Читать интересную книгу Чижик – пыжик - Александр Чернобровкин

Я так и делал. На встречу с ним брал пачку болгарских — лучшее, что в то время можно было достать в тех краях. Приятно было щелкнуть мусора по носу.

Затянувшись со смаком несколько раз, кум продолжал:

— Недовольны тобой многие: не по чину живешь.

— Разве?!

— На воле ты, может, когда-то и был мажорным, а здесь — просто зек, не больше.

— Не то говоришь, начальник. Сам знаешь, зеки разные. Многие на воле живут хуже, чем кое-кто здесь. Были бы деньги и авторитет.

— Но ты же не вор…

— Вопрос времени.

— Не-ет! — уверенно мотал он головой. — Никогда тебе не быть в законе. Ты не ровня им, не простят такое.

— А забьем?

Спорить — любимое занятие зеков и, следовательно, пастухов. Грузчик не исключение, разве что бздиловатой породы конь, проиграть боится.

— Я бы забил, но ты к нам больше не попадешь. — Он хитровато щурился. — А было бы забавно посмотреть, как ты объявляешь себя сукой и начинаешь работать на меня.

— А мне было бы забавно посмотреть, как ты каждое утро приходишь ко мне с докладом и обращаешься по имени-отчеству.

Кум лыбится еще лукавее и как бы между прочим роняет:

— На зону наркота пришла. Говорят, на две косых, если не больше.

— Мало ли что говорят. Сам знаешь, начальник, сколько здесь дуркогонов. Запустят парашу, а потом сами в нее верят.

— Дыма без огня не бывает, — говорит Грузчик, выпуская клубы дыма от халявной сигареты.

— На две косых — это точно без огня. В чужой жопе хуй всегда толще.

На самом деле товара пришло на две с половиной, но это по ценам зоны, на воле втрое дешевле, от чего и будем плясать.

— Делиться надо, — указывает мне Грузчик.

Каждому указчику по два хуя за щеку! А найду, кто масть кумовская, за яйца повешу.

— Сколько?

— Три сотни.

— Больше одной этот груз не тянет.

— Мне тоже надо поделиться, — намекает кум на хозяина. Действительно ли он делится с начальником колонии или все под себя гребет — не знаю, но не удивлюсь любому из этих вариантов. — Две с половиной.

— Две, — отрезаю я.

Кум тяжело вздыхает, давит сигарету в пепельнице — раззявленной пасти тигра, зековской поделке, — тянется к моей пачке за новой.

— Погодка сегодня ничего, — произносит Грузчик, а закурив, спрашивает: — Когда принесешь?

Я забираю у него пачку, сдвигаю с нее целлофановую и бумажную обертки, открывая две свернутые сторублевки. Ебальник у Грузчика стал четыре на четыре: мог бы обшманать меня и получить эти бабки на халяву, во-первых; а во-вторых, как я точно угадал размер его жадности! Расскажу братве — неделю будут тащиться. Дойдет и до пастухов, постебутся над своим начальником. В следующий раз он даже в очко мне заглянет. И опять окажется на хую. Впрочем, на хуй — не на гвоздь.

— Говорят ты к медсестре подъезжаешь? — мстит кум. — Ничего тебе не обломится, баба строгая.

Какая барыня не будь, все равно ее ебуть! А неверящему Андропу — хуй в жопу.

— Муж у нее — не чета тебе, — продолжает Грузчик.

Муж у нее, действительно, видный. Обычно в геббельсы идут зачуханные образины, а этот даже слишком красив для замполита. Зато внутри — серая мышка, ведь внешность жены — нутро мужа. Она потому и строгая была, что не верила в себя, хотя за такого красавца замуж выскочила, и потому, что страдала хроническим недоебом.

Ни ей, ни мне лишний шум были ни к чему. Зона только затихла после разборки мусоров между собой. Вздумалось жене зама по охранным делам, вкалывавшей бухгалтером на рабочей зоне, влюбиться в зека. Роман получился — на зависть Шекспиру. Нет бы им ебаться потихоньку, пока у него срок не кончится (полтора года оставалось). Пизда — не лужа, хватило б и на мужа. Так нет, бухгалтерша полезла в залупу, всей зоне объявила о своей любви. Что с дуры возьмешь, кроме анализов?! Хотя подозреваю, что шум она подняла, чтобы самой поверить в любовь, ведь на воле на нее никто внимания не обращал. Да и не работают на зоне нормальные бабы, не их это дело. Помню, на малолетке была учительница по биологии, красивая шмара, пацаны ее Актрисой величали. Она ведет урок, а они все сорок пять минут ебут вприглядку — хуи дрочат. Демонстративно, хвастаясь перед ней, у кого длинней и толще, кто сколько раз кончит. Между партами не пройдешь, утонешь. Ей нравилось, пацаны утверждали, что прямо тащилась и, наверное, кончала с каждым. Но у той хватало ума не рассказывать мужу. А бухгалтерша на развод подала. В итоге пастухи перессорились с конвоем, принялись шмонать друг друга, перекрыли кислород на зону. Я правда, не бедствовал, медсестра Валя выручала. У нее ведь все — спиртик, колеса — прямо на зоне было. Пожив месяц на одну зарплату, мусора опомнились и помирились. Джульетту погнали с работы, а Ромео отправили на самую даль дальняка катать баланы. Там за полтора года он из-за цинги выплюнет последние зубы. Вернется с отмороженным хуем, посмотрит на нее, сравнит с другими бабами, которых на воле завались, и останутся от их любви одни воспоминания. Был период, когда медсестра завидовала ей, вынашивала в бестолковой голове мыслишку: а может и мне?! А тебе хуем по губе!

