Читать интересную книгу И снова в бой - Франсиско Мероньо

Невозможно забыть его героизм, невозможно подумать, что Хосе Паскуаль погиб. Трудно поверить в смерть товарища, друга…

Работая на автозаводе в Москве, Хосе Паскуаль был образцовым в труде. Один из первых летчиков в Испании, он погиб героем, сражаясь за Сталинград. И кровь его пролита не даром, она еще больше скрепила узы священной дружбы между нашими народами!

Хосе Паскуаль Сантамария был посмертно награжден орденом Ленина. Свою молодость, свою жизнь, свои высокие чувства патриота и интернационалиста он без колебаний отдал святому делу борьбы с ненавистным фашизмом, за свободу и счастье людей. Он был коммунистом.

К концу дня, когда погиб Хосе, на счету у эскадрильи было 30 сбитых в небе Сталинграда фашистских самолетов!

* * *

Паскуаль давно мечтал приехать в СССР. Он был счастлив, когда нас вызволили из лагеря во Франции и направили в СССР.

Из Франции плыли на советском пароходе «Мария Ульянова». За период плавания немного отдохнули, далеко позади остались все ужасы лагеря для интернированных испанских республиканцев во Франции.

В Советском Союзе нас поместили в санаторий. Проходили дни за днями, постепенно отодвигая на второй план войну, воздушные тревоги, голод, болезни и ранения, которые мы получали в воздушных сражениях. Мы начинали новую жизнь среди друзей — советских людей.

Помню, мы, как всегда, вместе вышли из кино, Большинство из нас были авиаторы.

Шедший впереди нас Исидоро повернулся к нам и сказал:

— Слышали, к нам должны приехать представители советских профсоюзов?

— Да, а зачем?

— Кто-то мне говорил, что они привезут списки, в которых указано, где кто из нас будет работать.

— Вот и хорошо! Куда направят, там и будем работать! — заметил Браво.

После месячного прекрасного отдыха в санатории под Харьковом нас группами направляли на работу на различные предприятия Москвы и Харькова, Одессы и Тбилиси.

Через два дня после встречи с представителями профсоюзов мы выехали по месту назначения. Ранним июньским утром 1939 года мы покинули гостеприимный санаторий. Ветерок играл в густой листве белоствольных берез, росших по обе стороны дороги.

Через несколько дней после прибытия нашей группы в Москву начались занятия по русскому языку. Пока на занятиях присутствовали не все. Некоторые надеялись научиться говорить по-русски на практике — на работе, на улице, в магазинах. Однако они глубоко заблуждались. Необходимы были регулярные занятия. Многие звуки в русском языке, например «ж» и «з», нам, особенно андалузцам, давались с большим трудом.

Наша учительница Мария Ивановна стремилась к тому, чтобы мы не просто заучивали слова, а понимали правила спряжения и склонения, больше запоминали синонимов, так как без их знания мы в разговоре часто попадали впросак.

Сначала мы, «москвичи», работали на конвейере автомобильного завода имени Сталина, затем в цехе по ремонту бракованных моторов.

— Послушай, Ривас! У тебя ведь золотые руки авиамеханика! Изобрети что-нибудь для быстрого извлечения этой проклятой шестеренки из коробки передач! — сказали мы как-то своему земляку-рационализатору.

Через неделю Ривас и в самом деле принес свой «извлекатель» шестеренок. С его помощью мы стали ремонтировать в три раза больше моторов, чем раньше.

На четвертый день нашей работы по-новому в цехе появилась делегация: начальник цеха товарищ Твердохлебов, главный механик товарищ Мамедов, представитель местного комитета профсоюза, фотограф, инженер-экономист и девушка из отдела технического контроля.

Товарищ Твердохлебов сказал:

— Поздравляем вас с успехом! — И крепко пожал всем руки.

— Большое спасибо! Большое спасибо!

— Встаньте, пожалуйста, вот сюда, чтобы в глубине были видны моторы…

Нас сфотографировали: несколько раз всю группу и отдельно Риваса с его «извлекателем».

В обеденный перерыв мы гурьбой направились в столовую, довольные своими трудовыми успехами.

— Что будем сегодня есть? Надо же отметить наш успех!

— Возьмем все самое лучшее.

Пока другие готовили столовые приборы, я просмотрел меню. И вот оно наказание за плохую учебу на курсах русского языка!

— Знаете, — сказал я остальным, — что сегодня будем есть? «Голубцы»! Видите? Жареные «голубцы» с подливкой и рисом.

— Давай, иди заказывай жареных голубей по две порции на каждого и пиво.

— В столовой не продают пиво, здесь есть квас.

— А что это?

— Что-то похожее на кока-колу, немного ударяет в голову, если голова, конечно, слабая.

— Давай квас!

Через несколько минут девушка-официантка поставила вам на стол наши голубцы.

