себя его прихожане, когда исповедовались. Было ли им так же легко разговаривать с ним, разбираться со своими беспорядочными мыслями, вожделениями и сожалениями. Мне кажется, что я мог бы разозлиться на него за это, но сейчас не испытываю ничего, кроме благодарности. Мне это нужно, мне нужно разрядиться, высказаться и просто обсудить это, потому больше не с кем.
– И тогда я сказал ей, что подумаю об этом и что мы поговорим завтра вечером за ужином, – заканчиваю я.
– Ни фига себе, – выдыхает Тайлер.
– И не говори.
На другом конце снова тишина, но она мне надоела, не хочу больше никакой неопределенности. Зенни ушла всего час назад, и мне кажется, что меня разорвет на части от абсолютного безумия всего происходящего, если я не найду способ все исправить.
– Так что мне делать? – нетерпеливо спрашиваю я.
– Ну, – осторожно начинает Тайлер, – похоже, ей удалось искусно пресечь все твои возражения.
– Ага. Это было унизительно.
– Никогда не спорь с начинающим теологом, – смеется мой брат. – Нам слишком нравится быть самыми умными среди присутствующих.
Фыркаю, глядя на свою стену с дипломами. Раньше я считал себя довольно умным парнем, но сегодняшний день доказал, что с Зенни мне не сравниться.
– А сам-то как думаешь, что тебе следует делать? – спрашивает Тайлер. – Может, лучше начать с этого.
– Я должен сказать «нет», – отвечаю я через минуту. – Мне следует держаться от нее подальше.
– Почему? – задает вопрос Тайлер.
– Что значит почему? – возмущаюсь я, давая понять своим тоном, что это очевидно. – Она молода, она сестра Элайджи и хочет дать обеты и отказаться от секса.
– Шон, девушку в двадцать один уже нельзя назвать малолеткой, к тому же я полагаю, что именно из-за вашей дружбы с Элайджей она чувствует себя с тобой в безопасности. Что касается ее призвания и того, как оно пересекается с сексом, я бы предположил, что ты рассматриваешь его не под тем углом.
– Ты переключился в режим лекции?
Тайлер не обращает внимание на мою реплику.
– Ты, возможно, полагаешь, что полностью выскользнул из капкана католической морали, но по-прежнему ведешь себя как человек, который считает секс чем-то непристойным. Как человек, который верит в концепцию непорочности.
– Не считаю секс непристойностью, – возмущаюсь я. – Я трахаюсь буквально все…
– …Все время, знаю, но послушай меня: ты можешь много трахаться, но подсознательно верить в эти вещи. Можешь самодовольно считать себя лучшим из людей, попавших в ловушку репрессивных парадигм, но в глубине души все еще верить, что обладаешь способностью запятнать другого человека своим членом.
– Я так не думаю, – говорю я совсем неубедительно.
– Шон, скажи мне: ты трахаешься со стриптизершами и светскими львицами только потому, что они очень кстати оказываются рядом? Или ты трахаешь их, потому что уже считаешь их падшими и думаешь, что не причинишь им вреда, если добавишь еще немного своей собственной порочности?
У меня нет готового ответа на этот вопрос. И мне не нравится то, что подсказывает мое сознание, те ответы, которые представляют собой противные скелеты полузабытых верований и проповедей лицемеров. Я думал, что избавился от этого дерьма много лет назад.
– Ладно, позволь мне спросить тебя вот о чем, – продолжает Тайлер, когда я не отвечаю. – Когда ты в последний раз трахался с кем-то тебе небезразличным? Когда ты в последний раз трахал кого-то и молил Бога, чтобы этот человек всегда оставался в твоих объятиях?
– Давно, – вру я и сглатываю.
«Никогда» – это больше похоже на правдивый ответ.
– Хорошо, последний вопрос, – продолжает Тайлер, и в его голосе появляются нотки доброты. – Как ты считаешь, насколько тесно это связано с Лиззи?
Я чуть не подпрыгиваю на месте при упоминании ее имени, шок и скорбь пронзают меня насквозь.
– Чувак, это совсем ненормально приплетать ее в мою сексуальную жизнь.
– Подумай об этом. Разве секс может быть ничем иным, кроме уродства и извращения, если он забрал у нас нашу счастливую сестру и убил ее? Как мы могли не считать ее непорочной и невинной, а то зло, что уничтожило ее, – не хищническими желаниями мужчины?
– Я знаю, что это другое, – шепчу я, закрывая глаза. – Я знаю это, знаю.
– Ты знаешь об этом, но твои страхи произрастают из другого места. И пока ты не избавишься от своих страхов, что похож на человека, который причинил боль нашей сестре, что ты способен причинить вред кому-то невинному, ты не сможешь избавиться от своих убеждений о сексе.
– Я… – Делаю вдох, мои глаза все еще закрыты. Переполняемый эмоциями из-за мыслей об этом, о Боге и Лиззи и обо всех путях, которыми они пробрались в мою взрослую жизнь без моего разрешения. – Ты сталкивался с чем-нибудь подобным?
– Да, – отвечает Тайлер через минуту. – Да, приходилось. Я думал, что, став священником, смогу как-то искупить свою вину, что смогу излечить все раны, которые оставила Лиззи. И от того, как мне хотелось секса, мне тоже было хреново. Я хотел грубого и необузданного акта, но что, если я причиню кому-нибудь боль в таком состоянии? Что, если бы я повел себя так с кем-то, кому уже причинили боль?
– И как же ты этого избежал?
– Этого не избежать, – отвечает Тайлер, и я слышу печальную усталость в его голосе. – Есть только способ пройти через все это. Мне пришлось признаться самому себе, что я не до конца понимал свои причины, мне пришлось заглянуть в самые потаенные уголки своей души и просто посмотреть. Увидеть себя и то, как страх и чувство вины заманили меня в ловушку.
– И я кое-что понял, пока проходил через это. Чтобы быть полноценным человеком, надо полностью принять свою сексуальность, и, хотя это не означает заниматься сексом или даже испытывать сексуальное желание, это означает полностью принимать свое тело. Принимать тот факт, что твое тело такое же святое, как и душа, и что пока ты принимаешь, уважаешь и любишь его, при этом так же относишься к телам других, в твоей жизни изначально нет ничего греховного. Принимать свои желания или отсутствие таковых, и к чему это приводит или не приводит. Ты не можешь очернять ее или себя, такое право не дано ни одному смертному человеку. Она не будет более или менее святой в отношении секса. То же самое относится и к его отсутствию.
– Попробуй рассказать ее церкви последнюю часть, – бормочу я.
– Воздержание требуется от каждого в какой-то момент его жизни. Возможно, партнер эмоционально не готов к сексу, или, может быть, они временно не в состоянии, как сейчас у мамы с папой.