И Африка нам не нужна.
Немало я стран перевидел,
Шагая с винтовкой в руке,
И не было большей печали,
Чем жить от тебя в вдалеке.
Немало я дум передумал
С друзьями в далеком краю,
И не было большего долга,
Чем выполнить волю твою.
Пускай утопал я в болотах,
Пускай замерзал я на льду,
Но если ты скажешь мне снова,
Я снова все это пройду.
Желанья свои и надежды
связал я навеки с тобой,
С твоею суровой и ясной,
С твоею завидной судьбой!
Летят перелетные птицы
ушедшее лето искать,
Летят они в жаркие страны,
а я не хочу улетать.
А я остаюся с тобою,
родная навеки страна,
Не нужно мне солнце чужое,
Чужая земля не нужна!
Какая замечательная песня! Когда ее исполняют по радио, охватывает волнение, сердце переполняет гордость за свою страну, чувствуешь себя свободным и таким сильным, что кажется: горы можешь своротить.
Некрасов
Кто, служа великим целям века,
Жизнь свою всецело отдает
На борьбу за брата-человека,
Только тот себя переживет.
Некрасов
Милый друг! Я умираю,
Оттого что я был я честен
Но зато родному краю,
Верно, буду я известен.
Вот. Известен. Как смотреть на то, что человеку хочется быть известным. По-моему, это не порок. Одно — мечтать о славе, другое — хотеть быть известным, но, наверное, это все равно. Ведь слава и известность просто так не даются. Мечтать о славе — значит стремиться заслужить ее, то есть быть полезным людям. Работать, надеясь, что твой труд будет оценен.
Мне иногда кажется странным, что некоторые люди из образованных, те, кто много знает, не стремиться передать свои знания другим. Осуждая таких людей, порою дохожу до несправедливости. Например, к Тониному дедушке, который с недавних пор стал жить у них, придираюсь, почему он, биолог, агроном, выйдя на пенсию, ничего не делает. А ведь мог бы написать какой-нибудь труд по своей специальности!
Глупая, у него, возможно, таких способностей нет — писать. Или здоровье не позволяет. Но какой толк в закопанных в землю знаниях. Никакого. Знания можно сравнить с золотом. Этим богатством тоже надо делиться с другими.
Ведь миллионер, например, не может на себя потратить все, что имеет. А если бы он пожертвовал кому-то часть своих средств, сколько бы радости он давал другим. А кого-то, возможно, от смерти спас.
Неужели, думаю я, придет такое время, что и я не буду работать. Жить и не работать — такое просто не умещается у меня в голове!
Гете. "Фауст".
Часть I.
Я богословьем овладел,
Над философией корпел,
Юриспруденцию долбил
И медицину изучил.
Однако я при этом всем
Был и остался дураком
В магистрах, в докторах хожу
И за нос десять лет вожу
Учеников, как буквоед,
Толкуя так и сяк предмет.
Но знанья это дать не может,
И этот вывод мне сердце гложет.
Хоть я разумней многих хватов,
Врачей, попов и адвокатов,
Их точно всех попутал леший,
Я ж и перед чертом не опешу, -
Но и себе я знаю цену,
Не тешусь мыслию надменной,
Что светоч я людского рода
И вверен мир моему уходу.
Не нажил чести и добра
И не вкусил, чем жизнь остра.
И пес с такой бы жизни взвыл!
И к магии я обратился,
Чтоб дух по зову мне явился
И тайну бытия открыл,
Чтоб я, невежда без конца,
Не корчил больше мудреца,
А понял бы, уединясь,
Вселенной внутреннюю связь,
Постиг все сущее в основе
И не вдавался в суесловье.
Гете. "Фауст". Акт четвертый (конец)
Фауст:
Болото тянется вдоль гор,
Губя работы наши вчуже,
Но чтоб очистить весь простор,
Я воду отведу от лужи.
Мильоны я стяну сюда,
На девственную землю нашу.
Я жизнь их не обезопашу,
Но благодатностью труда
И вольной волею украшу
Стада и люди, нивы, села
Раскинутся на целине,
К которой дедов труд тяжелый
Подвел высокий вал извне.
Внутри по-райски заживется,
Пусть точит вал морской прилив,
Народ, умеющий бороться,
Всегда заделает прорыв.
Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил.
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
Жизнь и свободу заслужил.
Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
Тогда бы мог воскликнуть я: "Мгновенье!
О, как прекрасно ты, повремени!
Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они".
И это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю.
Фауст падает навзничь.
