Читать интересную книгу Общая психопаталогия - Карл Ясперс

Наконец, нам следовало бы сказать о том, что все представленные здесь понятия — это не столько продукты исследовательской мысли, сколько схематические, короткоживущие предпосылки. Некоторые реальные случаи очень трудны для интерпретации. Например, мы наблюдаем индивидов, чья биография в целом выглядит как развитие личности, но в отдельных признаках ощущаются намеки на какой-то легкий процесс, сообщающий развитию известный аномальный колорит. Случаи подобного рода — когда так до конца и не ясно, имеем ли мы дело с простым развитием изначальной предрасположенности или с процессом в собственном смысле, — отнюдь не являются чем-то исключительным.

Для дискуссий, разворачивающихся вокруг таких случаев, типично отсутствие должного внимания к самому главному, а именно — к различению болезненного процесса и развития личности. Значение категории «развитие личности» расширяется, выводится за положенные ей пределы; в нее всячески «втискиваются» моменты, имеющие отношение только к процессу.

1. Тенденция «понять» процесс. Генезис настоящего бреда понять невозможно. В терминах предрасположенности, окружающей среды, переживаний индивида мы можем понять содержательный аспект бреда; но бредовый характер переживания представляет собой нечто специфически новое, в какой-то момент времени внезапно входящее в жизнь. Паранойяльный механизм недоступен психологическому пониманию. Но момент начала паранойи далеко не всегда удается установить однозначно. Имея перед глазами случай настоящей паранойи, мы можем подозревать, что исходной личности была присуща врожденная, специфически паранойяльная предрасположенность; поначалу эта предрасположенность проявляла себя в виде параноидных черт характера, впоследствии же, на почве переживаний, она разрослась и заняла господствующее положение в жизни индивида. Независимо от того, с какими именно трудностями мы сталкиваемся в тех или иных случаях, не следует распространять наше психологическое понимание за пределы сферы действительно понятного. Правда, многие психиатры проявляют нечто вроде фундаментальной убежденности в обратном; отсюда проистекает их страсть к полемике. В связи со всеми попытками психологически «понять» шизофрению мы обнаруживаем тенденцию к отрицанию фактов, указывающих на процесс, во всей их неповторимой специфичности.

2. Тенденция трактовать процесс как невроз. Задумываясь над биографиями больных с навязчивыми неврозами (которым аналогичны неврозы на сексуальной почве), мы часто обращаем внимание на поступательное развитие, в результате которого исходные, частные по своему характеру симптомы овладевают всей жизнью личности и налагают на нее свои оковы. Явление, само по себе совершенно чуждое данной личности, овладевает ею и подчиняет ее себе. В подобных случаях мы имеем дело с прогрессирующим событием, природа которого от нас скрыта. Возможно, речь должна идти о болезни, имеющей биологическую основу, но отнюдь не о том, что мы, в противоположность «развитию личности», именуем «процессом». Процесс — это не та болезнь, при которой происходит постепенное разрастание поначалу частной симптоматики. Процесс с самого начала зарождается в ядре личности, в последних глубинах ее бытия. Процессы принципиально отличаются от неврозов. Считается, однако, что неврозы того типа, который Шульц обозначает термином «ядерные неврозы» (Kernneurosen, в противоположность «периферическим неврозам», Randneurosen), представляют собой заболевания самой личности, разрастающиеся на почве внутриличностных конфликтов и в своей значительной части психологически понятные, — хотя в целом, будучи событиями, порожденными специфической врожденной предрасположенностью, они все-таки недоступны нашему пониманию. Считается, будто процесс следует трактовать как нечто аналогичное этим «ядерным неврозам». Но и здесь имеет место принципиальное различие, пусть трудно переводимое на язык понятий и трудно постижимое в терминах отдельных критериев, но интуитивно совершенно ясное: невроз понятен в совершенно ином смысле, нежели процесс.

