Читать интересную книгу Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден

– Си Ся – мой дом, – рыдая, ответила она.

Чингис мог бы убить ее. Чахэ не знала, почему он этого не сделал тогда. Напротив, продолжая смотреть на нее, Чингис поднялся с постели. Он знал, что умрет. Чахэ была уверена в этом. Осознание близкой смерти так явно читалось в его желтых глазах и внезапной бледности на лице. Потом он поплотнее запахнул халат, крепко прижимая рукой растущее кровавое пятно. Чингис ушел и оставил ее одну, а она так и сидела на постели, оплакивая родного ей человека.

Хасар возвращался в лагерь. Его конь мчался галопом по лабиринту проходов, оставшихся между юртами, но Хасару не было дела до тех, кто оказывался у него на пути. Люди шарахались в сторону и уступали дорогу, догадываясь, что произошло нечто важное. Лишь немногие видели, как хан покидал лагерь, зато многие видели теперь возвращение Хасара с выражением лютой ярости на лице.

Вот и ханская юрта. Казалось, Чингис покинул ее всего пару мгновений назад, но все изменилось с тех пор. Хасар на скаку спрыгнул с коня и, чуть спотыкаясь, вбежал вверх по ступеням и ногой распахнул дверь во внутренний полумрак жилища.

Тяжело дыша, он заглянул внутрь. На постели лежала Чахэ. Глаза ее были пусты, как стекло. Хасар подошел ближе и встал над ее неподвижным телом, опустив взгляд на перерезанное горло и окровавленный нож под рукой. Все выглядело так тихо и мирно, но умильная сцена показалась Хасару оскорбительной.

Закричав нечеловеческим голосом, он схватил Чахэ за руку и дернул так сильно, что тело безвольно скатилось на пол. Обезумев, Хасар ударил мечом в ее грудь и рубил до тех пор, пока сам не покрылся кровавыми брызгами и не сбился с дыхания, а голова Чахэ не отделилась от тела.

Когда Хасар снова появился в дверном проеме, привлеченные шумом телохранители хана уже собрались на улице перед юртой. Они заметили кровь на лице Хасара и дикое безумие в его глазах, и Хасару показалось, что ханские стражи готовы наброситься на него.

– Где хан? – спросил один из них, нацеливая лук в грудь Хасара.

Хасар не мог не считаться с угрозой, но едва ли был способен заставить себя говорить. Он с трудом поднял руку и указал на чернеющую равнину далеко за кольцом костров и факелов, которые уже зажглись в лагере.

– Он мертв, – ответил Хасар. – Он лежит там, в траве. А цзиньская шлюха, которая убила его, лежит за моей спиной. Теперь уйдите с дороги.

Хасар зашагал вниз, и ханские стражи в ужасе и смущении расступились перед ним. Он не заметил, как один из них проскочил в юрту. Надрывный крик стражника застал Хасара уже в седле. Расправа над безжизненным телом не дала выхода гневу, и Хасар снова пустил коня вскачь. Юрта Чахэ стояла неподалеку, и полководец теперь искал детей второй ханской жены, намереваясь отплатить за ее поступок.

Домчавшись до юрты, Хасар вбежал внутрь, но уже через пару мгновений выскочил на улицу. Юрта была пуста. Заметив служанку-китаянку, пятившуюся прочь от окровавленного темника, Хасар схватил ее за глотку, когда китаянка в ужасе опустилась перед ним на колени.

– Дети Чахэ! – кричал он, безжалостно сжимая пальцы на горле служанки. – Где дети Чахэ?

От удушья женщина багровела, пока Хасар наконец не отпустил ее. Давясь кашлем, служанка лежала на земле, и Хасар занес над ней меч.

– Они с Бортэ, господин. Прошу вас, мне ничего не известно.

Хасар уже был в движении. Его конь, испуганный запахом крови на одежде хозяина, ускакал прочь. И Хасар, держа меч в руке, помчался со всех ног в поисках нужной юрты. Слезы наворачивались на глазах, когда он думал о брате, чье тело остывало теперь на равнине. За все будет расплата.

Вокруг ютры Бортэ бродило много народа. Молва уже разошлась по лагерю, и люди, забыв про еду и сон, покидали дома. Хасар почти не замечал толпы, его взор был занят только поиском нужной юрты. Наконец он увидел ее. Внутри кипела жизнь, слышались звонкие голоса и смех. Хасар без раздумий налетел на дверь всей своей массой, кожаные петли оборвались, и дверь рухнула на пол.

Хасар влетел внутрь следом за дверью и остановился перед напуганной семьей своего брата. Там были Бортэ и Угэдэй. Прежде чем дядя сумел выпрямиться, Угэдэй вскочил на ноги и встал перед ним, положив руку на рукоять меча. Едва замечая его, Хасар гневно глядел на четверых детей, рожденных Чахэ: двух девочек и двух мальчиков. Они застыли в свете лампы и испуганно разглядывали окровавленную одежду своего дяди.

