Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весёлая болтовня Эмми стала для него невыносимой. Том намекал ей, что у него есть дела, что ему нужно кое-где побывать, что он и без того опоздал, но напрасно — девочка щебетала, как птица. «Ах, — думал Том, — провались ты сквозь землю! Неужто я никогда от тебя не избавлюсь?» Наконец он объявил, что ему необходимо уйти — и возможно скорее. Эмми простодушно сказала, что после уроков будет ждать его тут же, поблизости, и за это он возненавидел её.
«И хоть бы кто другой, — говорил он себе, скрежеща зубами, — только бы не этот франтик из Сен-Луи, воображающий, что он так шикарно одет и что у него такой аристократический вид! Ну, погоди! Я вздул тебя в первый же день, чуть ты приехал в наш город, и вздую тебя опять. Погоди, мистер, уже я доберусь до тебя! Я хвачу тебя, вот этак…» И Том стал делать такие движения, словно он беспощадно избивает врага: махал кулаками, лягался, наносил воздуху удар за ударом. «Вот тебе! Вот тебе! Что, получил? Просишь пощады? Ну ладно! Ступай, и пусть это тебе будет наукой!» Воображаемая драка завершилась полной победой Тома.
Наступило двенадцать часов. Он убежал домой. Ему было совестно видеть, как благодарна и счастлива Эмми, и, кроме того, страдания ревности дошли у него до последних пределов. Бекки снова принялась рассматривать картинки с Альфредом, но время шло, а Том не приходил, чтобы мучиться, и это омрачало её торжество. Картинки наскучили ей, она стала молчаливой, рассеянной, потом загрустила. Два или три раза она настораживалась, заслышав чьи-то шаги, но надежды её были напрасны: Том не появлялся. Под конец она почувствовала себя очень несчастной и жалела, что завела свою месть так далеко. Бедняга Альфред, заметив, что ей, неизвестно почему, стало с ним очень скучно, то и дело твердил: «Вот ещё хорошенькая картинка! Смотри!» Девочка наконец потеряла терпение и крикнула: «Ах, отстань от меня! Надоели твои картинки!» Расплакалась, встала и ушла. Альфред бросился за ней, стараясь утешить её, но она сказала:
— Оставь меня в покое, пожалуйста! Уходи! Я тебя ненавижу!
Мальчик стоял в замешательстве, не понимая, что он ей сделал: ведь она обещала, что всю большую перемену будет смотреть с ним картинки, и вдруг в слезах ушла. Альфред грустно поплёлся в опустевшую школу. Он был оскорблён и разгневан. Ему было нетрудно угадать, в чём дело: девочка разговаривала с ним только для того, чтобы подразнить Тома Сойера. При этой мысли его ненависть к Тому, конечно, ничуть не уменьшилась. Ему хотелось придумать какой-нибудь способ так насолить врагу, чтоб самому остаться вне опасности. В это время ему попался на глаза учебник Тома. Вот удобный случай! Он с радостью раскрыл книжку на той странице, где был заданный урок, и залил всю страницу чернилами. Бекки как раз в эту минуту заглянула со двора в окно и увидела, что он делает, но скрылась поскорее, незамеченная. Она побежала домой; ей хотелось разыскать Тома и рассказать ему про книгу. Том обрадуется, будет ей благодарен, и все неприятности кончатся. Но на полдороге она передумала: ей вспомнилось, как обошёлся с ней Том, когда она говорила о своём пикнике. Это воспоминание вызвало у неё мучительный стыд и обожгло её словно огнём. «Так Тому и надо», — решила она. Пусть его высекут за испорченную книгу — ей всё равно: она ненавидит его и будет ненавидеть всю жизнь.
Глава XIX
ЖЕСТОКИЕ СЛОВА: «Я НЕ ПОДУМАЛ»
Том пришёл домой нахмуренный, мрачный, и первые же слова, какие он услышал от тётки, показали ему, что здесь его горе не встретит сочувствия.
— Том, я с тебя шкуру спущу!
— Тётушка, что я сделал?
— И ты ещё спрашиваешь! Я, как старая дура, иду к Сирини Гарпер и думаю, что она вслед за мною поверит всей этой чуши насчёт твоего чудесного сна, и здравствуйте! Оказывается, её Джо рассказал ей, что ты просто-напросто прокрался в тот вечер сюда и подслушал наш разговор. Не знаю, Том, что может выйти из мальчика, который так бессовестно лжёт! Мне больно подумать, что ты дал мне пойти к Сирини Гарпер, чтобы все смеялись надо мной, как над дурой, — и даже не попытался меня удержать!
Теперь вся эта история представилась Тому в ином освещении. До сих пор его утренняя проделка казалась ему очень милой и ловко придуманной шуткой. Теперь же она сразу потускнела, стала ничтожной и жалкой.
Он повесил голову и в первую минуту не знал, что ответить; потом сказал:
— Тётя, мне жалко, что я это сделал… но я как-то не подумал.
— Ах, милый мой, ты никогда не думаешь! Ты никогда ни о чём не думаешь, только о себе и своих удовольствиях. Небось тебе пришло в голову явиться сюда с Джексонова острова ночью, чтобы посмеяться над нашим несчастьем! Пришло в голову морочить меня россказнями о том, что ты видел во сне, а вот пожалеть нас, избавить от горя, — об этом ты не подумал!