3. Тенденция интерпретировать процесс как экзистенциальную трансформацию. Непонятный для нас элемент процесса — это фундаментальное биологическое событие, выходящее за пределы нашей способности к психологическому пониманию, а вовсе не экзистенция, благодаря которой поддерживается и реализуется эмпирическая жизнь. Философское понятие экзистенции неприложимо к конкретным психопатологическим исследованиям. Будучи использовано в психопатологическом контексте, оно неизбежно теряет свой особый, глубинный смысл. Изменения, затрагивающие наличное бытие человека, — это отнюдь не экзистенциальные изменения. Между трансформацией, которую претерпевает человек в целом, вместе со своим личностным миром, вследствие вторгающихся в его жизнь биологических событий, и трансформацией, проистекающей из свободного экзистенциального выбора, нет родственной связи. Эти два вида трансформации находятся на разных плоскостях. Экзистенциальная трансформация не имеет никакого отношения к предмету психопатологического исследования. Вторжение процесса приводит к безумию, а не к обретению личностью экзистенциальной свободы.

Общее для рассмотренных здесь трех тенденций заключается в следующем: в ряде случаев фундаментальное биологическое событие отрицается как проблема, а фундаментальное впечатление безумия остается вне сферы исследовательского внимания. Проблема процесса ускользает либо в сферу психологически понятных связей, либо в сферу недоступного пониманию аспекта невроза, либо, наконец, в сферу философских представлений об экзистенции. Соответственно, внимание к фактам замещается попытками свести человека только к тому, что в нем есть понятного, усмотреть в нем невроз, охватить его как экзистенцию; но то, что специфично именно для процесса, всякий раз выпадает из рассмотрения. Ради того, чтобы не утратить доверия к ясности нашего эмпирического знания, мы не должны сверх меры расширять категорию развития личности и распространять ее за пределы психологически понятного. Вместо этого мы должны распознать психологически непонятное во всей его гетерогенности и «охватить» его методически, согласно тому, какие у нас могут быть основания для гипотез о его возможной природе. Процесс является не чем иным, как одним из таких недоступных пониманию элементов.

Биологический подход к отдельным случаям имеет смысл прежде всего тогда, когда однозначный выбор в пользу развития личности или процесса сделать не удается (по меньшей мере — на современном уровне знания). Изредка встречаются так называемые настоящие параноики, больные с прогредиентным навязчивым расстройством, «сумасшедшие» без каких-либо элементарных симптомов (таких, как обманы восприятия, расстройства мышления, первичные бредовые переживания, «сделанные» явления, «отнятие мыслей» и т. д.), но, возможно, со шперрунгом и негативизмом, которые не всегда удается со всей определенностью отличить от невротических явлений, обусловленных теми или иными комплексами. Если истории жизни таких больных не содержат указаний на некие переломные моменты, начиная с которых можно было бы говорить о возникновении известного синдрома, даже самые опытные специалисты ставят совершенно разные диагнозы. То, что один врач считает неврозом, ананкастическим развитием или психастенией, другой принимает за шизофрению. Психопатия или процесс, ярко аномальная личность или шизофреническое превращение человека в совершенно новое существо — эти диагнозы взаимно противоположны и несовместимы; но важно отметить, что в связи с этой несовместимостью не только обнаруживаются сложные случаи, но и ставятся под вопрос сами фундаментальные понятия — при том, что границы между ними так или иначе всегда продолжают ощущаться.

Бетцендаль1 дает выразительное описание больной, вовлекшей все свое окружение в мир своих навязчивых и бредовых идей; при этом картина ее состояния не давала возможности поставить диагноз, поскольку первичные симптомы отсутствовали. Сохранение верности детским способам противодействия всему новому — особенно в форме инфантильно-благочестивых мыслей и приверженности суеверным ритуалам — привело ее, с помощью адвокатов и врачей (которые были ее первыми учителями), к борьбе за свои права и здоровье, занявшей господствующее место в ее жизни. Она подчиняла себе людей незаметно для себя и для них: «ее супруг обманывался потому, что она в точности повторяла его же собственные рассуждения; на адвокатов большое впечатление производила ее готовность следовать принятым в их практике формальностям, а консультирующие гинекологи и специалисты по внутренним болезням смотрели на нее сквозь призму собственной специальности». Только психиатр, благодаря биографическому подходу, сумел прийти к целостной, всеобъемлющей картине; но даже он оказался не в состоянии однозначно определить, о какой именно болезни следовало бы говорить в данном случае. Неспециалисты неизменно считали эту женщину вполне здоровой, становились на ее сторону, страстно ее защищали. Бетцендаль диагностировал шизофрению (процесс).