– Да? Так что я заставляю тебя забыть, Мина? – спросил он, больно стиснув Марианну за предплечье.
«Что вы негодяй», – подумала она про себя, но вслух сказала:
– Что мы слишком разные.
Казалось, ее ответ удивил графа.
– Слишком разные в чем?
– Во всем! Вы смотрите на меня как на развлечение, как на игрушку, которой можно поиграть, пока вы скучаете в деревне. А я не хочу ничего подобного.
Только когда граф отпустил ее, Марианна почувствовала, с какой силой он сжимал ее руки.
– А если и я не хочу этого?
Марианна с удивлением взглянула на графа:
– Если бы вы так сказали, милорд, я назвала бы вас лжецом, ибо вы так не думаете.
– Возможно, – пожал плечами Гаррет. – Но все же я никогда так не желал женщину, как хочу тебя. Сейчас. В эту минуту. Так сильно, что завтра я буду удивляться, как я смог оторваться от тебя.
Его слова снова привели Марианну в смятение.
– Но я не хочу вас! – в отчаянии воскликнула она.
Граф провел рукой по овалу лица и слегка коснулся ее губ. Марианна инстинктивно прильнула к нему. Он, обняв ее за талию, торопливо прижал к себе и крепко поцеловал в губы. Она невольно ответила на его поцелуй.
– Ты не обманешь меня, Мина, – проговорил Гаррет, и в его голосе слышались нотки торжества. – Может быть, ты не хочешь желать меня, но твое желание все равно не скроешь. Оно как это заключенное в фонарь пламя. Я вижу его, чувствую его тепло, но еще не дотронулся до него. – Граф улыбнулся. – Я терпелив. Я могу подождать, пока ты разобьешь стекло, чтобы мое пламя слилось с твоим. Только не заставляй меня ждать слишком долго, иначе мы оба сгорим в этом пламени.
Он резко отстранился от Марианны. Ее сердце бешено колотилось в груди. Что она могла ответить графу? Что, возможно, он не ошибался. Она не знала. Тогда она должна бежать от него, пока вновь из-за него не потеряла способности здраво мыслить.
Марианна бросилась бежать к фургону, словно спасала свою жизнь.
– Доброй ночи, трусиха, – насмешливо сказал ей вслед Гаррет.
Марианна торопливо забралась в фургон и долго стояла у двери, затаив дыхание. Наконец она услышала топот конских копыт и облегченно вздохнула.
– Он что-то с тобой сделал? – раздался из темноты голос тетки.
Марианна от неожиданности вздрогнула.
– Нет, тетя Тамара, ничего не сделал.
Последовало недолгое молчание.
– Но он целовал тебя, правда? – снова задала вопрос Тамара.
Марианна покраснела. Хорошо, что тетка в темноте этого не видит. Или видит?
– Почему ты так думаешь?
– Я слышала некоторое время назад, как он подъехал на лошади. Все это время вы должны были чтото делать. Вы не разговаривали, потому что, когда вы разговаривали, я вас слышала.
Марианна пробралась к своему тюфяку в углу кибитки.
– Я устала, тетя Тамара, – тихо сказала она, раздеваясь, – и так хочу отдохнуть.
– Он красив, детка. Можешь мне поверить. Но не позволяй ему сбить тебя с толку. Помни, ты больше не леди, а бедная цыганка. Этот человек не так благороден, как твой отец. Его сердце ожесточилось, полно ненависти и жажды мести. И если он завоюет твою любовь, он превратит сладкий сок доброты твоего сердца в горький сок полыни.
– А ты не думаешь, что может случиться наоборот? Я не хочу сказать, что когда-нибудь паду жертвой хитрости такого человека. Но может быть, я могла бы превратить горечь полыни в сладость доброты?
– Нет, детка, думаю, это невозможно, – помолчав, ответила тетка. – Чтобы превратить полынный сок в вино, нужна сильная любовь. Не думаю, что этот джентльмен на нее способен.
Марианна, не ответив, улеглась на тюфяке и накрылась покрывалом. Но настойчивый голосок внутри нее нашептывал, что вино не созревает за сутки, а цыгане не всегда видят будущее.
На следующий день Марианна обнаружила, что ей не хочется возвращаться в Фолкем-Хаус и снова видеть Гаррета. Однако совесть не позволяла ей бросить раненого человека, лежавшего теперь в ее бывшей спальне.
К счастью, граф лишь на несколько минут появился в комнате больного и, убедившись, что раненый все еще без сознания, предоставил Марианне заботу о нем.
Спустя некоторое время, когда Марианна мыла раненого, он на минуту открыл глаза и неразборчиво произнес, несколько слов.
Марианна склонилась над ним:
– Что? Вам что-то нужно? Воды?
Мужчина снова закрыл глаза. Марианна закончила его мыть и постаралась уложить поудобнее. Оставив раненого отдыхать, она отправилась на поиски графа.
Спускаясь по лестнице, Марианна услышала громкие сердитые голоса, доносившиеся снизу.
– Я уже вам сказал. Его сиятельство не желает видеть ни вас, ни миледи. Вы должны уйти, – сказал голос, принадлежавший Уильяму. Его тон был слишком грубым. Марианне стало любопытно и захотелось посмотреть, кто явился причиной столь бесцеремонного поведения Уильяма.
– Мне наплевать, желает он видеть нас или нет! – последовал наглый ответ. – Я желаю видеть его. И мы не уйдем отсюда, так что лучше доложи его сиятельству, мы ждем.
Марианна тихо спустилась по лестнице и, остановившись на последних ступенях, заглянула в холл. Там она увидела богато одетую даму в утреннем атласном платье с отороченными мехом юбками. Женщина была на вид старше Марианны лет на десять и отличалась удивительной красотой. Однако ее лицо омрачало выражение глубокой печали, в руках она комкала шелковый платок. Марианне почему-то сразу же стало жаль ее.
Тут вперед выступил щегольски одетый мужчина, вероятно, муж женщины, и вырвал у нее платок, пробормотав что-то себе под нос. Женщина покраснела. Мужчина медленно повернулся, и Марианне стал виден его профиль. В ту же минуту она окаменела. Перед ней стоял сэр Питни. В панике Марианна бросилась вверх по лестнице.
Какой ужас! Как мог сэр Питни оказаться в Фолкеме? Марианна не хотела, чтобы он был здесь. Он знал ее в лицо и мог выдать.
«Не паникуй!» – мысленно приказала себе Марианна. Надо все обдумать. Маловероятно, что сэр Питни узнает ее. Она встречалась с ним раньше только раз или два, да и то была тогда нескладной долговязой пятнадцатилетней девчонкой. Кроме того, он не ожидает увидеть Марианну живой, поскольку, конечно же, слышал о ее самоубийстве.
Все же на всякий случай надо постараться не попасться ему на глаза. Марианна услышала вдалеке чьи-то шаги и поняла, что это, вероятно, Гаррет направляется в холл, чтобы выставить дядюшку за дверь. Ее ноги словно приросли к полу. Она просто не могла пропустить стычку, которая, как она понимала, была неизбежной.
Первой заговорила женщина.
– Доброе утро, Гаррет, – полным печали голосом сказала она.
– Доброе и тебе утро, тетя Бесс, – донесся издалека голос графа. – Мне не сказали, что ты тоже приехала. Прости, что не вышел встретить тебя.