в кабинете ещё часа полтора. Утром он поел в духане и выехал в Иерусалим. Первым человеком, с кем он там встретился, был Берл Кацнельсон. Ему стала понятна подоплёка его телефонного разговора с Бен-Гурионом. В рабочей партии, рассказал ему Берл, также
слышатся требования произвести изменения в руководстве ишува. Иосиф Шпринцак считает, что необходимо ликвидировать возможность захвата власти ревизионистами. По его мнению, лучше МАПАЙ сама станет во главе стремления присоединить Рутенберга к руководству. Иначе его поднимут круги, которые потребуют разрушить власть рабочей партии в ишуве.
Он поспешил в Национальный комитет и застал Бен-Цви в его кабинете.
— Хорошо, что приехал, — одобрительно произнёс Ицхак.
— Между прочим, из Хайфы меня вытащил сам Бен-Гурион, — усмехнулся Пинхас.
— Ничего себе! Чтобы Давид захотел делить с кем-то власть?! Значит, припекло.
— Мне этот парадокс объяснил Берл, — сказал Рутенберг. — Он вынужден согласиться на требование центра партии ввести меня в руководство ишува.
— Очень хорошо, Пинхас. Есть идея создать верховный комитет. Чтобы проверить такую возможность, нужно вначале учредить орган, который этим и займётся. Многие в ишуве предлагают тебя. Поэтому тебе, я думаю, нужно его возглавить.
— В нём, Ицхак, должны быть представлены все, и правые, и левые, и верующие.
— Я тут составил список, — произнёс Бен-Цви. — Включил в его состав Кацнельсона и Давида Ремеза от МАПАЙ. От правых предлагаю Исраэля Рокаха и Моше Смилянского, а от восточного еврейства — раввина Гольда.
— Не возражаю. Значит, комитет пятерых?
— Да. А ты, Пинхас, его руководитель.
— Завтра, пожалуй, нужно созвать людей, — сказал Рутенберг.
— Мой секретарь тебе поможет.
Собрать людей удалось только к вечеру следующего дня. Рутенберг всех хорошо знал.
— Вы все понимаете, что главнейшей задачей нашего времени является единство ишува, — заявил он. — К такому выводу пришли все наши лидеры. Они склоняются к тому, чтобы создать комитет, в котором должны состоять представители всех ветвей власти. Нам доверили обсудить этот вопрос.
Сразу стали очевидны разногласия между ними. Смилянский предложил сосредоточить усилия на экономической деятельности и укреплении благосостояния ишува.
— Сегодня многие демонстранты требуют бороться с правительством Британии, — сказал он. — По-моему, новая власть должна воздержаться от фронтального столкновения с властями мандата.
— Думаю, воевать с правительством мы не можем и не будем, — согласился с ним Рутенберг. — Руководству ишува следует стремиться к сотрудничеству с ним. Но чтобы экономическая деятельность проходила успешно, нужно наладить отношения с арабами. Поэтому объединённое руководство ишува будет обязано заниматься и политикой.
— В ишуве в настоящее время существуют три органа власти, — произнёс Давид Ремез. — Требуется учредить комитет, можно назвать его верховным комитетом, в который войдут лидеры всех этих органов.
— Триумвират, конечно, должен включать председателя исполкома Сохнут Бен-Гуриона,
председателя Исполкома Всемирной сионистской организации Менахема Усышкина и тебя, Пинхас, как представителя Национального комитета, — заявил Роках.
— Я не являюсь членом Национального комитета, Исраэль, — заметил Рутенберг.
— Сейчас это так. Но я сегодня, как приехал, зашёл к Ицхаку. Он сказал, что хочет ввести тебя в состав комитета.
Он объявил о конце заседания. Все попрощались и разошлись, оставив его одного наедине со своими мыслями. У него снова появилась возможность избежать вступления в беспокойную и тревожную жизнь. Хватит с него. Он устал, и силы уже не те. Бен-Гурион против участия в верховном комитете. Кацнельсон рассказал ему о намерении Давида уволиться, если руководству будет навязан новый порядок. Требование друзей Рутенберга видится Бен-Гуриону ударом по его власти и положению. Народ требует его возвращения к руководству. Но возглавить борьбу с Британией он не желает. Да, он понимает, что в такое тяжёлое время нужен стране. И он хорошо понимает, что нужно делать. У любого человека бывают минуты душевной слабости. Они пройдут, и вернётся трезвое восприятие мира.
Рутенберг вышел из комнаты заседаний. Ему нужен был телефон. Он нашёл его у секретаря, поднял трубку и набрал номер Сохнута. Пинхас услышал голос Бен-Гуриона.
— Давид, я приехал, как ты и просил. Нужно поговорить.
— Ты смотрел в окно?
— Да, темно.
— Приходи завтра утром. Твой друг тоже будет, если ты не возражаешь.
— Конечно, не возражаю. Буду утром. Спокойной ночи.
На улице дул лёгкий прохладный ветер. Засветились окна домов и редкие фонари на улицах. Он решил пройтись и подышать чистым и сухим иерусалимским воздухом. По дороге в гостиницу он поел в ресторане. В номере он разделся и прилёг на постель. И сразу провалился в сон. Он проснулся, когда солнечный луч коснулся лица.
Бен-Гурион и Берл ждали его в кабинете.
— Шалом, Пинхас. Меня, честно говоря, не удивил твой звонок. Ты просто рвёшься в бой.
— Не уверен, что так уж и рвусь. Но действовать нужно. Ты же меня для этого и вызвал в Иерусалим.
— Вопрос, как действовать, Пинхас.
— Верно, Давид. Вчера я провёл обсуждение в комитете пятерых. Решили учредить верховный комитет.
— Я Давиду всё уже рассказал, — произнёс Кацнельсон.
— Я знаю, ты был против моего участия, — сказал Рутенберг. — Боялся, что я захвачу власть в стране и стану диктатором. Читал твою статью в газете. Ты написал, что моё присоединение к комитету, который должен заниматься реформой режима, невозможно. Это, якобы, ударит по положению электрического предприятия.
— Да, я так думал, Пинхас. И продолжаю так думать. Вопреки мнению многих, которые видят в тебе лидера, готового повести их против Британии, ты в бой