Читать интересную книгу ГНОМ - Александр Шуваев

Тем не менее самые удачливые экземпляры работали в отдаленных уголках Родины до середины 70-х, потому что износу не знали. Последние экземпляры, бывшие на ходу, видели наши мостостроители в 1983 году в одной из стран Латинской Америки…

Сонечка Виргартен, бледная, длинноносая девушка, бывшая секретарша бывшего наркома, печатала с неимоверной скоростью, чуть ли не обгоняя немногословную, точную, но не больно-то бойкую речь Сани. Примерно через полчаса он закончил, не забыв разбить на подзадачи и назначить исполнителей. По-другому он не умел, подробности для него вовсе не обязательно были "мелочами", и если он чего-то не не упоминал, то по той единственной причине, что Важность и Осуществимость их, накладываясь друг на друга, оказывались меньше Определенности.

— Ну, кажется, все?

— Не совсем, гражданин директор.

— Нет, Сергевна.

— Да, гражданин Берович.

— Ну нельзя! И по условию не предусмотрено, и вообще столько головной боли дополнительно, что ты себе и представить не можешь! Как ты не поймешь: это же де-мон-стра-ци-я! Они и вовсе не должны ни в кого стрелять! Кроме того, — ты забыла, что там за контингент? Уголовники и враги народа.

— А еще безоружные бабы и дети по совместительству. Мужчин по лагерям не осталось, лишних-то.

— Ты что, не понимаешь, что непременно найдутся такие, которые решат пострелять по вертухаям?

— Патронов не дадим. Как это и делается в мирное время для основной массы настоящих войск. Запрем в сундуках. И обязательно пошлем с каждым сундуком одного настоящего фронтовика из команды выздоравливающих. А то непременно окажется, что пора стрелять, а ключи черт его знает у кого или вообще потеряны…

— Да ты пойми…

— Я отлично понимаю только то, что на войне без оружия нельзя. А с этой затеей непременно получится то же, что происходит с попытками сделать, какой-нибудь "простой, надежный, технологичный и недорогой" истребитель, или катер, или автомобиль для масс. Или линкор. Получится либо хорошо и недешево, либо вовсе ничего не выйдет. А вертухаи утрутся.

— Так их же первых!

— А пусть ведут себя по-человечески! И больше оглядываются.

— Л-ладно. Раз уж пошла такая пьянка… то тогда еще и ручные безоткатки, как у американцев, только лучше.

— Как, то есть?

— А надкалиберные. С реактивными гранатами килограмма по два-по три весом. С нашими нынешними шашками радиус догнать метров до ста двадцати-ста пятидесяти не проблема. Два типа боеголовок…

— Путать будут.

— Похоронят. Следующие будут глядеть. И вообще – посмотрим.

— Да, а вооружим-то чем? Чего-чего, а этого мы пока не того… не пробовали.

— А есть у нас прикомандированный парень из выздоравливающих танкистов, бывший слесарек из паровозного депо. Не поверишь, — сроду не встречал такой родственной души… за одним, пожалуй, исключением[12], и, главное, такого сходного способа думать. Сделаем простенький облегченный автомат под мелкашку…

— Опять "легкое, недорогое" оружие! Еще раз услышу, так кусаться начну, ей-богу!

— Ты не понимаешь. Без этих заклинаний никогда не выбить денег под разработку чего-нибудь нового.

— А патроны под эту мелкашку?

— Экая ты стала въедливая… Как это ни смешно, но тут нам повезло. Это ведь мы делаем Кошкину комплектующие под роторные линии. Опытную сделали, испытали, с нашими материалами износ рабочих роторов в десять раз меньше расчетного. Теперь делаем рабочие. Заказано пока семь комплектов, причем мы торговались. Для порядка, потому что разница невелика. А теперь просто-напросто дадим восемь, с условием, что девятую, под другой калибр, он возьмет в нагрузку. Ванников возражать не будет: у него теперь вопрос с патронами будет снят до конца войны. И резервные мощности останутся. Надеюсь теперь – все?

— Не совсем. Пусть какая-нибудь воинская часть тут переформировывается. Прямо завтра. А лучше сегодня. Пока новых девок наберем, доставим. Не успеть можем. А надо успеть.

— Ты с-с ума с-сошла! А через полгода что – всем заводом в декрет?!! Что тогда делать-то будем?

— А ясли строить!!! — Прошипела Карина, сразу сделавшись похожей на рассерженную кошку. — А то полон город баб, а детей, почитай, и вовсе нет! И ни одного младенчика! Не поверишь, — аж страшно!

— Слушай… А ведь если я поеду, покаюсь, попрошу, чтоб выделили лимит, включили в список, — Хозяин не откажет. Пойдет навстречу. Даже, думаю, с удовольствием, хотя вида и не покажет. И никаких сверхусилий не понадобится. И дело сделаем.

