этого можно подумать, что экономическая теория страдает от мании величия — разве способна наука, которая не в состоянии разобраться даже в собственной сфере применения, заявлять, что она объясняет все или почти все?
Стандартная экономическая наука концентрируется на торговле вместо промышленности.
**************************************************************************************
Страны, которые сегодня богаты, перепутали причины экономического роста — инновации, новые знания и новые технологии — со свободной торговлей, которая есть не что иное, как свободная транспортировка товаров через границы.
Известно, что инновации и знания приводят к экономическому росту, но после Адама Смита экономическая наука перестала изучать этот аспект экономики.
*************************************************************************************
Чтобы заработать профессиональный статус и престиж, современные экономисты должны публиковать статьи в журналах, которые рецензируются их же единомышленниками, а не изучать реальный мир.
**************************************************************************************
Экономисты работают ради похвалы своих же коллег.
**************************************************************************************
Окна возможностей очень сильно зависят от вида экономической деятельности. Нам понятно на интуитивном уровне, что если бы Билл Гейтс занимался выпасом коз в Монголии, он не смог бы основать «Microsoft». Однако стандартная экономическая наука с нами не согласна.
Понимание экономики подразумевает знание истории, политики и психологии, и здесь бессильны «абстрактные аргументы и математические вычисления».
В ноябре 2008 года королева Елизавета II нанесла визит в Лондонскую школу экономики, в состав которой входит один из самых уважаемых экономических факультетов в мире. После выступления одного из профессоров, Луиса Гарикано, говорившего об охватившем весь мир финансовом кризисе, королева спросила: «Как вышло, что никто не сумел этого предвидеть?»
Королева задавала вопрос, который засел в умах большинства людей с самого начала кризиса — с осени 2008 года.
Последние пару десятилетий все эти высокообразованные эксперты — от экономистов-нобелевских лауреатов и всемирно известных финансовых аналитиков до пугающе умных молодых инвестиционных банкиров с экономическими дипломами лучших университетов мира, — твердили нам, что с мировой экономикой все в порядке. Нам говорили, что экономисты наконец нашли волшебную формулу, позволяющую экономике наших стран быстро расти и удерживать низкую инфляцию. Говорили об экономике по принципу «Трех медведей», когда все в самый раз — не слишком горячо, не слишком холодно. Алан Гринспен, бывший председатель совета управляющих Федеральной резервной системы (американского Центробанка), два десятилетия руководивший крупнейшей и — финансово и идеологически — самой влиятельной экономикой, удостоился титула «маэстро». Так озаглавил свою книгу о нем журналист Боб Вудворд, прославившийся расследованием Уотергейтского скандала. Преемник Гринспена, Бен Бернанке, говорил об эпохе «великого успокоения», которая наступила с обузданием инфляции и исчезновении бурных экономических циклов.
Поэтому для большинства людей, включая королеву, оказалось большой загадкой, что в мире, где умные экономисты должны были разобраться со всеми основными проблемами, что-то может так грандиозно рухнуть. Как могли настолько ошибаться все эти толковые мальчики с дипломами лучших университетов, со всеми гиперматематическими уравнениями, которые лезли у них из ушей?
А сейчас я приведу слова одного умного человека, которые многое объясняют.
«Мне неприятно об этом говорить, но вы, экономисты, не отдаете себе отчет, как работает реальный мир.
То есть экономисты рисуют красивые схемы, считают всякие-разные цифры и числа, используют много интересных терминов и названий…
А с реальностью их теории, получается, никак не связаны…
Тогда не вижу ничего удивительного, что советы, которые эти самые экономисты дают развивающимся странам, в лучшем случае бесполезны. А часто — вредны.
Мировые финансовые организации подчеркивают важность образования, но не собираются поддерживать образование промышленной политикой, которая создает спрос на образованных людей, как это делает Европа последние 500 лет. Они ухудшают финансовое бремя бедных стран, заставляя их финансировать образование людей, которые смогут устроиться на работу только в богатых странах.
************************************************************************************
Образованных гаитян легко найти среди франкоговорящего населения Канады, где они работают водителями такси. Около 82 % врачей с Ямайки работают за рубежом. 70 % жителей Гаяны, имеющие университетской образование, работают за пределами страны. Больницы Северной Америки переманивают медсестер из бедных стран, таких как Тринидад, а значительная часть больниц на Карибах держится на медсестрах с Кубы.
**************************************************************************************
Тот факт, что образованные жители бедных стран востребованы в богатых странах, где они живут гораздо благополучнее, чем дома, является угрозой для социальной ткани бедных стран: самые компетентные, самые богатые граждане бегут из них.
То есть образование само по себе не сделает бедную страну богатой. Нужны условия, в которых образованные граждане страны смогут применить свои знания.
Сколь бы очевидной ни казалась важность образования в повышении эффективности экономики, найдется немало свидетельств, ставящих под сомнение эту расхожую истину.
Возьмем, для начала, экономику стран «восточноазиатского чуда», в развитии которых, по всеобщему мнению, образование сыграло важную роль. В 1960 году уровень грамотности на Тайване был всего лишь 54 %, тогда как на Филиппинах он составлял 72 %. Несмотря на более низкий уровень образования, Тайвань с тех пор продемонстрировал один из самых стремительных в истории примеров экономического роста, а экономика Филиппин росла довольно скромно. В 1960 году доход на душу населения на Филиппинах был почти вдвое больше, чем на Тайване (200 долларов против 122 долларов), но сегодня среднедушевой доход Тайваня примерно в десять раз выше, чем на Филиппинах (18 000 долларов против 1800 долларов). В том же году уровень грамотности в Корее равнялся 71 % — что сравнимо с Филиппинами, но все же намного ниже, чем 91 % в Аргентине. Несмотря на значительно более низкий уровень грамотности, Корея с тех пор развивалась намного быстрее Аргентины. В 1960 году среднедушевой доход в Корее составлял чуть более одной пятой в Аргентине (82 доллара против 378 долларов). Сегодня он втрое выше (около 21 000 долларов против примерно 7000 долларов).
Очевидно, помимо образования, существует множество других факторов, определяющих показатели экономического роста страны. Но приведенные примеры развенчивают распространенный миф о том, что образование — ключ к пониманию «восточноазиатского чуда». Когда этот процесс начался, то экономика стран Восточной Азии отнюдь не могла похвастаться исключительными успехами в образовании, а такие страны, как Филиппины и Аргентина, продемонстрировали достаточно слабые экономические результаты, несмотря на существенно более высокий уровень образования.
На другом конце спектра — опыт стран Африки к югу от Сахары, который показывает, что увеличение инвестиций в образование не является гарантией улучшения экономических показателей. С 1980 по 2004 годы уровень грамотности в странах субсахарской Африки существенно вырос: с 40 % до 61 %. Несмотря на этот рост, среднедушевой доход в регионе за этот период даже упал на 0,3 %. Если образование настолько важно для экономического развития, как полагает большинство из нас, подобного происходить не должно.
Вот как. То есть образование может быть как полезным, так и