Читать интересную книгу Кутящий Париж - Жорж Онэ

— О, за этим дело не станет!

Всем стало неловко. Леглиз не любил, чтобы задевали порядок вещей, заведенный в его частной жизни. Поэтому он сказал с надменным видом госпоже де Рово:

— Вместо того, чтобы говорить глупости, будьте повнимательнее к игре. Если так пойдет дальше, мы потерпим постыдное поражение.

И они опять принялись подбрасывать мячи с замечательной ловкостью. При грубой выходке госпожи де Рово Маршруа взглянул на Жаклину. Та продолжала улыбаться.

Маршруа решил заговорить.

— Я, право, начинаю думать, что не мешало бы произвести очистку в нашем обществе, — сказал он. — Леглиз, по-видимому, не замечает, что тон некоторых его приятельниц может скомпрометировать порядочных женщин, бывающих здесь. Что он смотрит, право?

— Вы уж очень строги, — спокойно заметила Жаклина.

— О, меня это нисколько не стесняет.

— Значит, вы намекаете на госпожу де Ретиф?

Против всякого обыкновения, в словах Жаклины было столько едкости, что Маршруа с удивлением поднял голову.

— Успокойтесь, — прибавила госпожа Леглиз. — Судя по всему, ей недолго придется терпеть.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил заинтригованный брат.

— А то, что, когда она выйдет за Превенкьера, ей не будет надобности бывать у нас, если это ей не нравится.

— Но, сударыня, я не понимаю, с чего вы взяли…

Не отвечая ничего, она указала жестом на вершину зеленеющего вала, который составлял с одной стороны площадки для игры нечто вроде трибуны для зрителей. Там стояли Валентина с Превенкьером в оживленной беседе. Госпожа де Ретиф видимо кокетничала, играя глазами, стараясь обворожить своего собеседника улыбкой, грацией поз. Красавица-блондинка держала влюбленного под обаянием своего взгляда, окружая его своим очарованием, опьяняя ароматом. Ее игра восхищала смелостью, решимостью и искусством.

— Взгляните, как она старается, — с горечью заметила Жаклина.

Только слепой мог бы отрицать такую очевидность. Полагаясь на увлечение Этьена игрой, уверенная, что он не наблюдает за ней, и не подозревая проницательности других или не заботясь об их мнении, госпожа де Ретиф «старалась», как выразилась сейчас ее приятельница, и знала, что своим старанием может получить миллионы. Маршруа смешался и произнес с удивленным видом:

— Как, сударыня, вы думаете?..

— Я уверена. К счастью, Этьен пока ничего не подозревает. Но ваша сестра очень смела и подвергает жестокому риску Превенкьера.

Маршруа насмешливо свистнул.

— О, не беспокойтесь в этом отношении! Ему нечего бояться Этьена… Напротив!

— Как же так?

— Наш друг должен ему слишком большую сумму, чтобы позволить себе особенную придирчивость… Кроме того, неужели вы считаете Превенкьера таким опасным? Моя сестра любит кокетничать, она, пожалуй, и пробует ему понравиться, однако отсюда еще далеко до намерений, которые вы ей приписываете, а также до их осуществления… Вдобавок это меня не касается. Вы знаете, что моя сестра свободна в своих действиях, что я никогда не вмешивался в ее дела и не имею никакого влияния на Валентину.

— Тем не менее вы можете дать ей совет.

— Конечно.

— Ну, так передайте ей наш разговор. Этого будет достаточно, чтоб открыть ей глаза и заставить ее на что-нибудь решиться, Я держу себя пока относительно ее, как подруга. Но примусь действовать смотря по тому, в какую сторону повернет она.

Раздались громкие крики и рукоплескания. Победа Томье и госпожи Тонелэ вышла блестящей. Сторона Леглиз — Рово потерпела непривычное поражение. Игроков окружили. Бернштейн пытался утешить свою приятельницу, которая молчала, стиснув зубы, подавленная неудачей. Леглиз, как превосходный игрок, смеялся и над своим провалом и над бешенством своей партнерши. Он любезно поздравлял победителей.

— Этот Томье непобедим! Ему все удается!.. Что же касается госпожи Тонелэ, то она играла, как божество. Правда, что юбка у ней до такой степени в обтяжку, что я невольно рассеивался… Нам надо регламентировать костюм наших дам; он действительно дает им слишком много преимуществ перед нами.

Томье приблизился к мадемуазель Превенкьер и разговаривал с нею, такой смуглый и здоровый в своем костюме из белой фланели.