Сначала мы с Валей не пересекались. Чего мне к ней идти?! Здоровья — дохуя и больше, работы — хуй да нихуя, даже на рабочую зону перестал ходить, отмазывался бабками. Это шлоебень всякая глотала вилки-ложки, чтобы попасть на живодерню, отдохнуть от зоны. Некоторые чмуры закатают в хлебный шарик согнутую стальную пластинку (хлеб такой глевкий, что через пятнадцать минут засыхает в камень) и глотают. В желудке хлеб размокает, пластинка выстреливает — получи прободение. Таких оперируют без наркоза.

Однажды ранней весной разминался я возле керосинки. Там был деревянный столб, на котором я отрабатывал удары. За два дня на темном, почти черном дереве появилось светлое углубление. Кореша шутили, что до конца срока я посшибаю все столбы на зоне. Занимался как обычно — голый по пояс и босой. Снег уже дотаивал, махну ногой — комки грязи во все стороны летят. Мимо пролегала асфальтовая дорожка на помойку.

Валя шла снимать пробу обеда. Мое обнаженное тело заворожило ее. Импульс желания был настолько мощным, что чуть не сбил меня с ног. Я сделал вид, что не догнал, но переместился поближе к дорожке. Медсестра приближалась ко мне с опущенными глазами, однако все еще видела мое тело, играющие мышцы. Она мысленно целовала его, слизывала капельки пота, представляла, как хрустнут ее косточки в моих объятиях. Я слизнул кровь с разбитого запястья. Она казалась необычно алой. Наверное, из-за солнца, проглянувшего между серыми, холодными тучами. Когда Валя, скользя по асфальту налитыми страстью глазами, приблизилась ко мне, я спросил:

— У тебя йода нет?

— Что?

— Йод, — повторил я и показал разбитую руку.

Она посмотрела на руку, потом — мне в глаза и сразу потупилась.

— Есть, но там… — махнула в сторону керосинки.

Она смотрела на низ моего живота, на хуй, который видела через штаны. Мысленно она обхватила его рукой и как бы стянула медленно рот с красной, набрякшей залупы. Именно стянула, первой части — заглатывания — как бы не было. Поэтому залупа и представилась ей намного шире рта.

Отсасывание — первая сексуальная мечта, которая приходит бабам в голову, когда сталкиваются с понравившимся мужчиной. Даже если ни разу в жизни не делали этого. И уверенны, что мужики не догоняют. Не все, но догоняют. Чувственная интуиция присуща всем, просто у баб она лучше развита в виду отсутствия мозгов. Да и жизнь у них блядская, все время приходится под кого-нибудь подстраиваться. Едешь в автобусе-троллейбусе, раздеваешь мысленно симпатичную бабенку, развлекаешься с ней, как хочешь, — и она ловит кайф с тобой, хотя виду не подает. Главное — мыслить образно, яркими картинками. Бабы паразитируют на мужике во всем, в том числе и на его фантазиях и чувствах. Страшно тебе — и она испугалась, тошно стало — и она рыгать приготовилась, поебаться захотел — и у нее из пизды закапало. Но на словах и на деле может поступать прямо противоположно, потому что в сексе проигрывает тот, кто начинает и кончает.

Я мысленно прижал медсестру к своему горячему и мускулистому телу и поцеловал в губы. Именно в губы, потому что эти дуры считают, что туда целуют только любимую. Получается, что иногда я влюблялся по несколько раз на день. Валя легонько подалась вперед тазом, как бы подчиняясь моим рукам.

— Давай вернемся? — предложил я.

— Мне надо… обед скоро… — пролепетала она, пряча налитые похотью глаза.

— Ну, ладно, пусть течет, — сказал я и медленно слизал солоноватую кровь с холодной руки.

И Валя как бы приложилась язычком к ранке и совсем обмякла.

— Пойдем, — выдохнула она и зашагала назад, в керосинку.

Белый халат на ней был туго перепоясанным, отчего жопа казалась шире и круче. Ягодицы покачивались и как бы подпрыгивали. Никакой пидор, при всем желании, не способен на такое. И запах бабы — густой, пьянящий, который тянулся за ней, словно вторая тень, — как я по нему соскучился!