Водка добавила мне и веселья, и настроения. Говорю с Белькой, улыбаюсь Феле. Вижу на лице ее тревогу. Думает, наверное, не слишком ли я пьяный.
Перестает танцевать, садится рядом с Лордом. Заговаривает, натянуто улыбаясь. Гляжу ей в глаза и вдруг чувствую: хочет, чтобы на танец ее пригласил… По избе кружат пары. Зося танцует с Юлеком, Лютка Зубик, крепкая, мясистая, смешно трясет жирными икрами. Трудно не улыбнуться, на нее глядя. А танцует с Элегантом, который, изящно склонив голову, с превеликим умением ведет в танце объемистую партнершу.
Феля все смотрит на меня. Чувствую ее просьбу, не просьбу даже — приказ. Встаю и иду к ней.
— Панна Феля, прошу танец!
С минуту смотрит мне в глаза. И вдруг — выражение ее меняется.
— Большое пану спасибо! — говорит почти с издевкой. — Отдохнуть мне хочется.
Стою дурак дураком. Пристыженный, иду к Бельке. Та усмехается.
— Панна Белька! Позволите?
Дивчина встает. Мы кружимся вместе по залу. Хочу думать про Фелю, но думается про Бельку. Такое лицо у нее симпатичное, глаза хорошие и фигурка очень ничего! Хлопцы за ней увиваются. Дразнит их высокая грудь… Может, и ладней Лени будет! Прижимаю ее сильнее, ни на кого не обращая внимания. Беля шепчет:
— Перестань! Сумасшедший, а ну прекрати, а то как двину сейчас! Люди смотрят!
Вижу — одни танцуем. Все на нас смотрят. Вижу улыбки. Кароль с Жыгмунтом презрительно кривятся.
— Плюнь на них, любимая! Пусть смотрят! — шепчу я.
— Тебе-то легко сказать, а мне как начнут кости мыть!
Останавливаемся, садимся у окна. Делаем вид, что ничего и не случилось. Феля с Зосей выходят, готовят чай. Братья Фабьяньские держатся в стороне. Лорд развалился в кресле между Андзей Солдат и Манькой Дзюньдзей, рассказывает что-то. Девчата хихикают.
Феля с Зосей возвращаются. С нашей помощью ставят стол посреди избы. Накрывают. На столе — печенье, варенье, пирожные, конфеты, орехи.
Феля приглашает за стол. Садимся, пьем чай. Все, кроме меня с Лордом, ведут себя церемонно до крайности. Кароль с Жыгмунтом, держа стаканы, оттопыривают мизинчики. Девчата изо всех сил стараются не хлюпать. Пирожные кушают как бы нехотя, с мучительной медленностью. И разговор не клеится. Я чувствую себя вовсе не в своей тарелке. Кислые мины Фабьяньских и ухмылки их портят настроение. Феля ставит новую пластинку: звучную веселую «Польку в лесу».
Танцуем снова. Я — с Белькой, потом с Зосей, с Люткой. Танцуя с Белькой, спрашиваю:
— Можно до дома тебя проводить?
— Знаю, чего хочешь! — усмехается она.
— А что в том плохого? Ты мне очень нравишься!
— А язык за зубами держать умеешь?
— Слово даю! Никакому псу не сбрехну! Да чтоб меня первой же пулей на границе сшибло!
— Но-но, не клянись зря! Верю тебе. Я сейчас попрощаюсь, а ты подожди десять минут, с Люткой потанцуй, да иди домой. Я тебя подожду в первом переулке слева. Там никого.
Танцы кончились. Я подошел к контрабандистской компании, к Лорду. Феля разговаривала с Зосей и братьями Фабьяньскими. Начал заигрывать с Дзюньдзей. Вскоре Белька попрощалась и ушла. Сказала: голова болит. Снова начались танцы. Я заметил, что Элегант тоже собирается домой. Тогда и я попрощался, да и пошел. На улице говорю ему:
— Я Лорду тут сказать кое-что забыл! Ты иди, а я догоню через пару минут!
