Читать интересную книгу Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Мне очень хочется распространиться по поводу одного места Вашего письма, касающегося моей религиозности, но я принужден отложить это до полного выздоровления, ибо голова моя действительно требует, чтобы я остерегался от всяких напряжений.

Желаю Вам всяких благ и, главное, здоровья и спокойствия. Еще раз бесконечно благодарю за карточку. В виду неизвестности дня моего отъезда, прошу Вас, дорогой друг, адресовать мне в Москву, где во всяком случае буду около 12-14 ноября.

Ваш П. Чайковский.

306. Мекк - Чайковскому

Флоренция,

3 ноября 1880 г.

Дорогой мой, милый друг! Мне всегда и постоянно приходится выражать Вам мою безграничную и бесконечную благодарность, вот и теперь я и пересказать не могу, как я Вам благодарна за Ваше желание сделать мне удовольствие сочинением trio, но, конечно, и говорить нечего, что я ни за что в мире не захочу, чтобы Вы Ваше творчество эксплуатировали против собственных симпатий, а к тому же скажу Вам, милый друг мой, что Вы очень ошиблись, думая, что я люблю именно trio. Нет, я люблю в них музыку, как люблю ее везде, в каких бы видах она ни являлась, но со стороны замысла, обстановки, набора, так сказать, персонажей и распределения им ролей я решительно не понимаю, для чего пишут trio, так что у меня сложилась стереотипная фраза, когда заговорят об trio: “Hу, trio пишутся для фортепиано”.С механической стороны в них постоянно нарушается закон равновесия, с математической выходит, что 3:3 не дадут 1 на каждого. А я человек аккуратный, люблю везде равновесие, симметрию, математическую точность и ясность, а, слушая trio, я всегда спрашиваю себя, за что в нем таким прелестным инструментам, как скрипка и виолончель, даны роли людей, сующих нос не в свое дело, хотя бы и умно, но там, где и без них могут обойтись очень хорошо. Сочинением же, по его внутреннему содержанию, независимо от группировки инструментов и звукового подбора, я восхищаюсь ужасно и жалела теперь очень, очень, что Вы не сочинили ни одного trio, потому только, что я в данных обстоятельствах имела бы возможность слушать Вашу музыку.

Вообще в моих вкусах к разным видам музыкальных сочинений есть такая градация: больше всего я люблю оркестровые сочинения, затем из камерной музыки больше всего квартеты (струнные), потом квинтеты. Септуоры и октеты мне как-то подозрительны, и меньше всего в этой области люблю trios, хотя, повторяю, они трогают мне сердце глубоко. Я не чувствую физического отвращения к их звуковому сочетанию, но умом не понимаю, для чего их сочиняют.

Теперь перейду ко второму предмету, еще более для меня интересному, к “Орлеанской деве”. После Вашего указания, дорогой друг мой, я еще перечитала рассказ Иоанны и Финал и была изумлена, поражена, до того это хорошо. Рассказ Иоанны-верх совершенства по своей естественности и искусству воспроизвести музыкою текст. Это начало рассказа бесподобно; неподражаемо! Как натурально: она не поет, а именно рассказывает. Мысль вложить в уста Иоанны музыку ангелов и тем указать ее наитие свыше-гениальна. Финал превосходен! Что за прелестные модуляции в нем. А знаете, Петр Ильич, что над одним тактом я просидела и старалась понять его с час времени. В одном месте, где поют поочередно король и Иоанна, в партии оркестра сделана модуляция посредством энгармонизма в диэзный тон, а в том же такте, в голосе короля, остается # бемольный тон, так что в голосе короля получается La ***, а в оркестре Sol *** [Энгармонизм-отношение между звуками, различными по высоте и письму, но одинаковыми по музыкальному значению, например, La ***= Sol ***. Энгармоническая модуляция-переход из одного строя в другой, основанный на замене звуков аккорда предыдущего строя ангармонически равными ему звуками, принадлежащими последующему строю.]. Я и стала думать, отчего же Вы не сделали одинаковой метаморфозы в обеих партиях? Соображала, соображала и должно быть догадалась, почему это так. Не смейтесь, мой милый друг, что я задумываюсь над такими недоступными для меня вопросами, но ведь это только в Ваших сочинениях.

