– А?
– …
– Не тяни резину! Ей восемьдесят пять лет, ты упомянут в завещании, и теперь ее дети с внуками недобро на тебя поглядывают после многолетнего ожидания наследства, которое позволит построить бассейн и сменить машину? Так вот из-за чего ты мне тогда толковал о разнице в возрасте, которая не помеха для любящей пары?
– Ну да, речь именно о разнице в возрасте, но в другую сторону.
– Только не говори, что влюбился в малолетку.
– …
– Сколько ей?
– Плевать на возраст.
– Хм, не совсем, особенно с точки зрения закона… так сколько ей?
– Почти пятнадцать…
– Гийом, завяжи с ней немедленно, у тебя будут серьезные проблемы, серьезней просто некуда. Тебе тюрьма светит, ты хоть в курсе?
– Не могу. Я никогда ничего подобного не чувствовал.
– Ничего не хочу знать, ты должен ее забыть, и точка.
– Невозможно.
– Где ты откопал эту девчонку?
– …
– Колись!
– …
– На ярмарке? В бассейне? В кино?
– В реанимации.
– В реанимации? Но ты же во взрослом отделении.
И тут по его взгляду, молящему о сочувствии и снисхождении, я буквально в несколько секунд понимаю, о ком идет речь. Следующие несколько секунд позволяют мне прокрутить назад часть фильма, заново взглянуть на события и по-новому их понять. Понять, что могло произойти. Просто понять.
– Ванесса?
– …
– Гийом, эта девчонка создана не для тебя.
– А кто создан для меня? И для кого она создана? И что это вообще за разговоры о том, что кто-то создан для одного и не создан для другого?
– Эта девочка неуравновешенна.
– Именно.
– Значит, ты любишь ее не за то, чем она является, а за то, что можешь ей дать? Спасатель хренов!
– Я люблю ее за то, чем она является. За ее дерзость, ее уязвимость. Этот ее панцирь, в который она влезает, чтобы показать, какая она сильная, а под ним – маленькая черепашка, которая съеживается, стоит ее тронуть. Вульгарность, которую она гордо выставляет напоказ. И острый ум, который за ней скрывается. Она пытается избавиться от своего детства, как трясут пальцем, чтобы отклеить пластырь. Безуспешно. У нее полно юношеских недостатков и несомненных достоинств, которые к ним прилагаются. Она цельная и искренняя, с твердыми представлениями о том, что в жизни важно, но при этом наивно позволяет впутать себя в истории, которые еще больше выбивают ее из колеи.
– И ты тоже позволяешь впутать себя в историю, которая выбьет тебя из колеи.
– Знаешь, мы много говорили. Это не случайная придурь. Я чувствую, что люблю ее, и ничего не могу поделать. И это не роковая любовь с первого взгляда, меня привлекают вовсе не прелести Лолиты. К тому же она совсем на нее не похожа. Это подступало мягко, но уверенно, как данность. Я не могу ничего себе объяснить. Но разве любовь можно объяснить? Ты чувствуешь, не размышляя.
– Можно чувствовать и размышлять, потому что размышление позволяет увидеть опасность. Ладно, есть хоть один положительный момент: с ее противозачаточным имплантатом ты не рискуешь сделать ей ребенка, если только ты с ней спишь. Иначе ты бы оказался в полном дерьме. Говоря это, я даже не осмеливаюсь вообразить…
– Она уже спала с другими мальчиками. Ей четырнадцать с небольшим, но она легко сойдет за восемнадцатилетнюю. Это не малявка из начальной школы.
– Прежде чем отказываться от презервативов, спроси у нее про контрольные тесты, которые гинеколог велел ей сделать, когда вшивала тот самый Норплант.
– Хорошо, мамочка.
– Не смейся, мне трудно говорить тебе все это, когда хочется заорать, чтобы ты БЕЖАЛ ВО ВСЕ ЛОПАТКИ, ПОКА ЖИЗНЬ ТЕБЯ НЕ ДОГНАЛА и не заставила заплатить за все твои грехи.
– Хорошо, сестра моя!
– И все же ты меня насмешил. Ты, который мозги мне проел, убеждая не привязываться к пациентам, – а сам влюбляешься в их младших сестриц. Ты прав, это совсем другое дело.
– Всякий может ошибиться.
– Думаю, что бы я тебе ни сказала, это ничего не изменит…
– И правильно думаешь, но мне нужно было с кем-то поделиться.
– Ну тогда я могу поделиться своими проблемами…
И я излагаю во всех подробностях мои эпистолярные отношения с Ромео и то, как грубо это оборвалось и как сердце у меня разрывается при мысли, что я больше не буду получать от него известий, на что Гийом замечает, что жизнь в конечном счете неплохо устроена, потому что известия я смогу получать благодаря ему, раз Ванесса будет с ним делиться.
Да уж, жизнь неплохо устроена…
Перед тем как расстаться, мы надолго застываем обнявшись. Оба мы ищем утешения друг в друге. Сам разговор стал поддержкой, прикосновение – тоже. Знаю, что вряд ли в его глазах выгляжу сестрой милосердия, как он в шутку меня называл, но не исключено, что отчасти играю роль старшей сестры, к которой прибегают в тяжелые минуты.
Вечером я звоню маме. Выйдя на пенсию, родители уехали жить на юг Франции, надеясь, что там их ждут счастливые денечки. Отец довольно холодный человек, но он любит меня, как мне кажется. Мать более открытая и ласковая, но не всегда меня понимает. Им очень нравится Лоран, и они не устают повторять, что он идеальный зять: такой обходительный и с прекрасным положением, которое обеспечит мне безоблачное будущее.
Каждый год они на три месяца отправляются в Таиланд – чтобы развеяться и ради крупицы экзотики. Они собираются уехать через неделю.
– Мама?
– Здравствуй, Джульетта, как ты там?
– Нормально. Немного трудно. Курсы таблеток и уколов, а еще работа, и надо подменять коллег, ритм просто невероятный.
– Такова жизнь. Мы тоже работали, как безумные; зато потом поживешь в свое удовольствие.
– Как папа?
– Хорошо. Организует нашу поездку. Мы поедем в места, где еще не бывали.
– Отлично.
– А Лоран, как у него дела?
– Нормально.
– И все?
– Он меня пугает, мама.
– Как так, «пугает»?
– Мы недавно поссорились, и его взгляд меня напугал.
– А из-за чего поссорились?
– Он нашел письмо, которое мне прислал один пациент. Мы иногда переписывались, потому что я помогла ему оправиться и он хотел познакомиться поближе.
– И ты удивляешься, что Лоран плохо отреагировал? Ты не должна так поступать, дорогая. После всего, что он для тебя делает. Огради его от подобных вещей.
– Я ничего плохого не сделала.
– Как он может быть в этом уверен? Ты же хорошо знаешь, что он не любит, когда ты поддерживаешь отношения с другими мужчинами.