Собственно, к законам начали обращаться лишь с XIII века, когда монархи стали претендовать на абсолютную власть. Тогда король стал носителем и высшей судебной власти.
Во Франции, например, именно королевский суд был апелляционной инстанцией по отношению к сеньориальным, церковным и коммунальным судам. Примерно в это же время в правосудии совершается и настоящая революция: на «сцене» появляются прокурор и адвокат. С тех пор они неразлучны. При этом изначально эти государственные мужи обладали равными полномочиями, и только со временем прокуратура получила право вести свое расследование.
В Германии же оплотом юстиции стали вольные города, где сохранялись традиции римского права. Уже в XII веке были тщательно проработаны вопросы организации судов и правил процесса. Владыка города назначал главу городского суда — бургграфа. Кроме того, населением избирались шеффены, считавшиеся знатоками обычаев. Им предстояло не только определить: было ли преступление, как оно совершено, посредством чего — но и квалифицировать его, а также назначить наказание. Стали появляться шеффены и в коронном суде в качестве заседателей (прообраз народных заседателей, которые в современной Германии более популярны, нежели присяжные).
Параллельно же всему этому, как уже упоминалось, начиная с XI века в Европе стали набирать силу церковные суды, юрисдикция которых распространялась не только на духовенство. Они могли заниматься и делами светских лиц, особенно если эти дела касались заключения брака, составления завещаний и так называемых преступлений против веры. Примечательно, что изначально под таким «судебным следствием» понимался лишь особый вид судопроизводства, при котором судья сам расследовал дело и выносил приговор, обходясь без свидетелей обвинения и защиты. Такая практика просуществовала в Европе до середины XIX века, пока ее не заменили смешанным процессом.
Закон торжествует
К XIX веку европейское правосудие постепенно стало принимать известные нам форму и содержание. Ныне в западной цивилизации применяются, по сути, лишь две системы светского права. В бывших британских владениях (Канада, США, Австралия и так далее) судят на основании прецедента, который создается любым отдельно вынесенным решением высшей юридической инстанции — сколь угодно давним. Иногда адвокаты, отыскав в пыльных томах таких решений любопытный прецедент, добиваются уникальных вердиктов. Скажем, в 1950-е годы один британский адвокат добился развода для своего клиента на основании постановления, вынесенного еще в Средневековье: о праве мужчины покинуть женщину, у которой холодные ноги.
В другой системе права, континентальной, судьи руководствуются общим для всех случаев законом. Но для обеих систем источником, по большому счету, служит старое доброе и «вечное» римское право. Есть, конечно, и другие, «альтернативные» системы судопроизводства, вытекающие из национальных традиций. Самая развитая из них — исламская, где главным является простое соответствие поступка обвиняемого нормам Корана.
Шариатский процесс, который ведут судьи-кади (в свою очередь подчиняющиеся местным муфтиям), играет именно ту роль, которую должен играть суд в теократическом обществе, — обеспечение исполнения закона божьего. Говорить о независимости суда поэтому не приходится. Как и все прочие институты, он здесь — проводник воли Аллаха, а потому трудно себе представить, чтобы его позиция разошлась с мнением, скажем, совета аятолл. Для правоверного это все равно как если бы правая рука начала спорить с левой. В этом смысле судьи в исламском государстве выполняют ту же задачу, что и их коллеги при тоталитарных режимах, — служат идеологии.
Но на бумаге сам процесс здесь, кстати, как ни странно, довольно либерален: в отличие от Европы подсудимый не на словах, а на деле считается заведомо правым, и следствию приходится прямо перед «изумленной публикой» и старейшинами общины доказывать его вину. Зато наказания по исламским нормам не в пример суровее: здесь до сих пор никого не удивишь отрубанием рук и ног или побиванием камнями. Однако, как мы уже могли заметить, не мягкость законов, а гарантии прав в суде являются условием справедливости правосудия.
В шариатском суде человек к тому же оказывается заложником строгих процессуальных, можно сказать, сакральных правил. По каждому из дел существует своя система доказательств. Иногда для вынесения вердикта довольно простой клятвы. Если же ее судьи почему-либо сочтут недостаточной (решение остается сугубо на их усмотрение и никакими правилами не регулируется), слово может быть предоставлено свидетелям, которые подтвердят, что подсудимый — правоверный мусульманин. Разумеется, сами свидетели тоже должны быть правоверными и благочестивыми людьми...
...Впрочем, вне зависимости от того, какая система применяется, суд занял сегодня уникальное, важнейшее место в мировой экономической и политической практике.
В 1920 году при Лиге Наций была впервые учреждена Постоянная палата международного правосудия. Она, как и сама Лига, оказалась бессильна разрешить острые конфликты между государствами, однако стала прообразом для Международного суда ООН, созданного уже после Второй мировой войны (конечно, свой отпечаток на него наложили и знаменитые послевоенные трибуналы, особенно Нюрнбергский).
Но пока эффективность «юстиции без границ» оставляет желать лучшего. Куда активнее идет развитие судов в рамках региональных организаций. Так, Страсбургский суд своими решениями вынудил многие страны Европы пересмотреть свое законодательство в части свободы слова, прав секс-меньшинств, стандартов уголовного судопроизводства... Именно под давлением Страсбурга Россия отказалась в форме моратория от смертной казни и передала свои тюрьмы в ведение Минюста. Правда, часто международную юстицию обвиняют в исполнении политических заказов. Эти упреки не всегда несправедливы, но адресовать их следует, скорее, тем, кто эти заказы формулирует.
Впрочем, и национальные европейские суды в ХХ столетии впадали в тот же грех, обслуживая правящие режимы. Можно ли винить в этом судей? Очевидно, нет. Ведь если судья выносит неправосудный приговор, то его должно привлечь к ответственности государство. Если же этого не происходит, он, скорее всего, выполняет задачу, поставленную перед ним этим самым государством, правительством, за кое в ответе, как известно, народ.
В тоталитарном обществе может существовать совершенный закон, но это, увы, ширма, за которой творится неправосудие. И, напротив, в странах с развитыми демократическими традициями может отсутствовать детальная проработка многих норм — законы-инструкции там не нужны, так как существует независимый и справедливый суд. Более того, попытка каждой запятой регламентировать жизнь общества есть восполнение недостатка правосудия.