Зашел я за ворота, подождал, пока Элегант скрылся, и пошел быстро к переулку. Бельку застать не надеялся — мороз сильный стоял.
Иду быстро, никого не видно. Вдруг слышу легкий посвист и вижу Бельку, выходящую из темноты, из закутка между стеной и забором.
— Замерзла? — спрашиваю.
— А-а… я горячая. Мне мороз не вредит.
Прижимаю ее к себе, целую холодные, твердые, гладкие, как кость, губы. Беру ее под руку, и мы пробираемся заулками, минуя большие улицы.
Снег скрипит под ногами. Мороз щиплет щеки. На небе поблескивают звезды, заглядываются на нас игриво. Дивно сверкает Большая Медведица. Смотрю на нее и думаю: «Жаль, что ни одной звезды не назвал Белей».
15
Полфевраля я за границу не ходил и не гадал, что первый мой февральский выход кончится для меня трагично и я надолго окажусь за решеткой.
Пошел как обычно, с группой Лорда. Девять нас было: Лорд, Лева, Щур, Болек Комета, Ванька Большевик, Мамут, Фелек Маруда и Элегант. Другие по разным причинам не пошли. Товар несли мы дорогой — выделанные кожи: хром, лак, сафьян. Все наилучшего качества. Носки тяжелые, аж по сорок фунтов, но небольшие и удобно пакованные.
Двинулись, как только стемнело. Мело немного. Как раз хорошо. Но после второй, советской, границы замело по-настоящему. Завыло и захлестало. Скоро вся околица превратилась в море летучего снега.
Мы остановились, сбились в кучу. Стараясь перекричать ветер, Левка предложил нам возвращаться в местечко. Лорд не соглашался. Говорил, мы треть дороги уже осилили, а возвращаться опасней, чем вперед идти: трудно разглядеть, где граница, и попасться легко… Неправду говорил, потому что по такой погоде погранцы по землянкам сидят да у огня греются. Знают: в такую ночь контрабандистов едва ли встретишь, а вот волчью стаю — запросто. Лишь изредка бродят вдоль границы усиленные патрули.
Но пошли дальше. Лорд, Мамут и Комета по очереди вели группу. Первому труднее идти, нужно тропить глубокий снег.
Вскоре метель стала ураганом. Совершалось вовсе удивительное: ветер срывал снег и швырял высоко вверх, а мы, измученные и ослепшие, брели по голой обледенелой земле. Скользили, падали. Негде ногу поставить, чтобы не соскользнула. А через несколько минут ураган обваливал нам на головы все поднятое. Иногда по шею засыпало рыхлой, зыбкой массой снега. Тогда останавливались, отдыхали. Потом медленно, шаг за шагом, пробирались вперед, утопая в сугробах.
Ураган, казалось, задался целью не пустить нас, не позволить дойти. Неожиданно поддувал сзади, будто помогая. Толкал сильней, вдруг отступал, и мы, не ожидая, валились на спины. Утихал на секунды, а когда мы вставали и начинали идти вперед, одним ударом спереди заставлял нас остановиться. Выждав, наклонившись вперед и расставив руки, чтобы удержать равновесие, все-таки продвигаемся. Выглядит так, будто плывем в необъятном белом водовороте. Иногда дует вверх и будто смеется весело, торжествующе, а мы снова падаем на снег, выжидая и едва дыша. Сидим в снегу, а ветер воет над нами. Кажется, вовсе ему нет до нас дела. Забавляется: поет, взвизгивает, хохочет, повевает, гоняется за снежными хлопьями.
Встаем — и он встает. Бешеный, ледяной, острый, безжалостный. Сперва бьет по глазам целым сугробом снега. Наклоняем лица — приветствуем его и умоляем. А его не уговорить. Мало ему сугроба, так он, бешеный, злой, пьяный, сгребает снег с необъятного пространства полей и валит нам на головы. Уже и не слышно, как торжествует, ухает и рычит. Мы оглохли и ослепли. Захлебываемся мелким, холодным, колючим пухом.