бурцев, стяжавший себе славу громкими разоблачениями, например связей провокатора Евно Азефа (руководителя боевой организации партии эсеров) с русской охранкой (Азеф был разоблачен еще в 1909 г.). Теперь Бурцев выступил со статьей, в которой на основании своего инстинкта охотника за провокаторами и политическими авантюристами утверждал, что Раковский работал против войны за немецкие деньги.[151] В. Г. Короленко счел своим долгом взять Раковского под защиту, заявив в печати, что он имеет основания считать себя обвиненным вместе с Раковским. «Если он – немецкий агент, то я – его укрыватель».[152]
Положение явно осложнило то обстоятельство, что, памятуя о своих предыдущих связях с лидером швейцарских социал-демократов Робертом Гриммом, продолжавшим руководить Циммервальдским движением, Раковский стал дружески с ним встречаться, когда тот в мае 1917 г. прибыл в Петроград с миссией мира. Между тем в печати появились непроверенные слухи, что Гримм имел тайные связи с германскими официальными органами, которые фактически подталкивали его к мысли о выводе России из мировой войны путем заключения сепаратного мирного договора.
Правда, поначалу Раковского, как и Гримма, тепло встречали в умеренных социалистических кругах. Меньшевистская «Рабочая газета» сообщала, что Раковский прибыл в Петроград из Одессы 4 мая вскоре после освобождения из румынской тюрьмы, что в тот же день он посетил Исполком Петроградского Совета, где в ответ на заявление председательствовавшего К. А. Гвоздева о том, что его приветствуют как вождя румынской социал-демократии, сказал, что просит «смотреть на него не как на иностранца, а как на рядового русской революции».[153]
9 мая он вместе с Гриммом, Мартовым, Аксельродом, Церетели и другими видными меньшевиками участвовал в совещании делегатов Всероссийской конференции РСДРП. Раковский, как и Гримм, был даже избран почетным председателем совещания.[154]
Вскоре, однако, Раковский вынужден был от Гримма отмежеваться. Совместно с П. Б. Аксельродом, А. Балабановой (задолго до этого эмигрировавшей из России и вступившей в Социалистическую партию Италии, а теперь вернувшейся на родину для участия в революции), Л. Мартовым и польским циммервальдовцем П. Лапинским он принял участие в расследовании обвинений, предъявленных Гримму представителями Временного правительства. 2 июня Временное правительство опубликовало решение, предлагавшее Гримму покинуть страну в связи с обвинениями в попытках прозондировать возможность реализации намерений правительства Германии заключить сепаратный мир с Россией.[155]
Комиссия, в которую входил Раковский, 18 июня опубликовала заключение, в котором признала, что инициатива Гримма по «выяснению намерений германского правительства» представляла собой шаг, недопустимый для интернационалиста, в особенности для председателя Интернациональной социалистической комиссии, каковым Гримм являлся. В то же время выражалась уверенность, что Гримм не руководствовался своекорыстными побуждениями и не брал на себя роль агента германской дипломатии. Что же касается высылки Гримма, то Раковский и его коллеги сочли, что этот акт является «принципиально недопустимым для правительства Русской революции и представляет опасный прецедент».[156]
Сказанное свидетельствует, что, несмотря на известную дистанцию, которую прошел Раковский по пути к большевизму, он все еще не завершил этот путь, сохраняя близость к меньшевикам. Еще до истории с Гриммом, в конце мая, он принял участие в совещании циммервальдовцев, на котором было принято решение со звать III Циммервальдскую конференцию в сентябре 1917 г. в Стокгольме. Здесь же, на совещании, Раковский аргументированно спорил с Лениным по вопросу о вооруженном восстании, так как полагал, что власть может перейти в руки Советов легальным путем. Позже он вспоминал: «Я разделял недоверие западных социалистов, даже самого левого оттенка, о возможности построения социализма в России. Под влиянием всей прошлой социал-демократической литературы мы ждали от России только буржуазно-демократической революции».[157]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});