Читать интересную книгу Микеланджело из Мологи - Дмитрий Красавин

...Воистину, нет такого поступка, помысла, действия или бездействия под небесами, которые не могли бы быть покараны тяжелой дланью Пятьдесят Восьмой статьи"

А. И. Солженицын "Архипелаг ГУЛАГ", т. 1, М: ИНКОМ НВ, 1991., стр. 51.

40. Премблюда - дополнительные пайки выдаваемые по усмотрению администрации тем или иным заключенным. Поскольку объем денежных средств выделяемых на питание не зависел от количества премблюд, то нетрудно догадаться, что премии для одних оборачивались полуголодным существованием для других.

Глава четырнадцатая

Леонид Дормидонтович Блинов узнал об аресте Анатолия Сутырина на следующее утро по телефону от одного из своих сотрудников, командированного вместе с деятелями культуры и искусства на строительство Рыбинской ГЭС. Первоначальная информация была скупой: кто, где, когда арестовал художника и куда препровожден арестованный. Чтобы добыть сведения о причинах ареста, пришлось, соблюдая необходимую в таких делах осторожность, потянуть веревочки старых связей в недрах комиссариата. К полудню Леонид Дормидонтович получил малоутешительную информацию о том, что Сутырин обвиняется в создании диверсионной группы, убийстве старшего следователя НКВД Конотопа, поджоге конторы НКВД в деревне Юршино и попытке освобождения из арестантского сарая двух своих бывших соучастников. По всем пунктам обвинения он находился в областном розыске с третьего октября 1936 года. Любого из пунктов было достаточно, чтобы приговорить его к высшей мере социальной защиты - смертной казни.

Прекрасно понимая, что все обвинения надуманны, Леонид Дормидонтович тем не менее растерялся.

У него не было времени ни для того, чтобы найти Сутырину алиби, ни для того, чтобы, занявшись расследованием, обнаружить подлинных виновников происшедшей в Юршино трагедии. Согласно принятого 01.12.1934 года, в день убийства С. М. Кирова, Постановления Президиума ЦИК СССР, на расследование дел по обвинению в подготовке или совершению террористических актов должно тратиться не более десяти дней. Меньше - пожалуйста. Но за десять дней было немыслимо даже опросить всех свидетелей, не говоря о проведении очных ставок, следственных экспериментов и т.п. В соответствии с тем же Постановлением, прокуроры и адвокаты к рассмотрению таких дел не привлекаются, приговоры обжалованию не подлежат и приводятся в исполнение немедленно. Если делу будет дана политическая окраска, то, в соответствии с принятой недавно на "ура" инициативой Секретаря ЦК ВКП(б) Л. М. Кагановича, рассмотрение дела вообще пройдет во внесудебном порядке. Незамедлительное приведение в исполнение высшей меры социальной защиты гарантировано.

- Думай, думай, чекист, - шептал себе под нос Леонид Дормидонтович, лихорадочно меряя шагами просторный кабинет на Лубянке.

Пытаться выиграть время путем искусственного привлечения новых соучастников? Бесполезно. Никто разбираться со степенью вины того или иного отдельного человека не будет. Недаром же в органы НКВД поступило свежеиспеченное Распоряжение Председателя Совнаркома В. М. Молотова о том, чтобы выносить наказания по спискам, не создавая волокиты с разбором индивидуальных ролей каждого из соучастников преступления. Факт преступления установлен? Установлен. Был теракт? Был. Значит, всех причастных к нему скопом под расстрел в течение десяти дней после поимки. Или раньше...

Открыто вступиться за художника? Это равносильно самоубийству! Более того, не менее опасно и пустить дело по течению, не вмешаться. Следственный изолятор в Рыбинске переполнен. На один квадратный метр поверхности пола приходится по три-четыре человека! Люди трутся друг о друга, как сельди в банке. Спать можно, только облокотившись на другого человека. Температура в невентилируемых камерах от дыхания заключенных не опускается ниже сорока градусов. Пропитываемая своим и чужим потом кожа на телах заключенных покрывается экземой. Вонь. Вши. Изнуряющие ночные допросы. Даже без широко практикуемых персоналом тюрьмы физических воздействий большая часть обвиняемых уже на второй день такой жизни готова рассказывать следователям все, что угодно, лишь бы выбраться из КПЗ. Кто даст гарантию, что Сутырин не произнесет или уже не произнес фамилию Блинова? А может, художника и арестовали с единственной целью, чтобы потом опорочить его, старого чекиста, коммуниста с дореволюционным стажем? Тогда страна не только лишится призванного ее прославить художника, но и потеряет одного из своих самых верных бойцов.