— Ага. А еще это безопасней. Нет более вызывающего поведения, чем все выполнять и ничего не просить. Получается, это мы ему нужны, а он нам – нет, он от нас зависит, а не мы от него, а это, знаешь ли, гордыня. Смертный грех, между прочим. И тот-то бог не прощал, который в библии, а уж этот и подавно… Поэтому я на твоем месте не пошла бы.

— Да и я не пойду. Сама знаешь, что это все один только треп. Пока война, он меня все равно не убьет. Потом убьет почти сразу. Ну, — через полгодика. Хозяин у нас мужчина практичный и расчетливый.

— Старичок.

— Что?

— Старичок, говорю, а не мужчина.

— В две шеренги-и… — стАновись!!! Первая шеренга – три шага вперед… Кру-у-гом!!! Равняйсь! Смир-рно! Вольно.

Два шага вперед – два шага назад, четкий оборот через левое плечо, майор в щегольских, несколько не по погоде, блестящих сапогах нервно ходил, дожидаясь, пока серые безликие фигуры более-менее подравняются в две неряшливые строчки. Два сержанта, пригнувшись, почти побежали вдоль каждой из них, внимательно рассматривая опорки нынешнего своего личного состава и, временами, выдергивая отдельных лиц из строя. Всего набралось человек человек сто пятьдесят. Их рысью отогнали в сторону и так же, в два ряда рассадили на лесины с грубо обрубленными сучками.

— Раззувайсь!

Бригада людей, тоже одетых в серо-черное, только аккуратное, подогнанное, в хороших сапогах и в ушанках, работала споро и слаженно. Один натягивал на очередную босую и грязную ногу конец скатанного в бухту рукава из чего-то, напоминающего толстый серый трикотаж, вязаный "в резинку", другой – наискось скреплял его зажимом по кончикам грязных пальцев и обрезал по краю зажима. Потом нужно было быстро-быстро окунуть получившийся светло-серый "чулок" в чан с черной жижей, похожей на смолу. Слой, коснувшийся материи "чулка" как будто бы вскипал, утолщаясь, а тот, что снаружи, застывал, превращаясь в какое-то подобие резины. Получившиеся "сапоги" заметно нагревались и оставляли в снегу четкие проталины, а потом, за час-полтора, их стенки становились потоньше, как будто подсыхая, и выжимая при этом редкие капли резко пахнущей жидкости. Их бесцеремонно подняли и рысью погнали вслед остальному строю, медленно тянущемуся по заснеженной целине. Бригада "обувщиков" попрыгала в кузов грузовика и отправилась вперед, в обгон колонны. Задача у них и еще у десяти подобных бригад была одновременно и скромна и грандиозна: постепенно переобуть примерно шестьдесят-семьдесят процентов личного состава, не задержав при этом марша. Хотя бы тех, у кого опорки уже вовсе никуда не годились. Потому что без ног солдат – не солдат. Даже если это поддельный солдат, измышленный откуда-то с целью стратегической дезинформации, и только потому что марширующих манекенов передовая советская наука еще не выдумала. Или придумала, но манекены, любые, были дороже.

Лыж наштамповали вдоволь, что было – то было, поэтому раздали всем, кто изъявил желание. Конвой, бывший почти поголовно из охраны тех самых лагерей, выразил недовольство тем, что к лыжам, как положено, выдали еще и палки, потому что острые, но руководство отнеслось к их неудовольствию с полнейшим равнодушием. Только глухо пригрозило, с тем же равнодушием, что "дальше будет хуже". С этого момента до некоторых начало доходить, что непонятный марш этот может кончиться не так уж весело не только для спецконтингента. Впрочем, что говорить и делать им объяснили, а они поняли и прониклись.

— Можете бежать, — говорили они, — скатертью дорога. Только до ближайшего жилья тут шестьдесят верст по целине. И то немец пожег-поразорил, а которые остались, сами сидят голодом… Для остальных – котлопункт через четыре версты, горячая кормежка и чай дадут…

Этот посул неизменно придавал силы даже самым доходяжным. Жизнь обретала смысл, а бесконечное, монотонное движение по заснеженной степи – цель. И вообще, если бы во всей противоречивой истории Южного Марша пришлось выделить главный мотив, то это, несомненно, была еда вообще и знаменитые котлопункты в частности. Надо сказать, что саму по себе идею эту, — превратить жратву в истинный двигатель Южного Марша, — следует всецело поставить в заслугу Хрущеву. Выражаясь высоким штилем, это стало его, персональным Тулоном. И вовсе нечего смеяться: масштаб был, мягко говоря, никак не меньше, а уж последствия – так и вовсе несопоставимы с результатами первой баталии гражданина Буонапарте. И не только идея, осуществление тоже многим обязано его неуемной энергии, обширным связям и, безусловно, незаурядным организаторским способностям Никиты Сергеевича.