Читать интересную книгу Букет для будущей вдовы - Вера Русанова

Лиза поднималась и начинала ходить по кухне из угла в угол. Туда-сюда, туда-сюда. "Как загнанный зверь? Если бы! Как тупой, бессмысленный и беспомощный маятник!.. Еще эта печень! Кому приспичило есть на ужин печень? Есть картошка, есть копченая скумбрия. Квашенная капуста, в конце концов!.. Выбросить печенку кошке? Лучше сразу в мусорное ведро. "Мы же персидской породы! Мы же сырое не едим!" Так и будет валяться скользким окровавленным куском между мисками и кошачьим туалетом".

Откуда взялась эта женщина? Почему она возникла именно теперь - через четырнадцать лет? Все понятно: тяжелая жизнь, экономическая ситуация в стране, зарплаты маленькие, пенсии задерживают. И ещё бесплатные рецепты грозятся отменить... Да, именно про эти чертовы бесплатные рецепты она сказала в первый раз, когда они сидели в кафе. Лиза тогда даже не успела испугаться. Да что там - почти обрадовалась, вспомнив вдруг её лицо. У неё всегда было такое простое, располагающее лицо... Глупо! Господи, как глупо!

Лиза возвращалась тогда из универмага, там открыли ювелирный отдел, и она хотела посмотреть колечко для Анечки - какое-нибудь совсем простое, но изящное. Подарок на четырнадцатилетие. У девочки красивые пальцы: надо привыкать носить украшения.

- Лиза! - окликнули из толпы. Именно "Лиза", а не "Елизавета Васильевна". - Лиза!

Она обернулась. На автобусной остановке стояло человек десять-двенадцать. Все изнывали от жары, потому что октябрьское солнце палило неприлично по-летнему. Но жарче всех было, конечно, этой женщине. Она едва не дымилась в своем бирюзовом пальто на синтепоне - глупом, кургузом пальто, отделанном по краю воротника и манжет полосками темно-зеленой ткани.

- Лиза! - повторила женщина, неуверенно улыбаясь. И она узнала её. Узнала это простое лицо, эти короткие жесткие волосы - теперь подкрашенные хной, и особенно, эту улыбку.

- Вы? Здесь? В Михайловске? - она подошла, толком не представляя, как себя вести. Та рассмеялась:

- А что такого? В Михайловске ведь - не в Париже. Это по Парижам с нашими доходами не больно разъездишься... Ну, как ты? Как девочка?

Тогда Лиза почувствовала первый укол страха - легкий, едва различимый:

- Девочка? Девочка нормально. Большая уже... А вы? У вас здесь родственники?

- Слушай, пойдем в кафе посидим? - неожиданно предложила женщина. Покушаем, поговорим. Когда ещё увидимся? Может и не встретимся больше. А мне так интересно про Анечку послушать, я почему-то её из всех детишек запомнила.

- Откуда вы знаете, что её зовут Анна?

- Так ты же говорила! - она мелко рассмеялась и, взяв Лизу под локоть, повела её от остановки. - Сразу ведь говорила, что Анечкой назовешь? Забыла уже все? Эх, мать-мать! Клееночки то хоть не растеряла, которые я для тебя самолично подписывала?

Маленькие кусочки оранжевой медицинской клеенки с марлевыми завязочками. И размашистой надписью: "Шайдюк Е.В, девочка, вес 3600, рост 52 см"... Дальше дата, и ещё какие-то цифры... Они лежали в коричневой кожаной сумке вместе с документами, и Лиза прекрасно помнила, как их отдали ей вместо других - тех, что, на самом деле, были привязаны к запястьям и ножкам крошечной девочки.

Кафе оказалось паршивым. Бывшая "Блинная", в которую Лиза заходила за всю жизнь раз или два, и то лишь потому, что надо было срочно перекусить, а "Блинная" находилась совсем рядом с автобусной остановкой.

Они сели за столик возле окна, заказали по овощному салату, по жюльену из грибов и по чашке кофе. Платить полагалось сразу. Лиза полезла было за кошельком, прикидывая следует ли рассчитаться за старую знакомую, или пусть лучше каждый платит сам за себя. Но та неожиданно попросила официантку:

- Меня за двоих рассчитайте, пожалуйста.

- Пожалуйста, - официантка равнодушно пожала плечами, хотя её, наверное, несколько удивило это желание. Все-таки Лиза, как-никак, была одета в дорогой итальянский плащ и полуботинки, и в ушах у неё поблескивали бриллианты, тогда как её приятельница в своем синтепоновом пальто и растоптанных сапогах выглядела типичной немолодой и небогатой тетушкой, отправившейся на мелкооптовый рынок за продуктами.

Салат съели в молчании, в молчании приступили к жюльену. Лиза все острее ощущала тревогу, почти страх.