Лемуры подхватывают его и кладут на землю.
Ангелы парят в высшей атмосфере,
Неся бессмертную сущность Фауста.
Спасен высокий дух от зла
Произволеньем божьим.
— Записная книжка Юлии N3 10 класс
На первой странице девиз:
"Кто тверд, добьется удачи".
Чернышевский
Ниже: от руки нарисованный комсомольский значок.
21/Х — 50 г.
Разговор с Иваном.
— Ваня, вы поссорились с Лешкой?
— Не знаю.
— Как это не знаешь. Такое нельзя не знать. Поссорились? Да?
— Да.
— Что же вы не поделили?
— Пустяки.
— Ну скажи, из-за того дела, наверное?
— Из-за какого?
— Сам знаешь.
— Ты права, из-за того.
— А может быть, причина другая? Ты что-то слишком легко со мной согласился. Кого это дело касается?
— Только нас с Лехой и еще одного мужика, тебе неизвестного.
— Ну, скажи, что за дело!
— Неженское оно. И не представляет для тебя никакого интереса. Здесь уголовщиной пахнет.
— А… Припоминаю… Лешка мне намекал на что-то, якобы купил он мотоцикл, а он оказался краденым. А, может, сам его угнал? Я не удивлюсь, если окажется, что Лешка замешан в краже, и не обрадуюсь этому.
— Нет, нет, — начал было Иван защищать друга, но тут же отказался от этой затеи и, подтверждая мое предположение, что Лешка проворовался, добавил сердитым тоном, — лучше оставим этот спор, пусть выкручивается сам, коли запутался. Я ему в подобных вещах не помощник.
— Ты так ему и сказал?
Иван кивнул.
— Молодец! А он что?
— Полез в бутылку.
— А что у него с Волгиным получилось? Ты говорил, они крупно поругались. Чего-то, видимо, и от Сашка потребовал, а тот не пошел у него на поводу. Правильно я мыслю?
— Вроде этого. Я точно не знаю. Короче, дружили, дружили, и один другого чуть под монастырь не подвел. Но ты смотри, об этом с ним даже не заикайся. Прогневается. Тогда и вашей дружбе придет конец.
— Черт возьми! — не выдержала я. — Что за человек этот Крылатов. Ничего святого у него нет.
— А чем он, по-твоему, должен дорожить?
— Хотя бы дружбой с тобой.
— Только лишь, лишь только? И хватит о нем! Предлагаю о тебе потолковать.
— Обо мне?! А что такое натворила я? — забеспокоилась я, уловив в тоне Иванушки нотки недовольства.
— Сейчас узнаешь. Ты оказалась очень вредной, чего я от тебя никак не ожидал.
"О! Какой еще вредной!" — согласилась с Ванькой я, хотя вслух этого не сказала. Но это еще не самое плохое во мне. Хуже всего то, что оказалась я непостоянной. Не в поступках, правда, а в чувствах. Но и это никуда не годится! — Вспомнив Димочку Подсолнухова, я чуть не заплакала, негодуя на самое себя. Ну зачем, зачем я в него влюбилась? Ведь у этого чувства нет будущего! И стоит ли на него тратить душевные силы? Лешка не сахар, конечно. Но ведь мне бывает так хорошо, когда он рядом и со вниманием ко мне относится. Его поцелуи, объятья мне очень приятны. У нас с ним уже решено, что мы поженимся, когда окончим школу. Я дала ему слово, обещала всю жизнь его любить, несмотря ни на что. И что же получается? Бросила слова на ветер? — с большим трудом я сдерживаюсь, чтобы не заняться самобичеванием вслух. Иван не должен знать, какой период я переживаю сейчас. Он догадывается, наверное, что со мною что-то не то происходит. Но на чем строятся его догадки? Это мне очень хочется узнать. И я спрашиваю его:
— А почему ты считаешь меня самолюбкой? В чем сказался мой эгоизм?
— Я тебе отвечу, потерпи. Помнишь, мы с тобой встретились возле кинотеатра и долго беседовали. И ты заявила…
"Мы о многом болтали тогда, но я представления не имею, что я могла такое ляпнуть, за что бы Ванюша, мой названый брат, мог осудить меня…"
Томить ожиданьем он меня не стал, пояснил свои слова:
— Помнишь, ты сказала: "Я сделаю так, что Крылатова не будет на нашем классном вечере 7 ноября?" Разве это не эгоизм, не подлость? Утверждаешь, что любишь его, и вдруг…