- Думай, думай, чекист...

И Леонид Дормидонтович придумал. В два часа ночи, спустя ровно пятьдесят часов после ареста Сутырина, он позвонил из своего кабинета в кабинет Наркома внутренних дел товарища Ежова и попросил принять его по неотложному делу. Николай Иванович назначил встречу на шесть часов утра.

Ровно в шесть, в мундире, подтянутый, Леонид Дормидонтович Блинов явился в приемную Наркома и тут же был принят.

Несмотря на усталость после бессонной ночи, Ежов, как всегда, слушал собеседника сосредоточено и внимательно. Блинов поведал ему байку о том, что группа художников готовится организовать в Берлине выставку антисоветских картин, что для выявления всего круга лиц, связанных с этой группой, было установлено круглосуточное наблюдение за одним из ее лидеров, художником Сутыриным, но того внезапно арестовали в городе Рыбинске. Если художника срочно не этапировать из рыбинского изолятора в Бутырскую тюрьму, то выявить весь круг лиц, причастных к созданию антисоветских картин, переправке их через границу и попытке организации выставки в Берлине, будет невозможно.

- За что арестован в Рыбинске Ваш художник? - сухо поинтересовался Николай Иванович.

- По обвинению в убийстве старшего лейтенанта НКВД товарища Конотопа.

- Террористов надо уничтожать!

- Категорически согласен! - поддакнул Блинов, но подкорректировал: - С антисоветчиной тоже надо бороться самым решительным образом. Одно не должно мешать другому.

Нарком задумался, окинул оценивающим взглядом почтительно склонившего перед ним голову Блинова, принял из его рук бумагу с прошением об этапировании Сутырина в Москву, и, размашисто подписав ее, наказал:

- С расследованием не затягивайте. Я полагаю, что среди художников не должно быть террористов и антисоветчиков. Вам надлежит выявить всех. Всех, до одного! Видимо, счет пойдет на десятки, а то и на тысячи преступников. Если писатели, как мудро заметил товарищ Сталин, - инженеры человеческих душ, то художники - мастеровые сердец! В мастерской должна быть чистота.

- Категорически согласен! - подобострастно поддакнул Леонид Дормидонтович.

- Да, вот еще что, - остановил Нарком уже собиравшегося раскланяться Блинова. - В канцелярии Кремля мне передали одно письмо от пионерки из Мологи. Где сейчас живет девочка, установить не удалось. Но главное не в этом. Пионерка Настя Воглина сообщает, что несколько художников затеяли устроить в Москве выставку, посвященную красоте Мологи и Мологского края. Вы ничего об этих любителях выставиться не слыхали?

Леонид Дормидонтович напрягся. Снова Сутырин! Что это: знаменитая ежовская проницательность? Секунду замешкался, вспомнив, под каким соусом художник пытался навязать ему идею о проведении закрытой выставки; усмехнулся мысленно своей доверчивости и, предвосхищая следующий приказ Наркома, с готовностью пообещал:

- Найду. Обязательно найду отщепенцев!

- Найдите. Подобная выставка сейчас - это диверсия. Это подкоп под планы электрификации страны, а значит, под нашу промышленность, нашу обороноспособность. Видимо, среди художников еще недостаточно эффективно проводится политико-воспитательная работа. Это Ваше упущение. Ваша ошибка. А ошибки лучше вовремя заметить и исправить, чем потом отвечать за них перед партией и страной.

Из кабинета Наркома, прижимая к груди подписанное распоряжение об этапировании Сутырина в Москву, Леонид Дормидонтович вышел побледневший. Как он, старый чекист, сразу не смог сам догадаться, что не блики светлого будущего мечтал увидеть Сутырин, а нож, всаженный в спину планам затопления Мологи?! Что теперь делать? Ах, как бы Леонид Дормидонтович хотел повернуть время назад, чтобы не было никакого Сутырина, никаких его магических, вызывающих спазмы в горле картин!

Но вспомнив картины - ярко, в красках, вспомнив запечатленные на них виды города и его окрестностей, старый чекист почувствовал, как в душу закрадываются сомнения: а надо ли, действительно, затапливать водами искусственного моря всю эту красоту?

Партия решила, что надо... Что красота далекого завтра оправдывает гибель красоты сегодняшней... А может, потому и решила, что никто из решавших не видел Мологи даже на картинах? И тут же грудь чекиста обожгло ощущение собственной вины: "Ведь это же я сам, никто другой, помешал проведению выставки!"