Читать интересную книгу Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович

– Царь! – кричали люди. – Это сам царь!

– Слава Палаку! Слава освободителю Неаполя!

– Слава царю-победителю!

Мальчишки визжали от восторга, карабкались на деревья, взбирались на позеленевшие камышовые крыши, на которых, по скифскому обычаю, торчали коньки – сдвоенные конские головы, выпиленные из дубовых досок, с копьем между ними.

Всем казался дивом чудесный многоцветный всадник, за которым в клубах пыли колыхались знамена и множество копий, напоминающих своим видом речной тростник.

И лишь потом, уже с близкого расстояния горожане всматривались в лицо своего владыки, такое незаметное, неяркое среди дикого блеска украшений.

– Погляди, погляди! – как бы испугавшись, торопливым полушепотом говорила одна молодая женщина другой. – Лицо-то у царя бледное, словно от болезни, а пот по щекам течет, даже на кафтан каплет!..

– Что ж, – с озорством ответила другая, что-то жуя, – в такую жару и цари потеют! А Палак телом слабоват, не то что его покойный батюшка Скилур, тот, говорят, богатырь был. А этот, я вижу, совсем теленок. Даже бороду сбрил, видно тяжело носить. А еще, я слышала, несколько жен держит!

Сказав это, женщина громко рассмеялась.

– Тьфу ты! – в досаде плюнула первая. – Откуда у тебя эта дерзость? Избегалась ты здесь с эллинскими воинами, привыкла кривляться да ломаться перед пьяными чужаками!.. Это же наш, сколотский царь!

– А мне-то что от этого?

– А то, что услышат тебя царские люди да влепят тебе куда следует сыромятными нагайками, тогда не будешь так говорить!

Их разговор заглушили крики:

– Слава Палаку!.. Слава Палаку!..

Тысячи рук поднялись вверх, взметнулись над головами шапки. Испуганные голуби закружились над крышами. Палак приветливо махнул рукой. Народ видел в нем освободителя от иноземного гнета. Царь вернулся, чтобы восстановить законы отцов.

Тяжело было сколотам жить под управлением эллинских воевод. Обида нарастала при виде того, как расторопные торговцы в складчатых одеждах без зазрения совести захватили в свои руки рынок, скупают за бесценок скот, выменивают на плохое вино и ржавые ножи шерсть, зерно, обсчитывают и обмеривают скифов, а чуть те начинают спорить, зовут на помощь стражу, которая всегда принимает сторону пришельцев.

В прошлом году, когда войско Палака отступило в степь, понтийцы ворвались в город с лютостью завоевателей. Они разграбили царские амбары, очистили все лавки местных купцов, а потом три дня бесчинствовали в домах горожан. Целые толпы подростков угоняли за город, в обоз, чтобы выгодно продать их на рынках Синопы, Амиса и других городов Понта, откуда юные невольники нередко попадали в далекую Мидию или к сластолюбивым парфянам, среди которых ценились мальчики с северного берега Понта Эвксинского.

Велено было явиться всем мастерам – оружейникам, резчикам по дереву и камню, хорошим горшечникам, кожевникам, пивоварам, ткачам. Среди них выбрали лучших и отправили неведомо куда.

Отбирали красивых девушек, породистых коней, выносили из домов утварь и одежду, меховые шапки и расшитые красными нитками полушубки. Пели пьяные песни, хохотали, бесчинствовали.

Греки обложили налогами население и взимали их неуклонно. Кто не платил вовремя, того немедленно продавали в рабство.

Не диво, что чаша терпения народного переполнилась, все ждали прихода Палака и теперь встречали его с песнями и торжеством.

– Многая лета нашему освободителю царю Палаку!

– Слава нашим сколотским богам!

– Папай! Папай!

Дети бросали под ноги царского коня цветы, колосья пшеницы, лили молоко. Женщины подбегали к царю и целовали полы его кафтана.

Сразу за Палаком ехали на сытых жеребцах ближние родственники и друзья его, разодетые если не так богато, зато не менее крикливо.

Слуги везли княжеские гориты с луком и стрелами. Гориты были покрыты серебряными и золотыми грифонами, стрелы окрашены в красный и желтый цвета, а луки гнуты из рога и оправлены медью.