- Так как же Анечка? - спросила, наконец, женщина, аккуратно промокая губы салфеткой, - так и не знает, что ты ей - не родная мама? Пора уже, наверное, сказать, как ты думаешь? А то девица то уже большая, глядишь замуж засобирается, забеременеет. В консультации спрашивать начнут, какая наследственность, не болел ли кто диабетом... Ну да, ты ведь этого всего не знаешь!

- Ане четырнадцать лет, - Лиза отодвинула металлическую чашку с жюльеном в сторону. - Ей ещё рано думать о замужестве. И, мне кажется, совершенно ни к чему знать о том, что не мы - её родители. Насколько я помню, и мать, и отец были совершенно здоровы?.. Не понимаю, к чему вы завели этот разговор...

- Да ни к чему! Так просто. Не хочешь - конечно, не говори. Ты мать тебе и решать.

"Почему я не расплатилась? Почему позволила заплатить ей?" - думала она, разглядывая эти жесткие рыжеватые волосы, эти губы, до отвращения аккуратно подкрашенные кофейной помадой, эти светлые узкие брови. - "Сейчас было бы так просто встать и уйти, и бросить ей в лицо: "Прощайте. У меня нет времени на пустые разговоры!".. Уйти, конечно, можно и теперь, но этот проклятый салат, этот жюльен... Оставить на столе деньги? Ну, конечно!"

Она торопливо достала из сумочки кошелек, раскрыла среднее отделение для больших купюр, выложила на стол сотню.

- Обижаешь, - запротестовала женщина. - Ну, зачем ты меня обижаешь? Я же от чистого сердца хотела тебя угостить, хотя для меня это, конечно, деньги не малые, а ты мне подачку через стол швыряешь... Конечно, что тебе какая-то сотня? И сама в золоте, и Анечка, наверное, ни в чем не нуждается. А я деньгам счет знаю, зарплата у меня копеечная, рецепты вот бесплатные грозятся отменить...

- Сколько вы хотите? - побелевшими губами спросила Лиза. Та ответила. Совершенно спокойно, потому что обдумала все заранее. И Лиза кивнула, и не упала в обморок от страха, и заставила себя изобразить легкую брезгливость. И небрежно бросила:

- Я вам заплачу...

Она чувствовала. Она всегда чувствовала, что именно этим кончится. Плохие сны снились ей ещё тогда, когда ничего не было ясно. Лиза с тревогой ждала очередных месячный, страстно надеясь, что, на этот раз, они, наконец, не придут, и видела по ночам человека в темной одежде, который уносит от неё окровавленного младенца. Сильно болело в низу живота. Во сне она понимала отчего это. Она только что родила, так и должно болеть. Но почему человек уносит необмытого ребенка? Почему он не заворачивает его в пеленки? Почему?

Днем боль не уходила. Только притуплялась. "Патологии не вижу!" пожимала плечами врач-гинеколог. "Я не могу сам тебя осматривать", говорил Анатолий. Она терпела, пока однажды не упала в обморок. И тогда гинекологиня, наконец, "прозрела", в ужасе ахнув: "Боже мой! Такая миома! В вашем возрасте!"

Лиза сдала все необходимые анализы, в том числе, и образец тканей на цитологию, и стала ждать. В толпе она теперь почему-то все чаще слышала разговоры о раке, видела людей с круглыми, лоснящимися опухолями на шее или возле мочек ушей. Она не могла не думать об опухоли, растущей внутри нее. Растущей вместо ребенка, которого она так хотела. А потом книга по онкологии появилась на столе у Анатолия. И тогда она забилась в истерике и закричала, что умрет. Он успокаивал, гладил по голове и, словно бы нечаянно, ощупывал лимфатические узла. Лиза чувствовала, понимала и от этого боялась ещё больше.

Результаты анализов пришли через две недели. День в день. Выписку ей не показали, зато показали мужу. А ей просто сказали, что необходима операция. Ничего страшного. Обычная операция, тысячи женщин через это проходят. Но ей было двадцать девять лет, и она отчаянно не желала причислять себя ни к тысячам, ни к миллионам. Анатолий тогда снова начал курить, недокуренные "бычки" валялись по всей квартире. Лиза говорила: "Если все обойдется, мы обязательно разведемся. Ты не должен жить с калекой. Я буду - не женщина и никогда не смогу родить. Ты это знаешь". "Я женился на тебе не из-за того что польстился на твою потенциальную плодовитость", - отвечал он и снова тянулся за зажигалкой. Шутки у него получались все менее и менее смешными...

А потом все, и в самом деле, обошлось. Она наблюдалась в онкологии еще, наверное, полгода. Потом с ней торжественно простились и пожелали никогда больше не возвращаться. Впрочем, это было только пожеланием, а наверняка она знала только одно большое "никогда", рассыпающееся на тысячу маленьких: её никогда не привезут по "Скорой" в роддом, никогда не прокричат в самое ухо: "Тужьтесь, женщина! Тужьтесь!", и никогда не поздравят: "С дочкой вас, мамаша! Смотрите! Любуйтесь! Какая красавица вся в мать!"