ПРИГОВОР
Шесть томительных месяцев провели декабристы в Петропавловской крепости. Шесть томительных месяцев не прекращались допросы. И вот приговор объявлен. Пять декабристов: Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин и Петр Каховский — были приговорены к смертной казни через повешение. Остальные лишались чинов и званий и ссылались в Сибирь на каторгу.
Декабристы гордо встретили свой приговор.
— И в Сибири есть солнце, — сказал декабрист Сухинов.
12 июля, впервые за все эти месяцы, заключенных собрали вместе. Была устроена церемония лишения осужденных чинов и званий. Называлось это гражданской казнью. С осужденных должны были сорвать эполеты и ордена, бросить в огонь. Над головой у каждого переломить шпагу.
Николай I находился в это время далеко за городом, в Царском Селе. Он приказал, чтобы через каждые 15 минут к нему являлся фельдъегерь, сообщал о том, как идет церемония.
Приехал первый фельдъегерь:
— Построены, ваше величество. Генерал-адъютант Чернышев приказал распалить костры.
— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?
— Да что-то не очень видно, ваше величество.
Прибыл второй фельдъегерь:
— Костры разложены, ваше величество.
— Так.
— Генерал-адъютант Чернышев дал приказ срывать эполеты и ордена.
— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?
— Да что-то не очень видно, ваше величество.
Третий курьер явился:
— Срывают эполеты и ордена, ваше величество. Бросают в огонь.
— Так.
— Генерал-адъютант Чернышев отдал приказ ломать шпаги над головами.
— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?
— Да что-то не очень видно.
Четвертый курьер примчался:
— Шпаги ломают, ваше величество.
— Так.
— Генерал-адъютант Чернышев отдал приказ одеть виновных в каторжные халаты.
— Так. Ну, а как же сами злодеи? Видно ль на лицах у них раскаяние?
— Осмелюсь доложить, государь, смеются, кажись, злодеи.
Царь побагровел, в гневе бросил посыльным:
— В цепи презренных, в цепи! — Схватился рукой за сердце. — Дурново! Дурново!
Мчит Дурново, тащит капли от сердца.
РАСПЛАКАЛСЯ
Гордо встретили декабристы приговор суда. А вот морской офицер лейтенант Бодиско расплакался.
— Морской офицер лейтенант Бодиско расплакался, — доложил генерал-адъютант Чернышев царю.
Николай I улыбнулся, остался доволен.
— Вижу, среди негодяев хоть и один благородный человек, да есть. Если бы знал — помиловал. Что же он говорил?
Что говорил Бодиско, генерал-адъютант Чернышев не знал.
— Разузнать! Доложить! — приказал Николай I.
Стал хвастать царь своим приближенным, что морской офицер лейтенант Бодиско расплакался.
Похвастал брату.
Похвастал жене.
Адъютантам своим похвастал.
— Расплакался! Расплакался! Расплакался! — повторял государь. Даже повеселел. Даже по-мальчишечьи насвистывать что-то начал. — Расплакался! Расплакался! А сегодня я вам передам, что при этом сказал Бодиско.
Разнесли адъютанты налево, направо слова государя о том, что морской офицер расплакался.
— «Среди негодяев человек благородный есть. Если бы знал, помиловал» — вот что сказал государь.
В богатых домах Петербурга о слезах лейтенанта Бодиско только теперь и речь.
— Морской офицер расплакался!
— Морской офицер расплакался!
Правда, надо сказать, что активного участия в восстании Бодиско не принимал. И по решению суда наказание было вынесено ему по сравнению с другими совсем не суровое, а даже, скорее, мягкое. Как других, не отправляли его на вечную каторгу. Лишался Бодиско чинов и дворянства, ссылался в Сибирь на поселение.
Вечером генерал Чернышев снова докладывал царю:
— Дознались, ваше величество.
— Ну-ну. Что говорил Бодиско? Какими словами каялся?
— Ваше величество, он того…
— Что «того»? — насупился царь.
— Плакал этот злодей не потому, что в тяжких грехах раскаялся. Счел, разбойник, ваше величество, за личное унижение столь мягкий ему приговор. «Стыдно смотреть мне в глаза товарищам» — вот что сказал Бодиско.
ПЯТЕРО
Петербург. Лето. Июльский рассвет. Неохотно плывут облака. Нева еще сонно дремлет. Шпиль Петропавловской крепости шпагой вонзился в небо.
Осужденных ведут на казнь. Вот они, пятеро: Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Сергей Муравьев-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин, Петр Каховский. Идут они в белых льняных рубахах. Прощально звенят кандалы.