На всех – широкие кожаные пояса с блестящими бляхами, у поясов – мечи, оселки для точки ножей и кружки для питья.

Не все одеты в одинаковые парадные одежды. Сплошными рядами движутся катафрактарии, то есть всадники, закутанные вместе с конями в чешуйчатые панцири, именуемые катафрактами. Их головы увенчаны нахлобученными шлемами, из-под которых торчат бороды. Эти степные рыцари кажутся движущимися статуями. Среди них славные воеводы, лихие богатыри царского двора, всегда готовые к бою. На первый взгляд их трудно различить между собою, разве по росту да по цвету бород. Но многие из толпы криками приветствуют знакомых и любимых героев кровавых битв и победителей на ристалищах в дни всенародных состязаний.

Прямо и крепко сидит на буланом коне князь Омпсалак, единственный безбородый витязь в царском окружении, не считая самого царя. Люди показывают на узду его коня, украшенную мохнатыми помпонами. Все знают, что это ссохшиеся скальпы, снятые с голов врагов. Его горит покрыт, словно перламутровыми раковинками, ногтями с рук и ног убитых недругов.

Рядом с Омпсалаком будто врос в спину норовистого, злого жеребца воевода Калак. Этот кажется коротышкой рядом с высоким и статным князем. Но в плечах он пошире молодого соседа, а грудь имеет такую могучую, какой нет ни у кого более. Ударом топора князь-воевода может рассечь человека от шеи до пояса.

Дальше едут Лимнак, что хорошо поет и играет на кифаре, мрачный гуляка и знаменитый стрелок из лука Мирак, хитрый и умный Дуланак, которого побаиваются во всей Скифии, толстый Ахансак, черный, как парфянин, высокомерный Гориопиф и много других соратников и военачальников царя.

Шумной, блестящей толпой гарцуют на разукрашенных конях юные и веселые «царские дети» – сыновья знатных князей, служащие при дворе на младших должностях оруженосцев, царских подручных и просто воспитанников при царской особе.

Греческие путешественники, посещая ставку скифских царей, поражались многочисленностью «царских детей», считая их и впрямь сыновьями царя. Отсюда родилось утверждение некоторых историков о том, что покойный Скилур имел не то пятьдесят, не то восемьдесят сыновей. Говорили даже, что царь, чувствуя приближение смерти, созвал их и велел каждому из них сломать пучок прутьев, связанных вместе. Понятно, никто не смог сделать этого. Тогда Скилур сказал сыновьям, что если они будут жить дружно, не ссориться, не враждовать, то никакой недруг не сможет их одолеть. Если же они нарушат единение и пойдут один против другого, то будут биты любым врагом с такой же легкостью, с какой можно переломать прутья по одному.

За блестящим потоком княжеской знати сплошным строем двигалась конная царская дружина. Воины были хорошо одеты, все имели луки, мечи и копья в руках. Дружина находилась в личном подчинении Палака и была готова защищать своего владыку от любого врага, будь то сармат, грек, или восставший скифский князь, или всякий другой, на кого укажет царь.

Позади дружины шли отряды владетельных князей, иногда не намного меньшие, чем царская дружина, а за ними нестройные толпы конных лучников и наконец плотные, никем не считанные ватаги черного люда, конного и пешего, вооруженного чем попало, не имеющего ни воевод, ни родовых значков. Эти люди сливались в мутную, бурливую реку, в которой могли бы захлебнуться все дружины царя и князей, вместе взятые. Они шли за войском сами собою, по обычаю, а также в чаянии военной добычи. Бывало, отличившийся счастливец получал от князя коня, меч и место в отряде.

Вокруг города по балкам и низинам, где журчала вода, располагались кибитки с женами и детьми. Там загорались костры и валил дым, ревели быки, заливисто ржали лошади, дым смешивался с пылью, поднимаемой колесами повозок и копытами табунов.

В степи серыми тучами стелились отары баранов, мелькали силуэты скачущих коней и звездочками мигали костры пастухов.

Чабаны с завистью смотрели в сторону города, вздыхая при мысли об угощении, устраиваемом для народа в честь победы.