Читать интересную книгу Комедия книги - Иштван Рат-Вег

Сочинение Хэгелина — достоверное отражение ограниченности современных ему цензоров. До нас дошло множество свидетельств свирепостей обезумевшего красного карандаша.

С темой брака, как уже говорилось, шутки были плохи. Досталось и самому Шиллеру, который вывел в «Орлеанской деве» Агнессу Сорель, состоящую в незаконной связи с французским королем Карлом VII. Цензор исправил Шиллера, сделав Агнессу законной супругой короля.

В одной австрийской музыкальной сказке какой-то персонаж согласно авторской ремарке должен был носить рога. Цензор счел, что рога могут послужить поводом к кривотолкам в смысле пресловутой «рогатости» мужей. Он устранил рога, водрузив вместо них на голове актера ослиные уши. Похвальные примеры цензорского целомудрия мы уже видели на примере переработки «Фауста». Популярный австрийский писатель Кастелли тоже, очевидно, попался в сети греха, описывая одну из своих героинь: «У нее была белая полная грудь». Цензор исправил: «Спереди она была красиво сложена». От того же цензора не ускользнули даже самые мелкие авторские ремарки. Он обнаружил, что слишком часто повторяется «Целует ее». Добросовестно вычеркнув все эти места, он дал повсюду свой эквивалент: «Посылает ей воздушный поцелуй». Различие поистине тонкое! Нравственный контроль распространялся и на детскую и юношескую литературу. «Волосы ее росли пышно»,[179] — писал один из авторов о своей маленькой героине. Эпитет «пышный» был выловлен. Осталось «волосы ее росли» (?).

Встречались и такие цензоры, которые блюли честь женского пола строже самих женщин. Один берлинский поэт написал стихотворение под заглавием «К моей соседке». Цензор потребовал от автора, чтобы тот обязательно указал, кто его соседка. А то паче чаяния примут его стихотворение на свой счет и другие соседки. Наиболее выдающийся случай приключился в 1831 году. Некий безобидный композитор из дюжины танцевальных мелодий составил попурри и посвятил его «Лейпцигским дамам, достойным любви». Цензор, придворный советник Мюллер, эпитет «достойным любви» вычеркнул. Почему? А потому, что те лейпцигские дамы, которые «любви недостойны», будут оскорблены.

Недреманное око цензора не упускало из виду и упоминание родовитых фамилий. Драму Клейста «Принц Фридрих Гомбургский» не разрешали ставить, пока не было изменено название, потому что в австрийской армии служили принцы с таким же именем. Новым заглавием стало «Битва под Фербеллином». После пятого спектакля драму запретили. Дело в том, что главный герой, осужденный за своеволие, видит свою могилу и в ужасе молит о пощаде. А ведь такое поведение недостойно офицеров высокого ранга и может разлагающе влиять на всех офицеров.

Самую забавную цензорскую помарку пришлось снести многострадальному Шиллеру в Вене во времена правления императора Франца. В драме «Разбойники» при чтении письма Франца Моора один из лесных братьев в бешенстве восклицает: «Franz heifit die Canaille?!»[180] Реплику вычеркнули. Обоснование: публика может счесть это за намек на персону Его Величества. Особенную заботу цензура проявила об императоре Франце тогда, когда он в четвертый раз женился. День рождения своей четвертой жены он вознамерился отпраздновать в придворном театре двумя небольшими комедиями. Назывались они «Старый холостяк» и «Смотри, кому веришь». В день спектакля эти комедии фигурировали в газетах с другими названиями: «Совместная жизнь» и «Как мы обманываемся». Недоумевающий император потребовал объяснений от интенданта, графа Цернина. И тот откровенно признался:

«Твое Величество женилось в четвертый раз, и цензура сочла разумным изменить названия, потому что они могут быть неверно истолкованы…»

— Дура твоя цензура! — вспылил император.[181] В пару к цензорской глупости напрашивается один парижский полицейский акт. Достопримечательностью тогдашнего Парижа был кабачок под названием «Boeuf a la mode»,[182] неподалеку от Пале-Рояля, королевского дворца. Славился он отличной кухней и старинной вывеской. В 1816 году, когда он был основан, на вывеске фигурировал бык, наряженный дамой на гулянье. Шея повязана шарфом, между рогов модная соломенная шляпка, там и тут всевозможные ленточки. Некоему полицейскому агенту бросилась в глаза новехонькая вывеска, фантазия его расправила крыла, и 13 июня 1816 года он настрочил полицейскому комиссару следующее донесение:

«Бык на фирменной вывеске есть не что иное, как символ откормленности. Шарф на нем красного цвета, шляпка украшена султаном из белых перьев и голубых лент, на шее лента с украшением наподобие золотого руна, какое носит знать. Шляпка со всей очевидностью символизирует корону, которая вот-вот свалится. Догадка моя несомненно верна, а именно: фирменная вывеска не что иное, как грязная аллегорическая сатира, карикатура на Его Величество».

Подпись: Ле Фюре.

К Людовику XVIII донесение не попало. Он бы, наверное, не пришел в восторг от смелой комбинаторики полицейского агента, который установил несомненную связь между быком и ожиревшим монархом. Неприятным вопросом, насколько верна интерпретация быка, революционного трехцветия, шарфа и неустойчивой шляпки, — занимался пока только министр внутренних дел. Вывеска показалась подозрительной и ему. Полицейскому комиссару полетел секретный приказ провести осторожное расследование и действовать по усмотрению, но не привлекая внимания. Однако расследование, видимо, не подтвердило озабоченности агента и вывеску оставили в покое.

Цензор на то и цензор, чтобы охранять покой власть имущих, и заботливый покров свой простирает он не только над королями, но и над главенствующими чиновниками. И придворный маршал в драме Шиллера «Коварство и любовь» превратился в главного камердинера, ибо маршал не может быть интриганом. Один берлинский цензор запретил публикацию кроссворда, потому что по заполнении его должно было получиться слово «придворный». Непристойно использовать придворных для таких тривиальных целей, как всякие там ребусы и загадки. Цензор запретил публикацию острой критики одного анонимного произведения, потому что безымянный автор мог оказаться какой-нибудь высокопоставленной персоной.

В деле защиты властей цензура пределов не знала. Берлинский цензор выкинул из сборника новеллу, потому что в ней было предложение:

«В девять часов вечера по Фридрих-штрассе промчался почтовый дилижанс и на углу Лейпцигер-штрассе опрокинулся».

Это выдуманное происшествие могло бросить тень на прусскую королевскую почту, и главные почтмейстеры с полным правом могли оскорбиться. Но и над таможенным ведомством простирал цензор длань благого покровительства. Мухар, монах ордена бенедиктинцев и учитель из Граца, написал историю Австрии во времена римского владычества. Восстание паннонов против Рима обрисовал он словами греческого историка Дио Кассия. Невзирая на исторические истины, австрийский цензор повыбрасывал из сочинения целые главы.

«Судя по книге, — оправдывал он свой заплечный труд, — паннонов возмутила главным образом неумолимость римских таможенных властей. При слишком детальном обсуждении этого вопроса у читателей могут легко возникнуть ассоциации с нашим временем, когда для сбора таможенных недоимок сплошь и рядом необходимо прибегать к помощи армии».

Под глупейший запрет попала газета Клейста «Berliner Abendblatter». В ней была опубликована статья, направленная против публичных домов. Газету в результате закрыли. Потому что до тех пор, пока публичные дома властями разрешены, всякая критика их является оскорблением достоинства властей.

С ВОДОЮ ВЫПЛЕСНУЛИ И РЕБЕНКА

Из года в год множилось количество запрещенных книг, и удержать их в памяти было уже невозможно. Австрийская цензура составила перечень запрещенной литературы. Для вящей осведомленности властей и книготорговцев цензор этот список отпечатал и разослал. Периодически выходящий список назывался «Catalogus librorum prohibitorum».[183]

Естественно же, каталог стал чрезвычайно популярен среди любителей книг, потому что именно из него можно было быстрее и точнее всего узнать, какие произведения цензурой запрещены, т. е. какие книги надо доставать контрабандой, из-под полы, о каких книгах нельзя говорить. Среди венских библиофилов стало модой составлять библиотеки исключительно из запрещенных книг. Публичный каталог сделал запрещенную литературу популярной, и цена ее на черном рынке резко подскочила. Цензура наконец сообразила, что допустила глупость. И, не сумев придумать ничего умнее, запретила и включила в черный список сам каталог. Красный карандаш цензора прикончил собственного ребенка