Читать интересную книгу Сёгун - Джеймс Клавелл

Блэкторн поплыл к берегу, где его ждали вассалы со свежим бельем. Он оделся, засунул за пояс свои мечи и пошел обратно к галере. Около пристани его окликнул один из вассалов:

– Андзин-сан!

Почтовый голубь, преследуемый ястребом, бешено махал крыльями – он искал спасения в клетке, висевшей на чердаке самого высокого деревенского дома, расположенного на спуске к морю, – своего дома. Когда до клетки осталось ярдов сто, ястреб высоко в небе сложил крылья над добычей и камнем устремился вниз. Атака его не удалась: только облако перьев разлетелось от удара. Голубь падал и кричал, словно смертельно раненный, но перед самой землей выправился, полетел и проскользнул в отверстие в сетке. Ястреб издал свое «ёк-ёк-ёк» совсем рядом, в нескольких шагах. Все зрители обрадовались, кроме Блэкторна: его не тронули ум и смелость голубя, теперь его ничто не трогало.

– Вот здорово! – не удержался один из его вассалов, хотя и смущенный суровостью хозяина.

Блэкторн вернулся на галеру и застал там Ябу, госпожу Садзуко, Кири и капитана. Все было готово к отплытию.

– Ябу-сан, има Эдо ка? – спросил Блэкторн.

Но Ябу не отвечал, Блэкторна просто никто не заметил – все смотрели на берег: к деревне торопливо шел Нага, из дома навстречу ему – владелец голубя. Нага сломал печать, вскрыл письмо и посмотрел на листок бумаги: «Галера и все находящиеся на борту должны оставаться в Иокогаме до моего прибытия. Торанага».

Ранним утром по гребню холма мчались всадники. Впереди – пятьдесят сопровождающих и разведчики авангарда под командованием Бунтаро. За ними – большой военный отряд во главе с Оми. Следом – отец Алвито, Цукку-сан и десять его монахов, державшиеся плотной группой. Затем – небольшой арьергард, с ним несколько охотников с соколами на перчатках, соколы с колпачками на головах, кроме одного, большого желтоглазого ястреба-тетеревятника. Все самураи – вооруженные до зубов, в кольчугах, с боевым кавалерийским оружием.

Торанага ехал легко. При взгляде на него никто не узнал бы сурового, печального даймё, каким мы его оставили. Это был другой человек – сильный, бодрый, уверенный в своей цели и не таящий ее от других. Поездка его идет к концу, и он рад этому. Прошло два с половиной дня, с тех пор как он приказал Наге задержать галеру в Иокогаме и выступил из Мисимы форсированным маршем. Ехали очень быстро, меняя лошадей через каждые двадцать ри. На одной станции, где не оказалось свежих лошадей, ответственный за это самурай был смещен, жалованье его отдано другому, а ему приказано совершить сэппуку или обрить голову и стать монахом. Самурай выбрал смерть.

«Глупец был предупрежден, – думал Торанага. – Всё Канто было призвано к оружию и готовилось воевать. И все-таки этот человек погиб не совсем зря. Весть о том, что произошло на этой станции, облетела все мои владения – больше задержек не будет. Так много еще надо сделать…»

Голова шла кругом. Через четыре дня наступит тот день – двадцать второй день месяца любования луной. Сегодня в Осаке придворный Огаки Такамото нанесет официальный визит Исидо и с сожалением известит его, что Сын Неба из-за болезни принужден на несколько дней отложить свой визит в Осаку.

Устроить эту отсрочку оказалось очень легко. Огаки, принц седьмого ранга, девяносто пятый в династии, ведущей происхождение от императора Го-Сёко, как и все члены императорского двора, был беден. Двор не имел собственных доходов – ими располагали только самураи – и в течение сотен лет существовал на весьма скудное содержание, выдаваемое сёгуном, кампаку или военачальниками, взявшими власть в свои руки. К тому же содержание это тщательно контролировалось. Торанага почтительно и осторожно, действуя через посредников, выделил Огаки десять тысяч коку в год. Огаки пожелал передать эти деньги нуждающимся родственникам. Торанага скромно откликнулся: он – Миновара и, стало быть, тоже ведет свой род от Го-Сёко, так что рад услужить. И доверительно сообщил: погода в Осаке, особенно в двадцать второй день, ожидается неважная. Возвышенному позаботиться бы о своем драгоценном здоровье…

Конечно, гарантий не было. Вдруг Огаки не убедит, не отговорит Возвышенного, но Торанага догадывался, что советников Сына Неба и самого Сына Неба задержка обрадует – даст надежду, что потом можно и вообще отменить поездку. Только раз за три последних столетия правящий император оставлял свою резиденцию в Киото: четыре года назад он соблаговолил прибыть по приглашению тайко – посмотреть, как цветут вишни у Осакского замка. Его визит совпал с передачей Яэмону титула кампаку. Таким образом предполагалось, что новая династия сёгунов будет узаконена императорской властью.

