Не долетев до леса, ястреб с зайчонком упал на дорогу. На какую-то долю секунды птица, слегка оглушенная падением, ослабила напряжение лап, когти ее разжались. Длинноухий, почувствовав землю, сильно рванулся и побежал к лесу. Только и на этот раз укрыться ему не удалось. Ястреб снова взмыл в воздух, настиг зайчонка в нескольких метрах от первых деревьев. И тогда Длинноухий упал на спину, прижав к животу задние лапы. В следующую секунду он с силой выбросил их навстречу налетевшему врагу. Маленькие, но острые когти полоснули по груди и животу пернатого разбойника. Ястреб закричал и свалился рядом. Из ран на его груди брызнула кровь. Зайчонок поднялся и неровными прыжками заковылял к лесу.
VIIIПосле памятной встречи с ястребом прошло много дней. Раны на спине Длинноухого давно зажили. В поле отколосилась пшеница, и на уборку вышли комбайны. Гул работающих машин с утра и до позднего вечера разносился далеко вокруг, залетая даже в самые глухие уголки леса. Зайчонок избегал появляться возле поля. В ненастные дни он отсиживался где-нибудь под густым кустом. А в последнее время дожди лили все чаще и чаще, иногда — и днем, и ночью.
В лесу стало сыро, неприветливо. Давно замолкло веселое щебетание птиц. Только изредка раздавалась короткая песенка большой синицы или трескотня непоседливой сороки да хриплое карканье вороны. Поблекли и склонились к земле венчики цветов. Высокая трава пожелтела и полегла, прикрыв уцелевшие грибы и ягоды. С вечера то и дело налетал холодный порывистый ветер, раскачивал деревья, безжалостно срывал желтые и красные листья, устилая ими лесные тропинки.
Вместо сочной травы зайчонку теперь приходилось все чаще довольствоваться горьковатой корой осин.
Потом начались настоящие холода. К этому времени Длинноухий впервые начал линять. Рыжеватая шерсть, цепляясь за голые ветки кустов, вылезала целыми клочьями, а на ее месте появлялась более густая и длинная белая. Зайчонок сделался пегим — местами у него еще сохранились остатки летнего наряда.
Всемогущий инстинкт самосохранения заставлял зверька меньше бегать по лесу, чтобы не привлекать к себе внимания. И он лежал весь день, если никто его не тревожил. Только когда наступала ночь и на холодном черном небе вспыхивали первые звезды, зайчонок оставлял лежку, чтобы поразмяться. Обгладывал кору на ближних деревьях да жевал жесткую и ставшую безвкусной траву. Едва начинало светать, он торопился отыскать подходящее место и там ложился. Обычно это была ямка под вывороченным бурей деревом или густое сплетение кустов с остатками листьев. В таком укрытии он чувствовал себя спокойно. К концу осени зайчонок стал совсем белым, только на самых кончиках длинных ушей остались черные метки.
Однажды ночью, когда северный ветер, дувший несколько дней подряд, наконец улегся, послышался едва уловимый шорох. На землю, медленно кружась, падали крупные искрящиеся снежинки. И свершилось чудо! К утру все вокруг стало неузнаваемым: земля, деревья, кусты и камни — все побелело. Снег лежал пышный, сверкающий искорками в негреющих лучах солнца.
Длинноухому, лежавшему в уютной ямке, захотелось пробежаться по удивительному лесу.
Он вскочил и побежал — весело, большими прыжками. За ним потянулась ровная цепочка следов: две большие ямки впереди — от задних лап, две ямки поменьше и почти вместе, позади — от передних. Если бы не черные кончики ушей, белый зверек был бы совсем неприметен на снегу. Никто не учил Длинноухого всем заячьим хитростям. Он сам, вдоволь набегавшись по мягкому снегу, перед тем как залечь, принялся старательно путать следы.
Сначала он сделал «петлю», то есть большой круг, потом «двойку» — сдваивал следы, пробегая по ним в обратном направлении, а затем несколько «скидок» — больших прыжков со своего следа далеко в сторону, за кустик или бугорок. Сделав последнюю скидку, Длинноухий улегся в ямке за кустом, опутанным сухой травой. Теперь даже самый хитрый враг не скоро разберется в путанице его следов. Зайчонок повернулся мордочкой к своим следам, чтобы вовремя увидеть преследователя, если таковой появится, и затих.
IXПервый снег вскоре растаял, и опять выглянула устланная опавшими листьями земля. Потом снег выпал снова и больше уже не таял. Начались холода. Лес стоял в сверкающем убранстве торжественный, безмолвный. Только иногда тишину нарушал сухой треск ветки, обломившейся под тяжестью снежного груза. Или раздавался сильный хлопок — на каком-то дереве от мороза лопнула кора.
Ранним утром, в спящем глубоким сном лесу, появился незнакомый и потому вдвойне опасный враг. Это была желтая в черных пятнах собака. Изредка взлаивая, она не спеша бежала среди деревьев, наскоро обнюхивая встречные пни и коряги, зорко поглядывая вокруг.
У накатанной санями дороги собака наткнулась на еле видимые следы Длинноухого. Он прибегал сюда, чтобы подобрать клочки сена, упавшие с проходивших недавно возов. Псу не обязательно было видеть его следы, он их чувствовал по запаху. В темных глазах собаки вспыхнул огонек охотничьего азарта. Громко и совсем по-особому залаяв, она помчалась по следу, все убыстряя и убыстряя свой бег. Снег на дороге был плотным, гончая бежала легко. Теперь она уже лаяла не умолкая. И этот басовитый, с легкой хрипотцой лай далеко разносился по заснеженному лесу.
Вскоре на дорогу вышел человек. В руках он держал двуствольное ружье, а за спиной у него был приторочен уже добытый ранее заяц. Увидев следы, охотник сбросил рукавицу и сунул два пальца в неглубокую ямку.
— Малик[2] еще не остыл, косой где-то близко, — пробормотал он и подбодрил гончую криком:
— Ату его, Трубач! Ату! Ату!
Трубача не надо было подгонять, но все же пес, услышав ободряющий возглас хозяина, залаял еще азартнее, он просто захлебывался неистовым лаем.
Ничего не подозревавший Длинноухий спокойно спал в удобной ямке за кустами. Но вот чуткие уши уловили собачий лай и беспокойно задвигались. Этот звук не был знаком зайцу, но смутная тревога сразу охватила его. Он приподнялся и напружинился.
Между тем Трубач быстро приближался. Он был породистой гончей, имел крепкие ноги и хорошо знал свое дело. Его лай слышался все громче в тихом зимнем лесу. Желто-черный зверь был отчетливо виден на голубоватом снегу. И Длинноухий не выдержал. Словно подброшенный невидимой пружиной, он поднялся с лежки, прижал уши к спине и помчался по лесу, петляя среди деревьев. Только снежная пыль засверкала в воздухе.
Свой родной лес зайчонок знал лучше Трубача, а потому выбирал такие места, где мог легко проскочить и где собаке было труднее его настичь. Глубокий снег хорошо держал его, а гончая в нем проваливалась, бег ее замедлился.