— Послушай, девушка, я заказывал в соусе «голубцы» жареные!

— Да, это и есть то самое!

Вся наша компания с удивлением и возмущением взглянула на меня.

— Братцы! Вы уж меня извините! Я ведь не знал, что «голубцы» — это не жареные голуби, а листья капусты с начинкой. Может, внутри там кусочки жареных голубей, а? Давайте попробуем, а?

И все с удовольствием съели по две порции «голубцов». Затем мы вернулись в цех.

Настроение у нас еще больше поднялось, когда мы узнали, что Ривас за свое изобретение получит премию, а фотографии остальных, как передовиков труда, будут вывешены на Доске почета. Работая вместе с советскими людьми, мы старались внести и свой посильный вклад в их созидательный труд и в эти дни почувствовали себя по-настоящему счастливыми.

Вместе с нами в то время работал и Хосе Паскуаль Сантамария.

На Курской дуге

Под лучами апрельского солнца снег стал рыхлым. Подтаивая на крышах землянок, оставленных немцами у границ аэродрома, он превращается в крупные капли. Чистые, прозрачные, как слезы, они стекают на землю, образуя маленькие лужи, и отсюда тысячами ручейков теряются под снегом.

Этих землянок около двадцати, но они пока не могут служить жильем. Ко многим из них опасно даже приближаться — почти на каждой двери висит лаконичная, но грозная табличка: «Заминировано».

Эскадрилья имени Александра Чекалина во главе со своим командиром капитаном Беловым поздно вечером приземлилась на этом аэродроме. Взошедшая луна призрачным светом озаряла местность. На холодное небо временами наплывали тяжелые тучи, и тогда нам за воротники попадали крупные холодные капли дождя, заставляя нас ежиться.

Идем друг за другом, все десять пилотов. Наши самолеты стоят на краю поля под охраной часовых. Пока еще нет горючего. Ночью должны прибыть цистерны, механики, оружейники и повара.

— Осторожнее! Куда буду ставить ноги я, туда ставьте и вы, — говорит нам капитан Белов, — На этом поле могут быть и сюрпризы.

— Да, у немцев много всяких мин, — продолжает комиссар эскадрильи Михайлов. — Например, мины «лягушки». Когда до них дотрагиваешься, они подпрыгивают и взрываются. Любая проволока, торчащая из снега, может вести к взрывному устройству.

И действительно, на поле валяются обрывки колючей проволоки, железные каски и подбитые, опаленные огнем пушки, разбросаны снаряды разных калибров. И множество трупов: одни совсем присыпаны снегом, другие торчат из него в самых невероятных позах.

— Вот, посмотрите на этого фрица, — говорит Михайлов. — Похоже, он хотел что-то схватить руками, когда его настигла смерть.

— А тот, смотри, который рядом с тобой!

— Никто их не звал сюда. Каждый получил по заслугам!

Немного дальше видим немецкий самолет «Хейнкель-111». Он как бы приготовился к взлету. Рядом с ним — целый штабель из авиационных бомб. Неподалеку пятиэтажный дом с той же предупреждающей надписью на двери.

Идем дальше, след в след. Подходим к одной из землянок. Здесь взорвана дверь.

— Кто-то, возможно, пожертвовал своей жизнью, чтобы мы могли здесь укрыться, — говорит капитан Белов. — Здесь и переночуем.

— Вот и хорошо, — пытается пошутить Бельтран, — по крайней мере, не нужно заводить будильник.

Влезаем в землянку, как в нору. В тот же момент начинается снег с дождем, и крыша нас не спасает. Едим сухари, потом собираем свои кожанки и укрываемся ими. Засыпаем быстро — усталость берет свое.

Просыпаемся рано утром. Нас приветствуют золотые лучи солнца. Утренняя прохлада пробирает нас до костей. Мы идем к машинам — длинные тени сопровождают нас.

Сразу же начинаются патрульные полеты. Одни самолеты находятся на земле, другие в воздухе — парами. Двое поднимаются в воздух, двое приземляются, остальные летчики дежурят в кабинах. Приземляясь, приходится быть очень внимательным, чтобы не отклониться от проверенной полосы, иначе можно наскочить на мину.

Саперы весь день обезвреживают мины. Летчики, свободные от полетов, направляются осматривать «Хейнкель-111». В его кабине ничего не повреждено, даже часы на приборной доске. Мы беззаботно взбираемся на крыло, осматривая «неуязвимые» места самолета, и вдруг замечаем, что на одном из пропеллеров висит бумажка с надписью: «Заминирован». Мгновенно спрыгиваем на землю и, затаив дыхание, идем подальше от самолета. Примерно через час раздался сильный взрыв. Взбудораженные птицы поднялись в небо. Волна горячего воздуха ударила нам в лица. Смотрим в сторону взрыва и видим, как на землю падают обломки самолета, который мы только недавно осматривали.