Кронверк Петропавловской крепости. Слева стоят солдаты. Справа стоят солдаты. Помост. Два столба. Перекладина. В красной рубахе палач. Пять веревок, как змеи, петлей свисают.
Идут декабристы. Двадцать шагов до смерти… десять… последние пять.
Генерал-адъютант Чернышев — он старший и тут, при казни, — сидит верхом на коне, смотрит на обреченных. В руках у генерала лорнет. То поднесет он его к глазам, то на секунду опять опустит.
Ждет генерал-адъютант Чернышев, не дрогнет ли кто-нибудь из осужденных. Не раздастся ли стон, не сорвется ли крик.
Четыре шага до смерти. Идут декабристы. Открытый, бесстрашный взгляд. Три шага. Два. Последний предсмертный шаг.
— Начинай! — закричал Чернышев.
Накинул палач на осужденных петли. Затянул. Перепроверил. Из-под ног ловким ударом выбил скамейки.
Натянулись веревки — змеи, превратились в тугие струны.
Снова поднес к глазам генерал-адъютант Чернышев лорнет.
И вдруг… Оборвался Рылеев.
И вдруг… Оборвался Муравьев-Апостол.
И вдруг… Оборвался Каховский.
Солдаты, присутствовавшие при казни, замерли. Кто-то быстро перекрестился, зашептал:
— Помиловал Господь, помиловал.
В старину существовал обычай, согласно которому человека, если он сорвался с виселицы, второй раз не казнили — миловали.
Растерялся и сам палач. Повернулся к Чернышеву.
Махнул генерал рукой. Не понял палач, замешкался.
— Вешай! — закричал Чернышев.
Похоронили казненных на острове Голодай, тайно, где — неизвестно.
КНЯГИНЯ ТРУБЕЦКАЯ
— В Сибирь!
— Бог ты мой!
— Катенька!
Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая уезжала к мужу в Сибирь, на каторгу.
Когда прошение Трубецкой попало в руки к царю, он долго вертел бумагу. Не хотел Николай I отпускать Трубецкую:
— Пример нехороший. Поедет она, а за ней и другие следом.
Мечтал Николай I о том, чтобы забыли вообще декабристов, чтобы отвернулись от них и отцы и жены. Решил припугнуть Трубецкую.
— Если поедет, лишить ее титула княжеского. Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Николай I. — Сразу небось передумает.
Сообщают дарю:
— Трубецкая согласна, ваше величество.
Хмыкнул царь Николай I. Уставился в потолок. Что бы еще придумать?
— Денег не брать. Ценных вещей не брать. Подчиняться во всем коменданту. Видеться с мужем в неделю раз. Ладно, пусть будет — два, зато в арестантской палате. И при свидетелях. Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Николай I. — Сразу небось передумает.
Сообщают царю:
— Трубецкая согласна, ваше величество.
Хмыкнул царь Николай I. Грозно повел бровями. Уставился в потолок. Что бы еще придумать?
— Если родятся дети, — царь поднял палец над головой, — лишить их отцовской фамилии. Приписывать к местным заводам. Считать крестьянами. Посмотрим, посмотрим, — усмехнулся Николай I. — Сразу небось передумает.
Сообщают царю:
— У княгини слезы стоят в глазах.
Улыбнулся царь Николай I. Молодец, неплохо придумал.
— Значит, не едет теперь Трубецкая?
— Ваше величество, едет, согласна.
— Ах, так! — обозлился царь. — Навеки ее в Сибирь. Дороги назад не будет!
Тронулась в путь Трубецкая. Верста за верстой, верста за верстой. Десятки, сотни, тысячи верст. Приволжские степи, Уральские горы. Просторы сибирских лесов и рек.
— Быстрее, быстрее, — просит княгиня.
Едет и днем и ночью.
Через месяц Екатерина Ивановна была в Иркутске. Совсем рядом Благодатский рудник — там находится сейчас ее муж. Еще несколько дней — и увидит княгиня мужа. Однако не пропускает иркутский генерал-губернатор жену декабриста дальше. Находит причины разные. Получил он приказ от царя чинить непокорной помехи.
— Не могу, не могу, княгиня. Осень. На Байкале обвалы, идет большая волна.
При новой встрече:
— Не могу, не могу, княгиня. Не предвидится транспортных средств.
Проходит еще неделя.
— Не могу, не могу, княгиня. На дорогах хозяйничают разбойники. Я же за вас в ответе.