Занеся меч, Хасар ринулся к детям. Бортэ закричала, и Угэдэй тотчас бросился на дядю, не успев обнажить клинок. Мужчины упали на пол, но Хасара переполняла ярость, и остановить его было не так-то просто. Отшвырнув Угэдэя, словно пушинку, он легко вскочил на ноги. Свист извлекаемого из ножен клинка пробился сквозь бешенство Хасара до его разума, и дядя медленно повернул глаза на племянника. Угэдэй был готов принять бой.

– Поди прочь! – зарычал Хасар.

Сердце забилось чаще. Угэдэй чувствовал мелкую дрожь, но не отступал. Напряжение между мужчинами разрядила Бортэ. В воздухе повисло ощущение смерти, и хотя Бортэ была ужасно напугана, она старалась говорить как можно спокойнее.

– Хасар, ты пришел, чтобы убить меня? – спросила она. – На глазах у детей?

Хасар вздрогнул, словно слова отрезвили его.

– Не тебя, – возразил он. – Чингис мертв. А это дети его шлюхи.

Бортэ тоже осторожно поднялась со своего места и преградила Хасару путь, двигаясь, словно змея перед броском. Она раздвинула руки, защищая детей за спиной.

– Тебе придется убить меня, Хасар, – сказала она. – Ты не тронешь детей.

Хасар застыл в нерешительности. Жгучая ярость, что пригнала его назад в лагерь и водила от юрты к юрте, начала угасать, но Хасар еще цеплялся за нее, жаждая мести. Его глаза встретились с глазами Угэдэя. Вместе с печалью и горем в них появилось прозрение. Юноша вытянулся во весь рост перед дядей, мелкая дрожь в руках внезапно исчезла.

– Если мой отец мертв, Хасар, – объявил он, – значит, я хан монголов.

Хасар скривил лицо. Гнев ушел, и Хасар почувствовал себя разбитым и старым.

– Нет, Угэдэй. Племена еще должны принести тебе клятву. А пока уйди с дороги.

Хасар не мог смотреть в желтоватые глаза стоявшего перед ним наследника Чингиса. Многое напоминало в них о его отце, и когда Угэдэй заговорил снова, даже в его голосе звучали нотки Чингиса.

– Ты не убьешь моих сестер и братьев, темник, – произнес он. – Ступай и смой кровь с лица. Я поеду с тобой взглянуть на отца. А здесь тебе сегодня больше нечего делать.

Хасар свесил голову. Горе окатило его огромной черной волной. Меч выпал из руки, и Угэдэй едва успел удержать дядю, когда ноги его подкосились и он начал падать. Угэдэй развернул его к выходу и обернулся на мать только раз, когда та смотрела ему вслед, дрожа, но облегченно вздыхая.

Эпилог

Все было по-новому. Братья и сыновья Чингиса не оставили хана на холмах чужой страны. Его тело, обернув пропитанными маслом белоснежными простынями, перевозили с места на место, обращая тем временем земли Си Ся в пепел и дым пожарищ. На то была последняя воля хана, и монголы не торопились с ее выполнением. За год опустошений и грабежей все города и деревни превратились в руины. Население страны, все до последнего человека, было истреблено. Земля покрылась гниющими трупами.

Лишь тогда монгольский народ двинулся на холодные равнины севера, везя своего первого хана в Хэнтейские горы, где он появился на свет. Предание о нем было спето и рассказано уже тысячу раз, и однажды полная повесть о его жизни была прочитана Тэмуге по составленной им исторической хронике. Пергаментные рукописи Тэмуге навечно скрепили слова, и они больше не меняли ни формы, ни содержания, сколько бы раз он ни повторил их.

Ханом стал Угэдэй. Он не собирал племена и не требовал от них принесения клятвы верности, пока тело отца покоилось в масле и пеленах.

И все же вся власть сосредоточилась в руках Угэдэя, и его брат Чагатай, даже если и злился на возвышение Угэдэя, не смел выказывать недовольство открыто. Народ хранил траур, и после ухода хана не нашлось никого, кто дерзнул бы оспорить право Чингиса на выбор преемника. Теперь, когда Чингис завершил свой жизненный путь, люди снова наполнились осознанием того, что он сделал и значил для них. Его народ процветал, его враги обратились в пыль. Все остальное не имело для них значения.

Хмурым утром дул холодный восточный ветер. Сыновья и братья Чингиса ехали во главе погребальной колонны, оставив народ на кочевьях. Тэмуге позаботился о каждой мелочи, позаимствовав многое из погребальных обрядов чужеродных племен. Он ехал вместе с Хасаром и Хачиуном позади повозки, запряженной лучшими лошадьми. Животными правил один из командиров минганов, погоняя их длинной тростью. За спиной возницы на повозке стоял обитый железом простой деревянный ящик, который порой казался слишком маленьким для великого человека, лежащего в нем. Накануне все без исключения мужчины, женщины и дети приходили в течение нескольких дней, чтобы возложить руку на теплое дерево погребального ящика.