— Тётя, я теперь понимаю, что это было мерзко, но я не хотел сделать подлость, даю вам честное слово. Да и, кроме того… тогда вечером… я приходил совсем не для того, чтобы смеяться над вами.
— А для чего же?
— Я хотел сказать вам, чтобы вы не беспокоились о нас… что мы не утонули.
— Том, Том! Я возблагодарила бы господа бога в самой горячей молитве, если бы только могла поверить, что тебе пришла в голову такая добрая мысль, но ты сам знаешь, что этого не было… и я знаю, Том.
— Было, было! Даю вам честное слово, что было! Не сойти мне с этого места, было!
— Ах, Том, не лги… не выдумывай… Это во сто раз хуже.
— Это, тётя, не ложь, это правда. Мне хотелось, чтобы вы не горевали, вот я и пришёл тогда вечером.
— Я отдала бы всё на свете, чтобы поверить тебе: это искупило бы все твои грехи. Если бы это было так, я даже не жалела бы о том, что ты убежал из дому и натворил столько бед… Но нет, всё неправда… Иначе ты непременно сказал бы мне, для чего ты пришёл.
— Видите ли, когда вы стали говорить, что нас будут отпевать, как покойников, мне вдруг представилось, как будет чудесно, если мы проберёмся в церковь и спрячемся там на хорах… и, конечно, мне очень захотелось, чтоб так оно и было. Поэтому я сунул кору обратно в карман и не сказал ни словечка.
— Какую кору?
— А ту, где я написал вам, что мы ушли в пираты. Я так теперь жалею, что вы не проснулись, когда я вас поцеловал! Ужасно жалею — честное слово!
Суровые складки на лице тёти Полли разгладились, и в глазах её засияла внезапная нежность.
— А ты правда поцеловал меня, Том?
— Ну да, поцеловал.
— И это верно?
— Ещё бы!
— Почему же ты меня поцеловал, Том?
— Потому что я вас так любил в ту минуту, и вы стонали во сне, и мне было очень вас жалко.
Это, пожалуй, было похоже на правду. Старушка сказала с дрожью в голосе, которой она не могла скрыть:
— Поцелуй меня ещё раз, Том! И… ступай в школу, и… не приставай ко мне больше.
Едва только он ушёл, тётя Полли побежала в чулан и вытащила рваную куртку, которую он носил во время своих разбойничьих подвигов. Взяв куртку в руки, она вдруг остановилась и сказала себе:
— Нет, лучше не надо! Бедный мальчик! Я уверена, что он солгал… но то была святая ложь, святая — потому что ею он думал утешить меня. Я надеюсь… я знаю, что господь простит ему, потому что он солгал по доброте. Но мне не хотелось бы убедиться, что это ложь, и я не стану смотреть!
Она отложила куртку и с минуту раздумывала; дважды она протягивала к ней руку и дважды отдёргивала; наконец решилась, подкрепив себя мыслью: «Это добрая, добрая ложь, — я не позволю себе огорчаться». И она сунула руку в карман. Через минуту она уже читала строки, написанные Томом на куске коры, и говорила сквозь слёзы:
— Теперь я могла бы простить ему хоть миллион грехов!
Глава XX
ТОМ ЖЕРТВУЕТ СОБОЙ РАДИ БЕККИ
В поцелуе тёти Полли было что-то такое, отчего все горести Тома рассеялись, и на душе у него стало опять хорошо и легко. Он пошёл в школу, и ему посчастливилось: в самом начале Лугового переулка он встретился с Бекки Тэчер. Том всегда действовал под влиянием минуты. Он, не задумываясь, подбежал к Бекки и одним духом сказал:
— Сегодня, Бекки, я вёл себя очень скверно и жалею об этом! Больше не буду никогда-никогда, до самой смерти! Давай помиримся… хочешь?
Девочка остановилась и презрительно посмотрела ему в лицо:
— Я была бы вам очень благодарна, мистер Томас Сойер, если бы вы оставили меня в покое. Больше я с вами не разговариваю.
Она вздёрнула нос и прошла мимо. Том был так ошеломлён, что даже не нашёлся ответить: «А мне наплевать… Недотрога!» А потом уже было поздно. Поэтому он ничего не сказал, но в душе у него вспыхнула злоба. Уныло поплёлся он по школьному двору и всё время жалел, что Бекки не мальчик, — вот бы здорово он её вздул! В это время она как раз прошла мимо, и он сказал ей какую-то колкость. Она ответила тем же, и таким образом они окончательно стали врагами. Разгневанная Бекки еле могла дождаться, когда же начнутся уроки, — так ей хотелось, чтобы Тома поскорее высекли за испорченный учебник. Если и было у неё мимолётное желание выдать Альфреда Темпля, теперь оно совершенно исчезло после тех оскорбительных слов, которые только что крикнул ей Том.
- Огнеглотатели - Дэвид Алмонд - Детская проза
- Моя одиссея - Виктор Авдеев - Детская проза
- Мисс тридцать три несчастья - Мария Северская - Детская проза
- Четыре сестры - Малика Ферджух - Прочая детская литература / Детская проза
- Мальчишка в нагрузку - Елена Нестерина - Детская проза