При обычных обстоятельствах ни один даймё, даже Торанага, не осмелился бы сделать такое предложение кому-нибудь из придворных. Это оскорбляло вышестоящие власти, в данном случае Совет регентов, лишало их многих привилегий и немедленно расценивалось как измена, да так и было на самом деле. Но Торанага знал, что он уже все равно обвинен в измене.

«Завтра Исидо и его союзники выступят против меня. Сколько времени мне осталось? Где быть битве? В Одаваре? Победа зависит от времени и места, а не от числа воюющих. Соотношение сил не в мою пользу: один к трем. Ничего… Исидо выберется из Осакского замка! В шахматной борьбе за власть я пожертвовал своего ферзя, но Исидо потерял две ладьи… Но в последней игре я утратил больше чем ферзя. Я лишился корабля. Ферзь может быть добычей, корабль – нет!»

Они спускались с холма быстрой, тряской рысью. Внизу рокотало море. После поворота тропинки появилась Иокогама, вдалеке в море, у берега, виднелись останки корабля. Торанага видел: на плато в боевом порядке выстроился мушкетный полк с лошадьми и снаряжением, мушкеты убраны в чехлы, почетный караул – самураи, прекрасно вооруженные, – выстроился в ряд по пути его следования. На окраине деревни жители аккуратными рядами стояли на коленях, приготовившись приветствовать Торанагу. На галере вместе с капитаном дожидались моряки. С обеих сторон пристани в идеальном порядке тянулись вытащенные на берег рыбачьи лодки… Торанага решил сделать замечание Наге: он приказал полку приготовиться к немедленному выходу, но отрывать рыбаков и крестьян от рыбной ловли и работы на полях – зачем это?

Он повернулся в седле и подозвал самурая:

– Передайте Бунтаро: пусть выезжает вперед и проверит, все ли благополучно и готово к моему приезду. Потом отправляйтесь в деревню и пошлите жителей на работу, кроме старосты.

– Да, господин. – Самурай вонзил шпоры в бока лошади и ускакал.

К этому времени Торанага подъехал к плато так близко, что мог различить лица: Андзин-сан, Ябу, Кири и госпожа Садзуко… Возбуждение его росло, настроение было приподнятое.

Мрачный Бунтаро скакал вниз по дороге с луком и двумя колчанами стрел за спиной, шестерка самураев мчалась за ним по пятам. Свернув с дороги, их группа оказалась на плато. Он сразу же увидел Блэкторна, и лицо его стало еще суровее. Бунтаро натянул поводья и осмотрелся: лицом к полку была устроена крытая обзорная площадка с подушкой на помосте; еще один, поменьше и пониже, располагался рядом – там ждали Кири и госпожа Садзуко. Ябу, как старший, стоял перед полком, Нага – справа от него, Андзин-сан – слева. Решив, что здесь все в порядке, Бунтаро сделал знак подъезжать основной партии. На рысях подскочили всадники авангарда, спешились и встали защитной цепью вокруг обзорной площадки. Вот в центр площадки выехал Торанага. Нага высоко поднял боевое знамя, и четыре тысячи самураев грянули:

– Торана-а-а-га-а-а-а!.. – И все поклонились.

Торанага не ответил на приветствие. В полной тишине он оперся на седло и озирал всех: Бунтаро украдкой следит за Андзин-саном; Ябу держит меч – его подарок – и, видимо, очень нервничает; поклон Андзин-сана учтив, но невыразителен, рукоятка его меча сломана; Кири и самая младшая его наложница стоят на коленях, положив руки ладонями на татами, лица скромно опущены. Глаза его моментально смягчились. Но вот полк… Все еще стоят, согнувшись в поклоне. Он так и не ответил поклоном, только коротко кивнул и почувствовал, как по рядам прошел шорох – выпрямляются после поклона. Он ловко спрыгнул с лошади, радуясь, что они боятся его кары. Самурай взял поводья и увел лошадь, а он повернулся спиной к полку и, весь в пятнах пота, что обычно было в этом влажном климате, подошел к своим женщинам:

– Ну вот, Кири-сан, добро пожаловать домой!

Обрадованная Кири изящно поклонилась:

– Спасибо, господин. Я уж и не думала, что буду иметь удовольствие увидеть вас еще раз.

– Я тоже, госпожа. – Торанага позволил себе показать, как он счастлив, потом взглянул на молодую женщину. – Ну, Садзуко-сан? А где мой сын?

– С кормилицей, господин. – Она боялась дышать, счастливая его явным расположением.