— Вам не нравится эта игра, которой все увлекаются? Если смотреть со стороны, не верится, чтобы она могла доставлять малейшее удовольствие. В ней удивительно мало интереса; но едва вы возьмете ракетку и перебросите несколько мячей, как эта забава переходит в страсть. Вам следовало бы заняться ею. Теннис по преимуществу дамская игра: она требует только гибкости и верности взгляда, но не силы. Поэтому вы видите, как отличаются в ней наши дамы. Леглиз играет хорошо, я также. Но госпожа де Рово и госпожа Тонелэ далеко превосходят нас. Что же касается госпожи Леглиз, которая держится в стороне, то ей нет равной во всей нашей компании. Она, так сказать, непобедима, только с некоторого времени она ограничивается ролью зрительницы.

Понимая, что разговор идет о ней, Жаклина приблизилась и подоспела как раз, чтобы отвечать:

— Мне действительно немного надоели физические упражнения. Все, что выводит женщину из ее спокойной среды, чтобы толкнуть в сферу лихорадочной деятельности, раздражает меня, Должно быть, это оттого, что я старею.

Поднялись шумные протесты. Она продолжала:

— Вот мне опротивели езда на велосипеде, игра в теннис, в гольф, охота… Прежде нравились, а теперь надоели. Так и все на свете: сперва любишь, потом охладеваешь…

В ее последних словах было столько грусти, что Роза пристально взглянула на молодую женщину, Жалоба Жаклины отдалась у нее в сердце, точно горький упрек, В чем? Ее бросило в краску, и она с беспокойством перевела глаза на Томье. Он хладнокровно улыбался, точно ничего не слышал. Между ним и Превенкьером зашел спор насчет футбола; один из них сожалел о слабости мускулов у французской молодежи, другой называл отталкивающей дикостью любовь англосаксов к этому спорту, где пускают в ход пинки и кулаки. На слова госпожи Леглиз они оба не обратили внимания. Их равнодушие успокоило Розу. Однако она дала себе слово расспросить отца.

В палатках, где переодевались играющие, слышался хохот молодых женщин. Новая партия составилась между Бернштейном и госпожою Варгас. Полковник Тузар рассказывал Равиньяну и Тонелэ, что проехал в то утро восемьдесят километров на своем автомобиле, но застрял на версальских мостовых вследствие важного повреждения в машине.

— А как же вы вернулись?

— По железной дороге. Мой механик привезет автомобиль сегодня вечером. Вот чем они нехороши: не могут одолеть мостовой. Все гайки ослабнут, шкворни свалятся, и вы ни с места.

— Надо вымостить деревом казенные дороги, — иронически заметил Равиньян.

— Людовик XIV не предвидел неудобств, когда создавал все эти прекрасные пути сообщения, чтобы посещать свои королевские резиденции.

— В то время тащились с трудом по два лье в час.

— А теперь у нас упоение быстротой. Люди мчатся сломя голову…

— Да и проламывают головы себе и другим.

— Ах, пешеходы так мешают!

— И экипажи также.

— Это верно; упраздним экипажи и пешеходов, — заключил Равиньян. — Мир обратится в автомобиль или перестанет существовать. Автомобилизм или смерть!

— Знаете ли, что случится, если вы будете надоедать публике своими «теф-теф»? — сказал Тонелэ. — Вам закатят такой налог на автомобиль как предмет роскоши, что только большие богачи будут в состоянии отравлять воздух вашим поганым керосином… Да так и надо!

— Однако это не гаже вашей фотографии, — едко возразил полковник, — а когда кто-нибудь становится против моего автомобиля, я уж не даю промаха, не то что вы со своим аппаратом!

— Хвастайтесь больше! — подхватил Тонелэ. — Скоро вы станете гордиться тем, что давите крестьян. В вас будут еще палить из револьверов, старина, что уже объявлялось в газетах, и поделом! Нет, право, это сногсшибательно! Еще установят орден, чтобы награждать им героев, которые давят народ. Автомобильная заслуга!

— Ведь получают же иногда почетные пальмы кавалеры «моментальных снимков»!

Тонелэ, который только что получил звание офицера академии после выставки любителей, сделался цвета ленточки у себя в петлице и, схватив любовника жены за лацкан сюртука, отчеканил;

— А знаете ли вы, милостивый государь, что я не расположен выслушивать ваши пошлости?

Голос и жесты этих двоих людей, которые страшно ненавидели друг друга, сделались угрожающими, несмотря на попытки судьи вмешаться в их спор. Но тут из палатки вышла свежая и улыбающаяся госпожа Тонелэ в очаровательном костюме беж, изящно облегавшем ее стройную талию. Мягкой поступью приблизилась она к спорщикам и тотчас взяла сторону мужа.

— Что это значит? Гвардия схватилась с армией! Прошу вас покорнейше оставить в покое моего мужа, слышите, полковник? У него свои взгляды, у вас свои. Они не одинаковы, и тем лучше! Иначе не знал бы, как вам угодить.