Все, о чем я говорила, т. е. рассказ Иоанны и Финал, изумительно хорошо. Но тем не менее мою душу трогает глубже всего мольба Дюну а, и я Вам расскажу, мой милый друг, почему. Вообще везде меня трогают и волнуют выражения, конечно, тех чувств, которые я понимаю и признаю. Понимаю же я чувства патриотизма, материнской любви и того чувства, которое люди зовут вообще любовью, а я называю дpужбою. Не понимаю и не признаю любви юных влюбленных существ. По моим понятиям, любовь начинается там, где она обыкновенно кончается, а именно, с близких отношений. Влюбленность же есть мечта, игра воображения, раздражение внешних чувств, вследствие которого является возбуждение совсем не почтенного свойства- чувственное, тогда как между людьми близкими чувственная сторона отодвигается совсем на задний план и действует только настолько, насколько природа наделила животным свойством человека, но тем не менее между ними устанавливается связь неразрывная.... Вот почему, мой милый друг, я в операх, в литературе и в жизни никогда не трогаюсь страданиями юных влюбленных сердец и остаюсь равнодушною при таких любовных сценах. Вот почему я и говорю Вам всегда, что Ваша музыка выше сюжета;я отношу это к любовным сценам. Поэтому и сцены любви в “Орлеанской деве” меня трогают меньше чего другого.

Второе. Сюжет рассказа Иоанны и Финал принадлежит также к области моих скептических отношений. В послания свыше я не верю, даже о сошествии св. духа на апостолов стараюсь не думать. Недавно еще здесь, в картинной галерее, выставлена была большая картина “Les tentations de St. Antоinе” [“Искушение св. Антония”]. Вы понимаете, конечно, что этим “tentations” были женщины, окружающие его в соблазнительной наготе и дразнящих .позах, и он, скорченный, дрожащий и бледный, как мертвец, возбуждал во мне и смех и отвращение: сам вследствие пошлости и гадких мыслей додумался до привидений и возводит в добродетель свое целомудрие. Я скажу, что выпороть бы его надо за то, что ему представлялись такие мерзости, а не в святые производить. Извините, милый друг, за крупные выражения, но я не могу мириться с людскою пошлостью. Но, боже мой, куда я залетела-от Jeanne d'Arc к св. Антонию. Я надеюсь, впрочем, что этот святой католический, а не наш.

Итак, милый друг, музыка рассказа Иоанны и финал восхитительны, несравненны, но видениям ее я все-таки не верю, потому что я реалистка и поклоняюсь возвышенным, но реальным чувствам,-поэтому патриотизм Дюнуа меня пробирает насквозь, трогает сильнее всего другого...

Слышали ли Вы, друг мой, что представительница. Вашей Татьяны, Климентова, сошла с ума, и доброжелатели Ник[олая] Григ[орьевича] сейчас валят на него вину за это, говорят, что он давно с нею в близких отношениях. Правда ли это? Мне что-то не верится ...

Мой французик уехал, и мне очень скучно, что я не могу слушать ни Вашей фортепианной сонаты, ни прелестных мелких сочинений, из которых я особенно обожаю вальс fis-moll, который Bussy играл очень хорошо. Trios мои также прекратились.

Время летит беспощадно быстро, вот уже мне остается пробыть здесь один только месяц. Жаль, здесь так хорошо. Если бы не дети в России, я бы не уехала отсюда до весны. Мы ни разу не были ни в театре, нив каком концерте, потому что и нет ничего, хотя в опере участвует Данджери, наша знакомка по России, но состав труппы все-таки плохой.

До свидания, милый, дорогой друг. Жду Вас с нетерпением. Всем сердцем беспредельно Вас любящая

Надежда фон-Мекк.

307. Чайковский - Мекк

Каменка.

7 ноября 1880 г.

Милый, дорогой Друг! Здоровье мое гораздо лучше, и та упорная невралгическая головная боль, которою я так упорно страдал, осталась теперь лишь как воспоминание. Но до сих пор еще я принужден воздерживаться от занятий и от всяких умственных напряжений. С одной стороны, это, как и следовало ожидать, меня несколько тяготит, а с другой, оно оказалось очень хорошо для моего здоровья и состояния нервов. Думаю, что еще лучше будет мне, когда я попутешествую, и мне очень хочется исполнить мой проект поездки за границу, но меня смущают различные обстоятельства, о коих я писал Вам в моем предыдущем письме. Откладываю решение этого вопроса до Москвы. Я выезжаю завтра вечером и в понедельник десятого числа надеюсь. быть в Москве, где меня ожидает целая масса всякого рода корректур и дел. Меня несколько волнует состояние моего влюбчивого брата Анатолия. Вот уже несколько времени, что я получаю от него письма, преисполненные излияниями любви к одной богатой молодой девушке (Мазуриной), которая, по его словам, преисполнена бесконечным количеством всякого рода достоинств, но которая, увы, кажется, вовсе не расположена увенчать его желания согласием выйти за него замуж. При его нервной натуре я боюсь, чтобы эта новая страсть не подействовала неблагоприятным образом на его здоровье. Какое странное создание человек! Есть много девушек, выказывавших к моему симпатичному брату искреннее расположение и способных сделать его счастливым, но он, как нарочно, всегда влюбляется в тех, кто ни мало не интересуется им.